Опричнина: цели и результаты

Опричнина: цели и результаты

Итак, отмены бывают разные, и отмена отмене – рознь. Здесь возникает вопрос о социальной природе, целях и результатах опричнины. Поэтому среди историков нет единодушия. С. М. Соловьев, автор знаменитой «Истории государства российского» видел в опричнине форму борьбы государственного строя с боярским, который воспринимается если не антигосударственным, то негосударственным. В. О. Ключевский вообще не считал опричнину чем-то закономерным и целенаправленным, а видел в ней проявление страха царя, его паранойи. С. Ф. Платонов «ничтоже сумняшеся» квалифицировал опричнину как средство пресечения княже-боярского сепаратизма. Н. А. Рожков результаты опричнины усматривал в землевладельческом и политическом перевороте. М. Н. Покровский – вполне в духе своего подхода – трактовал опричнину как средство перехода от феодализма к торговому капитализму и от вотчины – к прогрессивному мелкопоместному хозяйству. Советские историки в своей массе рассматривали опричнину сквозь классовую (а часто – вульгарно-классовую капитало-центричную) призму, трактуя самодержавие как классовый орган дворянства и подчеркивая его антибоярскую направленность, причем главной сферой борьбы объявлялась собственность, землевладение.

Рассмотрим некоторые точки зрения. Начнем с Платонова, с якобы стремления княжат и бояр к сепаратизму. Подобный подход, на мой взгляд, неправомерно переносит на русскую почву западноевропейские реалии – на средневековом Западе феодальная знать действительно имела сепаратистские устремления. Однако на Руси ситуация была иной, и дело даже не в той общей причине, что у нас феодализма не было. Причина вполне конкретна: Русь практически не знала примогенетуры (первородства), т. е. наследования старшим сыном всей земли, как это было на Западе. В результате на Западе имела место концентрация из поколения в поколение земли в одних руках – и чем древнее род, тем, как правило, больше у него земли, отсюда – формирование крупных земельных массивов, способных к экономическому обособлению, а следовательно, к властному сепаратизму.

На Руси свою долю наследства прежде всего землю получали все сыновья – принципа примогенетуры-первородства не было. В результате возникала парадоксальная (с западной точки зрения) ситуация: чем древнее княжеский или боярский род, тем меньше вотчины у его представителей. К середине XV века уделы даже удельных князей, не говоря о боярском землевладении, раздробились-измельчали до того, что во многих случаях приблизились по своим размерам к вотчинам обычных служилых людей. В следующем веке эта тенденция сохранилась.

Пример. В роду князей Оболенских в XVI веке насчитывалось около 100 мужчин; площадь княжества – 30 тыс. га. В среднем на душу выходит 300 га – я согласен с теми, кто считает, что с 300 га по-княжески не поживешь, 300 га – это владения служилого человека. А раз так, то чем древнее и знатнее княжеский и боярский род, тем больше, в отличие от западноевропейских «маркизов карабасов» и прочих «синих бород», он зависит от поместий, от централизации, заинтересован в ней. Русские князья и бояре в массе своей выступали за централизацию. Вопрос – за какую. Централизация может быть едино(само)державной, а может – княже-боярской, олигархической. Но об этом выборе «русского витязя на распутье» – позже. Итак, схема Платонова не срабатывает.

«Страх и паранойя царя», «политический маскарад» – докладывает Ключевский. Однако все в опричнине – и тщательность подготовки, и выверенность действий, а главное, четкая продуманность географии опричнины – опровергает такой подход, демонстрирует его непродуманность, легковесность. Какие земли отошли в опричнину? Самые важные в военно-стратегическом и хозяйственном отношении. Прежде всего это земли, прилегающие к западной границе Руси – шла Ливонская война. В опричнину включили районы добычи соли, зона на севере (Архангельск, Холмогоры). Опричное Среднее Поволжье рассекало волжскую торговлю и ставило ее под опричный контроль. Средневолжское купечество весьма выиграло от такого хода, именно в опричнину были заложены здесь основы богатства тех слоев, второе поколение которых придет в 1612 году спасать Москву и восстанавливать самодержавие, причем не только по религиозно-патриотическим, но и по экономическим резонам. Упрощая, можно сказать, что опричная зона в Среднем Поволжье стала вложением властного капитала, непрямым следствием чего стало второе земское ополчение, ополчение Минина и Пожарского.

Москва тоже была разделена на земскую и опричную части таким образом, чтобы из опричной части легко было попасть в опричный же Можайск и двигаться в сторону опричного приграничья – царь страховался и было от чего. Иваном двигала не паранойя, а расчет, пусть во многом и основанный на страхе. Ключевский противоречит себе, когда сам же утверждает: Иван «бил, чтобы не быть битым».

В советской историографии – две линии, отражающие две проблемы, с которыми столкнулись советские историки. Когда стало выясняться, что опричнина била не только по боярству, но и по другим социальным группам, которые не противостояли централизации (здесь та же логика, что и у С. Ф. Платонова), была сделана попытка разделить опричнину на два этапа: антикняжеский и антибоярский. Но как в таком случае объяснить, что жертвами опричнины стала и часть дворянства, т. е. слоя, явно заинтересованного в централизации? К тому же, как мы помним, князья и бояре тоже были сторонниками централизации. То есть опричный каток прошелся по всем группам, заинтересованным в централизации. Парадокс? Увидим позже.

Второй момент. Длительное время советские историки трактовали опричнину как борьбу за передел земельной собственности; цель борьбы – изменить соотношение крупной и мелкой земельной собственности. Однако А. А. Зимин убедительно показал, что опричнина не подорвала социально-экономические («материальные») основы могущества знати, число княжеско-боярских владений в XVII веке осталось практически прежним, тем более что шел процесс «конвергенции» вотчины и поместья. И если судить об опричнине с этой точки зрения, то она, конечно же, своей функции не выполнила, не лишила князей и бояр их собственности – дополнительный аргумент для тех, кто считает, что опричнина провалилась и царь, разочаровавшись в ней, упразднил ее.

Оттолкнувшись от вывода А. Зимина, другой советский историк, В. Кобрин заключил: поскольку опричнина не изменила тенденций в развитии земледелия, земельной собственности (напомню, что советские историки в подходе к данному вопросу концентрировались прежде всего на отношениях земельной собственности), то и борьба дворянства в союзе с царем против боярства – миф, тем более что от опричнины досталось не только боярству, но и дворянству.

Логично? На первый, поверхностный взгляд – да. Но только в том случае, если подходить к опричнине с узкоклассовых позиций. Однако, во-первых, «классы» в докапиталистических обществах совсем не то, что при капитализме; во-вторых, кроме собственности есть власть, и именно она играет решающую роль в русской истории. Я уже не говорю о том, что вся русская история – это история постепенного освобождения власти от собственности, реализация воли к «чистой власти».

Не могу не согласиться с Д. Альшицем, который считает, что, во-первых, конфликт между царем и дворянством, с одной стороны, и боярством, с другой – не миф, но объект этого конфликта – не собственность. Во-вторых, все – и царь, и бояре, и дворяне – были сторонниками централизации, а значит удары по всем этим группам могут иметь какую-то логику, но иную, нежели узко, если не сказать вульгарно, классовая. Тот факт, что некие группы дружно выступают за централизацию, не исключает возможности различий между ними – вплоть до острейших, антагонистических. И касались они вопроса: за какую централизацию – едино/самодержавную или олигархическую? в чьих интересах – центроверха или верхних слоев господствующего класса? каким способом – центроверх будет консолидировать господствующий класс? центроверх будет отражать, выражать или представлять интересы господствующего класса? И многое другое, а среди этого прочего – главное: как сможет центроверх обеспечить доступ тех или иных групп к «общественному пирогу», т. е. к совокупному общественному продукту вообще и прибавочному продукту в частности.

В XVI веке вопрос «кто – кого» по поводу русской централизации, вопрос о том, какой тип, вариант централизации победит, более конкретно – удастся опричнина или нет, решила специфика русского хозяйства, исследованная Л. Миловым и историками его школы.

Главная черта, характеристика русского аграрного хозяйства – то, что на Руси в силу суровости ее природно-климатических и природно-производственных условий создавался (и создается) небольшой по своему объему совокупный общественный (а следовательно и прибавочный) продукт – это так и само по себе, и особенно по сравнению с Западной Европой, и тем более с Восточной и Южной Азией. В таких условиях средним и тем более нижним слоям господствующего класса прибавочный продукт может достаться только в том случае, если центральная власть, помимо прочего, будет ограничивать аппетиты верхов – как эксплуататорские в отношении угнетенных групп (чтобы сохранялась какая-то часть прибавочного продукта для неверхних групп господствующего класса), так и перераспределительные по отношению к средним и низшим группам все того же господствующего класса. Только сильная центральная власть могла ограничить аппетиты «олигархов».

Из-за незначительного объема прибавочного продукта олигархизация власти в России ведет к тому, что средней и нижней частям господствующего класса мало что достается (а эксплуатируемые низы вообще лишаются части необходимого продукта). Поэтому в самодержавной централизации, в индивидуальном самодержавии, в деолигархизации власти были заинтересованы середина и низы господствующего класса, т. е. его основная часть. Она-то и поддержала царя в его опричном курсе: только грозненское самодержавие могло решить проблемы «детей боярских» в их борьбе с «отцами». Так, русское хозяйство сработало на опричнину и на самодержавный вектор развития.

Итак, борьба дворянства и боярства – не миф, но главный объект борьбы – не собственность, а власть, поскольку только власть на Руси регулировала (регулирует) доступ к вещественной субстанции, к общественному продукту.

Самодержавие – это особый строй власти (и собственности), при котором господствующий класс консолидируется вокруг центральной власти, причем консолидируется до такой степени, что само функционирование его в качестве господствующего класса возможно лишь через посредство автосубъектной власти, как ее функция. И достигнута эта консолидация была с помощью опричнины, которая и была эмбрионом самодержавия. Встав на ноги, самодержавие реализовало крепостничество как средство и форму гарантии получения своей доли прибавочного продукта именно серединой и «низовкой» господствующего слоя.

Крепостничество – продукт самодержавия, но закрепостителем выступил не Иван Грозный, а Борис Годунов. Однако обратной, если угодно, темной стороной обеспечения этих гарантий стала нивелирующая тотализация, функционализация, если угодно – демократизация господствующего класса. Это та цена, которую пришлось уплатить массовым слоям господствующего класса за доступ к минимуму прибавочного продукта. В условиях небольшого объема прибавочного продукта только единодержавная власть могла обеспечить доступ к нему всех слоев господствующего класса, но средством и ценой был нивелирующий надзаконный контроль над этим классом и требование от его представителей абсолютной лояльности. Главное – лояльность; нелоялен – значит непривластен, а потому лишаешься земли, а следовательно, прежнего объема прибавочного продукта. Здесь становится понятно, почему опричнина проехала катком и по части дворянства и вообще по сторонникам централизации.

Логика новой самодержавной власти, а следовательно, и опричнины заключалась в нивелировке господствующего класса в целом перед лицом царской власти. Еще с доопричных времен, с 1556 года («уравнительное землемерие» Адашева), вотчинники обязаны были служить – власть нивелировала служебное различие поместья и вотчины. В социальном персонаже опричника нивелировались любые различия между представителями господствующего слоя – сами опричники могли помнить, что одни из них – князья, а другие – худородные, «взятые от гноища». А вот с точки зрения опричнины как ЧК, с точки зрения власти, это не имело никакого значения.

Организующим принципом опричнины была лояльность этой ЧК как новой форме власти. Нельзя не согласиться с теми, кто считает: главное в опричнине не то, что страна рассекалась по горизонтали, а в том, что власть рассекалась по вертикали, причем само существование верхнего, чрезвычайного сегмента обесценивало нижний. Именно этот верхний сегмент обеспечивал царю необходимую, критическую массу власти-насилия для разрыва княжебоярского «комбайна». Если когда-то внеположенная Руси масса Орды обеспечила великим князьям власть и в то же время сплотила их с боярством, то теперь внеположенная «остальной», земской Руси масса опричной «чрезвычайки» эту связь рвала – с ордынским наследием рвали с помощью новых, обусловленных этим же наследием и его плодами («комбайном») способом: не будь княже-боярства, не понадобилась бы опричнина. Опричниной Грозный царь ответил не только Киевской эпохе в лице ее реликта Новгорода, но и Орде.

В то же время это был ответ на давление Запада – экономическое, военно-политическое и, что не менее важно, духовное. Но это отдельная тема, над которой интересно работает замечательный историк И. Я. Фроянов.

Формально внешне опричнина, т. е. рождение новой власти, нового строя, выглядела как возвращение к удельной старине: опричнина воздвигалась, надстраивалась над остальной, земской Русью для решения задач, которые из-за слабости общественных сил и институтов, из-за низкого уровня совокупного общественного продукта и связанных с этим медленных темпов общественного развития, из-за создания и консервации в ордынскую эпоху особой властной формы – княже-боярского «комбайна» – могли быть решены только в режиме «чрезвычайки», как в плане организации, так и в плане времени.

Опричнина до конца «дотерла» удельную систему, устранив даже ее следы; окончательно «переварила» Новгород и в значительной степени поставила под контроль церковь. Произошло это рывком – преемственность через разрыв. Еще раз повторю: терапевтически-эволюционная возможность существовала лишь в теории; в конкретной исторической практике действовать можно было только хирургически. Иначе, в лучшем случае, Россия превращалась бы в нечто польшеподобное, олигархическое с перспективой войны всех против всех – так оно и произошло в Смуту, однако грозненский самодержавный каркас не позволил распасться обществу, получившему бифуркационный толчок в самодержавном направлении. В худшем случае Россия просто перестала бы существовать. С учетом этой перспективы и следует оценивать достижения и неудачи опричнины как исторического явления.

Впрочем, опричнина – не только конкретное историческое явление, она еще и один из принципов русской власти, иными словами, опричнина нетождественна себе в единственном пространстве истории – во времени.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.