«Я в юности о желаньях каркал…»

«Я в юности о желаньях каркал…»

Я в юности о желаньях каркал,

и вот они улетели – куста боятся

пуганые вороны. В кустах я крякал

от запора, а не от потуг ебаться.

Женщины обходят стороной возраст,

о девушках не говорю – обегают,

но так, что день ото дня их навоз рос

вокруг, – они меня опекают.

Я всё верю в обильные деньги,

в их покупательную мужскую силу.

Я бы одной повсюду развесил серьги,

сам проколол бы ей нос, губы, щёки – всю образину.

Я бы купил любовь, ибо любовь измерить

можно лишь временем. Ну, а время —

чистые деньги. Люди – не звери,

знают, что в полость любую деньги доставят семя.

Век золотой был, пока Христос не извлёкся из губок.

Женщины предпочитали по чести продаться,

чтобы их матка – наполненный семенем кубок —

переходила по кругу с головкой бодаться.

Были рабы и рабыни —

что может быть в жизни желанней? —

девушку можно было купить, как свежее мясо,

и зажарить в постели на огне ожиданий

новой рабыни, у коей губная гримаса

столь привлекательна, что загореться и вспыхнуть

может даже ребёнок рабыни, которому целых тринадцать

(ей – двадцать шесть), и на мать натравить его славно

мне удаётся. Он в ней теряет невинность, а я

сзади удваиваю прекрасную это потерю.

Я ощущаю его восхищённые спазмы и продлеваю

                                                                  своими.

Юноша-раб, рабыня-любовница-мать и я —

их хозяин

и раб желаний своих.