Я вас умоляю

Я вас умоляю

Записано со слов раввина Носона Вайнфельда, Реховот.

Который год подряд города юга Израиля находятся под минометным и ракетным обстрелом из Газы. Выросло поколение детей, для которых сигнал воздушной тревоги — неотъемлемая часть реальности, такая же привычная, как смена времен года. Врачи отмечают проблемы этого поколения: головные боли в юном возрасте, недержание мочи у необычно большого процента детей, заикание, плохая успеваемость. Но кого волнуют мокрые детские матрасики, мир занят более важными проблемами. Однако на ответные меры израильской армии международная пресса и политические деятели реагируют мгновенно и бурно.

— Как же так? — удивляются прекраснодушные израильские «левые». — Почему мировая общественность столько лет не обращает внимания на ракетные обстрелы Израиля, а рассказы о страданиях несчастных палестинцев немедленно выносятся на первые полосы газет?

Этот вопрос ох как не нов. В разной форме евреи задают его уже не одну тысячу лет. В качестве иллюстрации я хочу рассказать одну старую-престарую историю. Произошла она почти сто лет назад, в Польше.

Как-то раз Брийский Ров, раввин Вольф-Зеев Соловейчик, один из выдающихся раввинов прошлого века, оказался по делам в Варшаве. Вернее, в Варшаве он только пересаживался с поезда на поезд, и до отправления оставалось около пяти часов. Раввина с большим почетом встречала делегация варшавских евреев. Всем хотелось побыть несколько минут возле праведника, задать вопрос, попросить благословения, или просто постоять рядом. Один из встречавших случайно обмолвился, что несколько дней назад в город приехал величайший мудрец того поколения Хофец-Хаим[2].

— Как! — вскричал Брийский Ров, — Хофец-Хаим в Варшаве! Я обязан его увидеть.

Немедленно вызвали извозчика, однако Брийский Ров не сел в коляску, пока на сиденье не положили деревянную доску. Раввин опасался, что ткань, из которой сшита обивка, содержит шаатнез[3].

Хофец-Хаим тепло принял гостя. О чем они говорили, оставшись наедине, никто не знает. Да и вряд ли мы бы поняли язык праведников, ведь их мысли — не наши мысли, а смысл их слов таинственен и сокрыт. Осталась известной только та часть беседы, которую они вели сидя за столом. Хофец-Хаим не хотел отпустить гостя без стакана чая, а Брийский Ров, никогда не прикасавшийся к еде вне своего дома, на сей раз сделал исключение.

В ходе разговора выяснилось, что приезд Хофец-Хаима в Варшаву связан с довольно необычными обстоятельствами. Полгода назад он решил перебраться на Святую Землю и начал выправлять документы. Это известие наделало большого шуму в Эрец-Исраэль. Еще бы, великий законоучитель, автор «Мишна Брура» собирается поселиться в ишуве. Ученики приготовили для раввина квартиру в Петах-Тикве, и дело оставалось за малым: оформить шифскарту — разрешение на въезд в Палестину. Все были уверены, что для такого известного человека как Хофец-Хаим, пройти бюрократические процедуры проще простого. Но все вышло по-другому.

Чтобы выдать паспорт, польский чиновник потребовал у почти девяностолетнего раввина метрику. Ее у него не оказалось. Тогда чиновник попросил привести свидетелей. Но таких, которым было не меньше 18 лет в день рождения раввина.

— Где я найду стодесятилетних свидетелей? — удивился Хофец-Хаим. — Спросите у людей, кто я такой. Меня в Радине и окрестностях все знают.

— Нас не интересует, кто вас знает, — ответил чиновник. — Порядок есть порядок. Хотите получить паспорт — приводите свидетелей. Или ищите метрику.

Хофец-Хаим обратился к другому чиновнику, потом к заведующему бюро, затем к начальнику отделения. Но те лишь разводили руками и повторяли: порядок есть порядок. Престарелому раввину оставалось только поехать в столицу и обратиться прямо к министру внутренних дел. Это и была та самая причина, из-за которой он был вынужден оставить Радин и оказаться в Варшаве.

— Н-да, — хмыкнул Брийский Ров, — это не ново. Народы мира всегда относились к нам таким образом. Вспомните историю Яакова и Лавана. Когда Лаван догнал Яакова, тот задал ему множество вопросов.

«Почему ты за мной гонишься? — спросил Яаков. — В чем мое преступление? Двадцать лет я на тебя работал и ни разу овцы или телки не выкидывали плода, и не брал я в пищу барана из твоих стад. И ни разу не принес тебе растерзанную волками овцу, вину брал на себя. И ты требовал с меня украденное днем и украденное ночью с твоих пастбищ. И десять раз менял условия нашего договора. Что ужасного я сделал, почему ты гонишься за мной с вооруженными людьми? Ты обвиняешь меня в воровстве, и сам перетряс содержимое моих шатров. Покажи, что ты нашел в них из твоего имущества? Положи это прямо сейчас перед всеми родственниками, твоими и моими».

И что же ответил ему Лаван?

«Эти дочери — мои дочери. Сыновья — мои сыновья. Стада эти — мои стада. Все, что видишь ты — это мое».

— Иными словами, — заключил Брийский Ров, — Лаван хотел сказать следующее: тебя, еврей просто не существует. Ты пустое место, мне не с кем и не о чем говорить. Так ведут себя народы мира, начиная с Лавана и до сегодняшнего дня. Какие страдания, каких еще евреев? Мир глух и нем, и останется таким до прихода Машиаха.

Брийский Ров продолжил поездку, а Хофец-Хаим пустился в дальнейшие странствия по коридорам и закоулкам бюрократического аппарата. Он так и не добрался до Эрец-Исраэль и остался в Польше, где вскоре умер.

— Их справедливость? — удивлялась моя бабушка, когда речь заходила про ожидаемое послабление для евреев. — Их сочувствие? Я вас умоляю…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.