ДЛЯ МЕНЯ УЧИТЕЛЬ БЫЛ ЧЕЛОВЕКОМ, ОКОНЧАТЕЛЬНО РАЗРЕШИВШИМ МОИ СОМНЕНИЯ Тамон Тэрахата (р. 1956)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ДЛЯ МЕНЯ УЧИТЕЛЬ БЫЛ ЧЕЛОВЕКОМ, ОКОНЧАТЕЛЬНО РАЗРЕШИВШИМ МОИ СОМНЕНИЯ

Тамон Тэрахата (р. 1956)

Тэрахата по-прежнему является активным членом «Аум Синрикё». Вместе с несколькими другими «аумовцами» живет в Токио в двухэтажном «апато»35. В подавляющем большинстве людям из «Аум» отказываются сдавать жилье, когда узнают, что они связаны с сектой, однако владелец дома, где поселился Тэрахата, оказался понимающим человеком: «Хорошо, раз вам больше некуда податься, а возвращаться к нормальной жизни надо, живите здесь». Похоже, стоит только члену «Аум» поселиться где-нибудь, там начинают плодиться тараканы. Во всяком случае, во время нашей беседы они бегали по татами в изрядном количестве. Домовладельца, наверное, это не радовало. Что касается соседей, то, зная, кто живет с ними рядом, они все еще косо поглядывают на «аумовцев».

Родился на Хоккайдо. Отец состоял на государственной службе, и семья (в ней был еще один ребенок – младший брат Тэрахаты) часто переезжала с места на место. Внешне Тэрахата рос самым обыкновенным мальчишкой, но, по его словам, с самого детства начал задумываться над смыслом жизни. Это свойственно многим членам «Аум». В идейных исканиях проделал путь от философии к буддизму, затем заинтересовался эзотерическим буддизмом Тибета и «Аум Синрикё». Стал учителем начальных и средних классов, но в тридцать четыре года ушел в секту. Когда была совершена газовая атака в токийской подземке, состоял в «аумовском» Министерстве обороны, где занимался обслуживанием «космо– очистителей»36.

Сейчас живет за счет частных уроков – занимается с кем-то раз в неделю. Жить, конечно, тяжело. «Не порекомендуете мне какого-нибудь ученика?» – спрашивает он с улыбкой. Очень серьезный, спокойный человек и, как мне думается, хороший учитель.

Когда он говорит о своих учениках – детях членов «Аум», его лицо светлеет.

В его комнате устроен маленький алтарь с фотографиями «основателя Асахары» и «гуру Ринпоче»37 (старший сын Асахары, который после его ареста был провозглашен «новым Учителем»).

Школьные годы я провел на Хоккайдо, там же окончил колледж. Не скажу, что мне сильно хотелось стать учителем, но моя мама говорила, что больше из меня ничего не получится (смеется). В колледж поступил только через два года после окончания школы. Году меня были проблемы со здоровьем. Я переживал какую-то внутреннюю философскую коллизию, чувствовал неудовлетворенность собой. Пошел провериться в больницу, и оказалось, что у меня давление сто восемьдесят. Стал лечиться дома, пить лекарства от давления. Я люблю подумать, покопаться в себе. Такой характер. Очень восприимчивый к тому, что происходит вокруг. А философская коллизия – это вот что: ты знаешь, что надо делать и как, и при этом понимаешь, что не сможешь. И начинаешь сам себя ненавидеть. Хотя сейчас я думаю, что это все юношеский максимализм.

В колледже я специализировался на учебном процессе в начальных классах с упором на образовательную психологию. Начальную школу я выбрал потому, что люблю детей. В то же время во мне жил тот же самый вопрос, решить который мне было не под силу: как жить? И я подумал: ведь у детей, пожалуй, тоже есть чему поучиться. Буду учить и учиться одновременно.

По окончании колледжа я устроился на работу в одну школу в префектуре Канагава. Предложили на выбор два варианта – Тибу и Канагаву. Меня устраивал любой, и я сказал: «Пусть будет Канагава». С Хоккайдо расстался без проблем – привык к переездам. А друзей можно завести везде. Школа находилась в городке ***. Деревня, в общем.

Мне в первый же год дали вести класс. Я начал со второго, потом были третий, пятый, шестой38. По сорок человек в классе. Поначалу было ужасно трудно. Как во сне. Самое первое, что мне запомнилось, – я впервые вхожу в школу и слышу голоса: «Учитель! Новый классный идет!» Все ребята вытянулись – вот так! «Сэнсэй, сэнсэй! Смотрите, как я бегаю! Быстрее всех!» «Смотрю!» Говоривший пулей срывается с места, ударяется о стену и ревет. Так начался мой первый день. Сразу с медицинского кабинета.

Но я полюбил свое дело. Это такое удовольствие – учить детей. Я проработал учителем десять лет, и лучше всего было с пятым и шестым классом. У меня сложились замечательные отношения с родителями моих учеников. Иногда мы собирались вместе попеть, попробовать приготовленные дома сладости. С коллегами тоже особых проблем не было. Хотя, возможно, тогда я на многое смотрел сквозь пальцы. По молодости.

Несколько раз меня пытались женить. Родители старались. И действительно, одно время я даже с кем-то встречался. Но в глубине души все время сидела мысль, что когда-нибудь я отойду от мира…

То есть вы уже задумывались об этом?

Да. Еще до того, как узнал об «Аум». Я представлял тогда, что в шестьдесят лет выйду на пенсию и буду жить тихонько в стороне от мирской суеты.

В колледже я был большим поклонником Ницше и Кьеркегора39, но постепенно меня захватила восточная мысль, особенно дзэн. Я прочел много книг о дзэне, стал самостоятельно заниматься дома. Практиковал так называемый «дзэн полевой лисицы»40. Однако мне трудно было принять аскетизм, присущий дзэн-буддизму. Далее – как раз с того времени, как я поступил на работу – меня заинтересовала школа Сингон41, прежде всего – фигура Кукая. Поднимался на гору Коя, летом, в отпуск, совершил паломничество на Сикоку, посетил храм Тодзи42 в Киото…

В Японии к буддизму относятся несерьезно, часто олицетворяя его с похоронами, траурными церемониями. Но на него надо смотреть совершенно иначе – как на явление, которое пережило века, вынесло бури и невзгоды. Я полагал, что внутри этой традиции должно найтись место, где исповедуют настоящий буддизм. Новые религии не особенно меня привлекали. Какими соблазнительными ни казались они, им всего-навсего тридцать или сорок лет. Вот почему я сохранял верность Сингон.

После того как я проработал четыре года с начальными классами, мне неожиданно предложили перевестись в среднюю школу. В том же городке. Она стояла как раз напротив. Два здания разделяла спортивная площадка. Вообще-то я предпочел бы остаться на старом месте, но как раз в это время начальная школа начала хиреть – учеников становилось все меньше, а средняя, наоборот – разрасталась. Я получил диплом «естественника», так что с точки зрения квалификации вопросов не было, хотя методика преподавания в начальных и средних классах отличается. Из-за этого пришлось порядком помучиться. Вдобавок ко всему мои шестиклассники, которых я учил, окончили начальную школу и перешли в среднюю. Опять стали моими учениками.

С ними было много хлопот. Потому что все они знали, как я их учил, знали, чего я стою. Вот в чем загвоздка! Они быстро росли, развивались, а я, даже став учителем средней школы, оставался на месте. Наверное, если бы меня перевели в другую школу, в какой-нибудь другой район, проблем было бы куда меньше.

На четвертый год работы в новой школе мне в руки в первый раз попала литература, которую издавала «Аум». Однажды в книжной лавке я обратил внимание на маленькую книжечку – журнал «Махаяна». Купил, почитал… Тогда все только начиналось. Это был четвертый или пятый номер. В нем рассказывалось об эзотерической йоге, о которой я мало что знал. Тогда я еще не читал книг Синъити Накадзавы. И мне захотелось узнать об этом побольше.

Как-то в воскресенье я и еще один учитель из нашей школы поехали в Синдзкжу43 за учебными материалами. Обратно сели на линию «Одакю», по пути проезжали «аумовский» додзё44 в Сэтагая. Он находился на станции Готокудзи. Дел у нас больше никаких не было, и я решил туда заглянуть. В тот день как раз выступал Дзёю. Народ собрался на что-то вроде семинара по «по-а», что значит – «повышение уровня духовности».

«Вот это да!» – думал я, слушая Дзёю. Он говорил ясно и четко, используя яркие метафоры. Его слова обладали притягательностью, особенно сильно действующей на молодежь. После этой проповеди он отвечал на вопросы. Очень убедительно, точно и целенаправленно – каждый, кто спрашивал, получил свой, только ему предназначавшийся ответ.

Спустя месяц я стал членом «Аум». Дал себе месяца три или полгода, чтобы посмотреть, что это такое, разобраться. С меня взяли вступительный взнос – две-три тысячи иен. Еще за год – десять тысяч. Ерунда, короче. Новообращенные получали «аумовские» книги и журналы и право присутствовать на собраниях, где произносились проповеди. Они были трех видов: для широкой публики, для мирян и для тех, кто оставил мирскую жизнь. Я посещал эти собрания раз или два в месяц.

Когда я пришел в братство, у меня в жизни, в общем-то, все было нормально. И все же, как бы благополучно это ни выглядело внешне, было у меня ощущение, будто внутри у меня большая дыра, в которой свистит ветер. Все время казалось, что чего-то не хватает. Глядя со стороны, никто бы не подумал, что со мной не все в порядке. Уже когда я сделался послушником, мне многие говорили: «Что не давало тебе покоя? Никогда бы не подумал, что с тобой что-то не так».

Мне думается, в жизни каждого человека случаются времена, когда наваливается какая-то тяжесть, охватывает тоска, депрессия. Всего колотит, кажется, сейчас вывернет наизнанку. С вами такое бывало?

Нет, до таких крайностей не доходило. Не припоминаю.

Летом 1989-го я провел три дня в только что отстроенной «штаб-квартире» у горы Фудзи. Но всерьез стал посещать додзё только осенью. Уходил вечером каждую субботу, в воскресенье возвращался. А в будни занимался дома самостоятельно. Особенно взялся за это, когда прошел «шакти-пат»45 – надо было держать себя в форме, чтобы соответствовать. Усвоение полученной энергии – очень деликатный процесс, для этого надо много тренироваться. Я занимался асанами46, дыхательными упражнениями, простыми упражнениями по медитации. В среднем по три часа. Этот комплекс нужно повторить двадцать раз. Делаешь, делаешь… и начинаешь понимать, что меняешься. Смотришь на вещи оптимистичнее, более открыто. Действительно становишься другим человеком.

В додзё я встретился с серьезными и порядочными людьми. В них было много искренности. Это касается и Учителей, и инструкторов. Душевные, привлекательные… Хотя что касается отношения к внешнему миру, они могли бы… как бы это выразиться… действовать и получше. Это как со студентом-выпускником. В первый раз в жизни он пошел на работу, мандраж, конечно, страшный. Но по-другому быть не может, ведь у него жизненного опыта – ноль. «Аум» производил впечатление угловатого, не знающего жизни студента.

Я собрался увольняться из школы, чтобы стать послушником. Пришел к директору и предупредил, что готов работать до марта и потом хотел бы уйти. Посоветовался со «старшим братом» в «Аум», и он сказал: «Не стоит торопиться. Может, лучше поработать еще год, выполнить все обязательства и после уже прийти к нам». Это было тяжело, но я не мог ослушаться и согласился потерпеть один год.

Между тем мои тренировки принесли результат – я вышел в астрал где-то на подсознательном уровне; ткань реальности расплылась, сделалась зыбко-прозрачной. По сути, такое состояние подразумевает, что человек оторвался от окружающего мира. Произойди этот переход в подсознание во время каникул – проблем бы не было, но случилось все накануне. Где-то во второй половине июня. Прямо как нарочно. И вдобавок ко всему во время урока. Я показывал какой-то опыт и вдруг перестал понимать, что творю. Положил я реактивы или еще нет? Будто выскользнул из реальности. Память заволокло туманом: разобрать, наяву это со мной или во сне, было невозможно.

Сознание ушло за горизонт, на ту сторону. Оно должно было вернуться, но не возвращалось. В буддистских текстах говорится о таком состоянии – когда в процессе занятий вы проходите определенный этап, возникает что-то вроде эффекта раздвоения. Я как раз достиг этой стадии, и внутри у меня разом рухнули подпорки, на которых все держалось. К счастью, я осознавал, где нахожусь и что со мной, в противном случае могло дойти до шизофрении. Во мне нарастал страх. Надо было разом избавиться от этого раздвоения личности, но на психиатра в моем случае рассчитывать не приходилось. Суть дела заключалось в моих занятиях. А раз так, не оставалось ничего другого, как стать послушником. Если уж мне в самом себе не на что опереться, надо вверить себя братству. И потом, я все равно собирался рано или поздно отречься от мирской жизни.

Я снова пошел к директору и сказал, что все-таки решил расстаться со школой. Учитель уходит посреди учебного года. Представляете, что это такое? Тем не менее директор отнесся ко мне с пониманием и предложил взять отпуск по болезни до конца летних каникул. Однако это ничего не меняло – все равно, уйдя в «Аум», я уже не смог бы работать. Поэтому я резко оборвал эту связь, даже ни с кем не попрощался. И, конечно, подставил школу. Все наверняка ругали меня «безответственным типом», но мне было все равно.

Я стал послушником седьмого июля. Перед этим связался с родителями, и они тут же приехали. Я числился в отпуске по болезни до конца июня. Знали бы вы, как они на меня ополчились! Я пустил в ход все свое красноречие, но убедить их так и не сумел. Слова на них не действовали. Они знали, что я интересуюсь буддизмом, и ничего не имели против моего увлечения. Но «Аум Синрикё», по их мнению, не буддизм. Я им доказывал, что так только кажется, а на самом деле «Аум» и есть самый настоящий буддизм. Впрочем, если со стороны посмотреть, то ничего другого от родителей ожидать было нельзя.

Они требовали, чтобы я немедленно возвращался домой, на Хоккайдо. «Или едешь с нами, или отправляйся к "ним". Решай немедленно. Прямо сейчас». Хорошо быть молодым: сделал что-то не так – еще можно исправить. А когда тебе за тридцать, даже если захочешь переделать, отступать уже некуда. Это меня страшно угнетало. Вернуться на Хоккайдо значило вернуться к прежней жизни. Только и всего. Это ничего бы не решило. Я считал, что единственный выход в моем положении (опасном для психики) – идти до конца своей дорогой. Так я сделался послушником, хотя это решение далось мне с большими муками.

В школе у меня был один хороший приятель-коллега. Почти каждый день он приходил ко мне, приносил пиво и начинал: «Ну не можешь ты взять и уйти к ним!» Уговаривал чуть не со слезами. Но ведь я собирался сделать именно то, о чем думал с самого детства. «Извини, я уже все решил». Вот и все, что я мог ему сказать.

Вступив в братство, я тут же уехал в Асо47, в местечко Наминомура. На стройку. Там как раз заканчивали крышу на объекте «Аум». Работа была тяжелая, но интересная, совсем другая, если сравнить с тем, чем я до этого занимался. Совершенно новое ощущение, как будто включился другой участок мозга. Потом была какая-то работа у Фудзи48, после чего меня перевели в Камикуисики в бригаду бетонщиков на строительстве Сатиама № 249.

Первое время после прихода в братство называлось «накоплением добродетели». Новообращенные занимались главным образом обслугой, подсобными работами. Духовная практика тоже была, но совсем немного. В основном – работа. Зато никаких обязательств, никакой ответственности. Не то что когда я работал в школе. Я чувствовал себя как пришедший в какую-то фирму новичок, которому остается только выполнять то, что ему говорят вышестоящие. В психологическом смысле это очень удобно.

И все же меня не отпускала тревога – ведь, как говорили родители, я отрекаюсь от реальных ценностей окружающего мира. Мне уже четвертый десяток. А вдруг ничего не получится, что тогда? И у меня созрело убеждение, что нужно всего себя вложить в духовную практику. Иного выхода нет. Назад уже не вернешься. Надеяться не на кого. Сам выбрал этот путь, и если я не уясню для себя чего-то важного, уход из мира ничего не даст. Все равно ни с чем останусь.

На следующий год50, в сентябре, я снова поехал в Асо, на этот раз в составе так называемой «детской группы». Мне поручили учить детей послушников. Всего набралось семьдесят-восемьдесят ребятишек. Я преподавал им естествознание. Были еще учителя – по японскому и английскому языку, другим предметам. Они, как правило, раньше работали в школе или имели учительский диплом. Мы составили свою учебную программу, и вообще все было почти как в настоящей школе. А Наоко Кикути давала нам уроки музыки. Она окончила педагогический университет.

Наверное, все с религиозным уклоном?

На уроках японского в качестве учебных пособий использовали буддийские сутры. Но естествознания это не касалось. В самом начале, правда, возник вопрос, как увязать науку с учением «Аум». Я обратился с ним к Основателю, и он ответил: «Наука – это мирская жизнь, так что можешь делать что хочешь». Я еще переспросил, правильно ли я его понял (смеется). Так что у меня проблем не было. Я записывал на видео телепрограммы и переносил их на бумагу. Получалось что-то вроде учебника. Прошлый опыт помог составить собственную учебную программу. Мне было интересно. По ходу дела я переехал из Асо в Камикуисики. Детям тоже приходилось кочевать с места на место. Среди моих учеников были и дети Основателя, и иногда я слышал от него, что им нравятся мои уроки. Я прозанимался с детьми около года, а потом перешел к духовной практике.

Если говорить о Вере, то Учитель обладал потрясающей силой. В этом я нисколько не сомневаюсь. Увидев человека, он сразу находил для него слова, которые проникали в его душу. В нем ощущалась колоссальная энергия. Позже меня перевели в Министерство обороны и поручили установку и обслуживание космо-очистителей. По этим делам я дважды в неделю ходил к Учителю домой и еще следил за воздухоочистной системой на его машине. Мне доводилось с ним разговаривать. В его словах был большой смысл, они заставляли задумываться. Я чувствовал, что он действительно делает все возможное для моего блага и развития. Если сравнить это с тем, каким его рисуют в суде, получится огромная разница.

В суде свидетели заявляют: «Приказания Учителя выполнялись беспрекословно». Но по своему опыту могу сказать: сколько раз бывало, что, получив от него какое-то распоряжение, я не соглашался и предлагал: «А может, сделаем так?» И он говорил: «Ты прав, пожалуй. Давай, действуй». Так что, по крайней мере в моем представлении, Учитель не навязывал другим людям свою волю.

Может быть, с разными людьми он вел себя по-разному, и это зависело от приказаний и того, кому они отдавались?

Не могу сказать. Для меня это темный лес. У каждого человека сложился свой образ Учителя.

Что значил Учитель – Асахара – лично для вас? Можно называть его гуру или ментором, но, как мне кажется, каждый верующий несет свое, отличное от других, представление об этом человеке.

Для меня Учитель был духовным наставником. Не пророком, а человеком, который окончательно разрешил мои сомнения в том, что касается учения буддизма. Их мне растолковал. Можно читать буддийские сутры, но это не более чем слова на бумаге. Можно погружаться в них сколько угодно – это, конечно, не «дзэн полевой лисицы», но все равно получится убогое извращенное толкование. А требуется совсем другое: через правильную духовную практику шаг за шагом двигаться к истинному пониманию. Сделал шаг – остановись, оглянись, чтобы понять, чего достиг. И все сначала. Чтобы идти таким путем, нужен учитель, который поведет тебя в верном направлении. Это как с математикой. Достигнуть определенного уровня можно лишь с верой в человека, который тебя учит. Выучил одну формулу, потом другую. Вот так надо.

Однако бывает, что на каком-то этапе у человека возникают сомнения: а прав ли учитель? Вот, к примеру, Армагеддон или франкмасоны. Вы в это верите?

Про масонов – отчасти верю. Хотя, конечно, не всему, что о них говорят. Однако слово «масоны», думаю, характеризует то, что происходит вокруг, в широком смысле. Я имею в виду материализм, разрушающий дух.

С прошествием времени характер «Аум Синрикё» изменился. Организация стала скатываться к насилию. Производство огнестрельного оружия, разработка отравляющих газов, расправы, пытки… Как вы отнеслись к такому повороту?

До меня это как-то не доходило. Я только потом понял. А пока был в «Аум», совершенно не представлял, что происходит, хотя и чувствовал, что давление извне становится все сильнее. Люди начали болеть, у многих появились проблемы со здоровьем. Может, я лишнего скажу, но в братство стали проникать шпионы.

Вы знали конкретно таких шпионов?

Нет. Но мы находились под колпаком у службы безопасности, и они наверняка засылали к нам шпионов. Хотя доказательств у меня нет.

В обществе сложилось мнение, что зариновая атака в подземке – дело рук «Аум», от начала до конца. Так ли это? Ясно, что «Аум» – главное действующее лицо в этой акции, но мне кажется, что в ней в разной степени замешаны и другие люди и организации. Если эти факты всплывут, поднимется большой шум, поэтому здесь работает чья-то воля – правду скрывают намеренно. Хотя, разумеется, доказать что-либо очень трудно.

Да, наверное. Но давайте вернемся к жизни в вашей организации. Все ли в ней было гладко?

Нет, были и проблемы, конечно. Когда я в первый раз приехал в Асо, меня поразило, какой там бардак творится. То, что мы построили, тут же было решено снести. Как выяснилось, зря старались, не подходит. Совсем как на школьном празднике. Там все вместе собирают какую-нибудь модель, из кожи вон лезут, чтобы лучше получилось, а праздник кончился – и всё на помойку. Ситуация – один к одному. На такие праздники денег выбрасывают – ого-roi А зачем? Потому что, работая вместе, можно многому научиться: ладить с людьми, приобретать разные навыки. Другим невидимым глазу вещам. Для этого строят, не жалея сил, а потом ломают. В каком-то смысле это присутствует и в духовных практиках. Делая общее дело, человек лучше понимает себя.

Может, просто проект был никуда не годный ?

Не исключено (смеется). Впрочем, в любом случае от нас ничего не зависело. Оставалось лишь делать что говорят. В конце концов, в Японии все фирмы так работают. Одни в большей степени, другие – в меньшей.

Но ни одна фирма не станет строить плотину, чтобы сразу ее сломать.

Да, до такого не дойдет, пожалуй.

А были такие, кто возражал, жаловался на безалаберность?

Всякие были. Кто-то высказывался, кто-то нет.

Какое-то время я состоял в работавшей под руководством Мураи научной группе и изучал процесс выделки свиной кожи для барабанов, которые мне поручили делать. Чем только не приходилось заниматься! (Смеется.) Я ездил в институт, специализировавшийся на этой теме, разбирался, какая порода дерева больше подходит, начал с самых основ. Но мне никак не удавалось подобрать правильное дерево. До конца дело так и не довели, а меня перевели на разработку космо-очистителей. Я уже говорил о них. Это такие огромные устройства для очистки воздуха.

Впоследствии эту тему – и меня заодно – перевели в только что созданное Министерство обороны. Это было в 94-м году. Неслабо, да? Я имею в виду название (смеется). Со стройки – в науку, потом в Министерство обороны. Я не относился всерьез к таким вещам. Так дети в школе играют – собираются в группы и каждого назначают на какой-нибудь пост. Кого-то даже «премьер-министром». Мне и в голову не приходило, что из нас пытаются сделать что-то вроде настоящего государства.

Моя работа состояла в обслуживании космо-очистителей. Всего было изготовлено порядка шестидесяти крупногабаритных установок для наружного монтажа. На их основе позже стали делать очистители для помещений и аппараты, в которых использовался активированный уголь. На нас лежало техобслуживание всей этой техники. А это было посложнее, чем ее изготовление. Проблем хватало – то утечка жидкости, то неисправный мотор, то еще что-нибудь.

Космо-очистители стояли в Сатиаме № 7, то есть на заводе, где получали зарин?

У меня не было допуска туда. Если б был, я точно не сидел бы здесь сейчас.

В тот самый день – 20 марта 1995 года – я находился в Камикуисики, в Сатиаме № 2, и ждал, когда явится полиция. Мы уже знали, что это произойдет. Кажется, с нами еще было несколько журналистов. Девять утра, полиции все нет. Я подумал: «Значит, не сегодня», – и пошел работать. Включил радио – передавали, что в токийском метро что-то случилось. Вообще-то слушать радио нам запрещали, но я все равно слушал (смеется). Обсудив новость с приятелем, мы решили: «Опять на "Аум" начнут сваливать». Полицейские нагрянули с обыском через два дня.

Вы допускаете сейчас, что газовая атака в подземке – это дело рук людей из «Аум»?

Допускаю. Раз эти люди сами признались и их отдали под суд, значит, так оно и есть. Хотя я и сейчас кое-чего не могу понять.

А как насчет вины Асахары?

Его должны судить по закону, если он виноват. Однако, как я уже говорил, есть огромная разница между Асахарой, каким я его воспринимаю, и тем человеком, которого мы видим в суде… Это, конечно, незаурядная личность – как гуру, как религиозная фигура. Поэтому мне еще нужно время, чтобы разобраться…

И потом, я приобрел в «Аум» много ценного, настоящего. И оно сидит во мне. Хотя это другое… а если что-то плохо – значит, плохо. Это надо четко разделять. Что я и пытаюсь сейчас сделать. Внутри себя. Честно сказать, я плохо представляю, что будет дальше, в том числе и со мной.

Обычно люди думают, что у буддизма и «Аум Синрикё» нет ничего общего. Говорят, что «Аум» создана только для «контроля над умами». Но я хочу сказать: не все так просто. Для меня, во всяком случае, «Аум» – пусть в этом и есть небольшое преувеличение – это нечто, на чем строилось мое существование на третьем и четвертом десятке лет.

Я слышал, что тибетские эзотерические практики подразумевают тесную связь между гуру и учеником, абсолютную покорность воле учителя. Но предположим такую ситуацию: с человеком, который на первых порах был замечательным учителем, по ходу дела происходит что-то странное. Говоря компьютерным языком, в него проникает вирус и нарушает его функции. И нет никакой третьей силы или системы, способной заблокировать этот процесс.

Не знаю…

Так вот. В этом изначально заложена опасность. Я имею в виду абсолютную покорность. На этот раз вы оказались в стороне, но если рассуждать логически, в следующий раз гуру прикажет: «Делай по-а!» и придется подчиниться, да?

Но такой порядок – свойство любой религии. Разве нет? Хотя, если бы мне так сказали, я бы, наверное, не смог. Хм-м… может, у меня покорность не на том уровне {смеется). Не могу всего себя отдавать. Иначе говоря, я еще слаб. Кроме того, у меня такой характер – если не будет уверенности, что так нужно сделать, с места не сдвинусь. В любом деле. Избыток здравого смысла, что ли.

Предположим, вас убедили. Тогда бы вы сделали? То есть если бы вам сказали: «Тэрахата-сан! Видите, какая ситуация? Надо делать по-а». Если бы все-таки вас убедили, что тогда?

Даже не знаю. Да нет… Хм-м… Трудно сказать.

Я хочу понять, какое место в учении «Аум Синрикё» принадлежит личности, человеческому «я». Что в процессе духовной практики вы передоверяете гуру, а что оставляете решать себе? Я пока еще этого не понял из нашего разговора.

В сущности, человек не может быть абсолютно независим. На него обязательно что-то влияет. Окружающая среда, жизненный опыт, образ мыслей. Так что это большой вопрос – как далеко простирается подлинное человеческое «я». Буддизм начинается с осознания того, что «я», о котором человек думает как о своем собственном, на самом деле таковым не является. На самом деле буддизм дальше всего стоит от так называемого «контроля над умами». Ему куда ближе мысль Сократа: я знаю, что ничего не знаю51.

Наверное, можно сказать, что человеческое «я» делится как бы на две половины – внешнюю и подсознательную, ту, что находится в глубине. Это своего рода «черный ящик». Некоторые люди видят свое жизненное предназначение в том, чтобы доискаться до истины и открыть этот «ящик». Это что-то вроде астрала, о котором вы говорили.

Средством понимания, постижения того, что запрятано у человека внутри, является медитация. С точки зрения буддизма где-то в истоках человеческого подсознания лежит сущностная деформация. У каждого – своя. Медитация дает возможность ее выправить.

По-моему, человек должен сделать одновременно две вещи – открыть «черный ящик» и усвоить, впитать в себя его содержимое.

Иной путь просто опасен, с разных точек зрения. Но когда я слышу, что говорят люди, совершившие это преступление, мне кажется, что им такая задача не по силам. Я не вижу у них сочетания анализа и интуитивного чувства. Точнее говоря, они только анализируют, а в интуиции полагаются на кого-то другого. В результате их мировосприятие становится крайне статичным. Поэтому когда появляется динамичная личность, вроде Асахары, и говорит: «Это надо сделать», они не могут сказать «нет». Так, наверное?

Я не знаю толком, как к этому относиться, хотя понимаю, что вы имеете в виду. Разум и знание?

Но с другой стороны, есть люди, которые не имеют никакого отношения к этому происшествию, кто изо всех сил стремится к духовному совершенствованию и спасению. Конечно, «Аум» совершила ужасные вещи, тут уже ничего не исправишь. Но что же получается? Людей, не сделавших ничего плохого, могут арестовать за любой пустяк, и вообще, им тяжко приходится. Например, стоит мне выйти на улицу, как полиция тут же увязывается следом. На работу не устроишься. Те, кто раньше жил в братстве, даже жилья себе найти не могут. Журналисты пишут на эту тему односторонне, как им нравится. Неудивительно, что нам все труднее приспосабливаться к жизни в этом мире.

Нам говорят: откажитесь от своей веры, и общество вас примет. Но надо иметь в виду, что у тех, кто в свое время стал послушником, были чистые помыслы. В некотором смысле, у этих людей слабая психика. Живи они обычной жизнью – работали бы, как все, и при этом занимались духовным совершенствованием, никто бы им слова не сказал. Но они не могли так жить и временно отделились от мира – ушли в послушники. Их натура тяготится узами мирской жизни, ее проблемами.

Структура «Аум» сильно изменилась. Принципиальным образом. Со стороны может показаться, что все осталось как прежде, но это не так – организация трансформировалась изнутри. Она возвращается к тому, с чего все начиналось, – к йоге. Хотя, узнав, что во главе братства теперь сын Основателя, люди могут возмутиться: дескать, они так ничему и не научились.

Я не буду возмущаться, но если ваша организация не отреагирует на то, что совершили ее члены, не сделает для себя выводов и не принесет публичные извинения, если и дальше все будет идти как сейчас, вам никто не поверит. Вы можете сказать: «Это сделали другие люди. Наше учение в основе своей правильное. Мы сами пострадали», – но вы вряд ли так легко отделаетесь. Опасные гены лежат в самом характере «Аум», в происхождении вашего учения. Я считаю, что ваша организация обязана учесть полученные уроки и объявить об этом обществу. И тогда можете дальше исповедовать свою веру.

Постепенно, по частям, мы стараемся подойти к какому-то промежуточному итогу. Сделать что-то вроде отчета, пусть и неполного. Но разве кто-нибудь его опубликует? Нам тоже хочется, чтобы люди указали, в чем мы ошибались. Жаль, буддийское духовенство не желает иметь с нами дело.

А может, это из-за того, что вы говорите с людьми только на своем языке, излагаете суть вещей по-своему? А им требуется другое: обыкновенные слова, обыкновенная логика. Иначе не получится. Если с людьми не разговаривать, а вещать, никто слушать не станет.

Да… Это сложный вопрос. Что будет, если мы заговорим обычным языком? (Смеется.) Ведь о нас чего только не писали… Уже никто не поверит, все равно ненавидеть будут. Что ни скажи, журналисты все равно по-своему подадут, совсем не так, как на самом деле. Среди СМИ не найдется ни одного, которое рассказало бы о наших истинных намерениях. Хоть бы кто-нибудь пришел, как вы, и выслушал. Надо признаться, искренним быть нелегко, даже если тебя просят. И когда люди говорят, что мы прилагаем недостаточно усилий, это в какой-то мере верно.

Проблема в Основателе братства, в том, что почти ничего не говорится о его истинных намерениях. Во всяком случае, как мне кажется, что касается газовой атаки, все упирается в это. И хотя нам очень хочется объяснить обществу, что же все-таки тогда произошло, это не очень получается.

Я все еще числюсь в «Аум», но мне хочется, чтобы вы поняли: покинувшие братство не думали, что в нем все плохо на сто процентов, а те, кто держится за него, вовсе не считают его на те же сто процентов безгрешным. Многие не знают, уходить или оставаться, колеблются – пятьдесят на пятьдесят. Поэтому средства информации не правы, изображая дело так, будто в братстве остаются только самые твердолобые. Напротив, наиболее преданные приверженцы Асахары уже ушли.

Может статься, те, кого все-таки одолели сомнения, завтра вернутся, а те, кто пока устоял, завтра же с братством расстанутся. Сейчас всем очень тяжело. Бывает, ко мне заходят посоветоваться люди, которые вышли из «Аум», и мы разговариваем на эту тему. О себе могу сказать: в последнее время стало немного легче, а то раньше только об одном и думал – смогу ли опять жить в этом обществе.

Сейчас я зарабатываю на жизнь уроками. Мы здесь друг другу помогаем, ведем общее хозяйство. Парень, с которым я живу, подрабатывает на стройке. Он тоже хотел с вами встретиться, когда узнал, что вы придете, но у него работа, ничего не поделаешь (смеется). Тут у всех с работой проблемы – стабильности нет, каждый надеется получше устроиться. Например, сосед за стенкой. Водитель грузовика. Уже порядочно работает. Но стоит ему только рот открыть, сказать, что он из «Аум», – сразу места лишится. Вот он и молчит. Естественно.

За эту комнату мы платим в месяц сорок две тысячи иен. Есть душ, но без ванны. На что мне еще тратить, кроме квартплаты? Телевизор я не смотрю, дорогих вещей не покупаю. Едой нас обеспечивают. Ну, еще за свет и отопление немного надо. Так что на двоих шестидесяти тысяч достаточно. Вполне можно месяц прожить. Студенты сейчас тысяч сто тратят, правда? А у нас все так же скудно живут, как я.

Журналисты твердят, что «Аум» активно занимается бизнесом, но это неправда. Конечно, связанная с братством акционерная компания «Алеф» все еще работает, но дела у нее идут неважно, потому что все время вмешивается полиция. Среди послушников есть пожилые люди, которые могут работать только на дому, есть больные. За ними надо ухаживать, кормить. Для этого все должны работать. Это же общее дело. Поэтому, сказать по правде, финансовое положение у нас не блестящее.

А как дела у «аумовских» детей, которых вы учили?

Они все вернулись к обычной жизни, учатся в обычных школах. Родителям пришлось уйти из послушников – детей надо растить, а для этого случайные заработки не годятся. Представляю, чего им стоило найти нормальную работу!

О детях я мало что знаю. Было много случаев, когда их насильно разлучали с родителями. Для кого-то, наверное, это была настоящая травма. Вполне возможно, кто-то из них и сейчас живет в отрыве от родителей. Хотя, должен сказать, они ребята что надо, палец в рот не клади. Повоевал я с ними в свое время. Так что, может, у них все нормально (смеется). Хм-м… интересно, почему они такие? Не знаю. В них столько энергии по сравнению с другими детьми. Столько озорства. Такие непослушные. Никакого сладу с ними не было.

Наше учение отрицает физическое наказание и вообще насилие. Наш базовый принцип – поговори с человеком по душам и убеди его силой логики. Мы – послушники и должны жить по нашим наставлениям. Не будем их придерживаться – кого же мы сможем убедить? То же самое что уговаривать кого-то не курить, дымя в присутствии этого человека сигаретой. Никто не поверит. Дети здорово замечают за взрослыми такие несообразности. Я слышал, кого-то из наших детей отправили в исправительные дома. Пускай там с ними помучаются (смеется)52.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.