Глава девятая Рискованная игра молодого Хокинса

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава девятая

Рискованная игра молодого Хокинса

Почти вся история о том, что делал молодой Хокинс перед визитом шайки Пью, во время его и после, – ложь, лишь кое-где разбавленная правдивыми эпизодами. Нестыковки и несоответствия торчат из нее, как иголки из ежика.

Мы уже разбирали «правдивый» эпизод с прятками под загадочным мостиком, с якобы подслушанными разговорами бандитов, якобы искавших карту, – и убедились, что истине он соответствует мало.

Вот еще один любопытный момент: Хокинс и его мать спешат в деревню за помощью, но помощь получают весьма малую и косвенную: Джиму вручают заряженный пистолет и отправляют гонца за доктором.

Пистолет – важная деталь. И крайне загадочная. Потому что он неведомым образом исчезает из дальнейшего повествования. Дематериализуется. Нигде, ни словом Джим не напоминает нам, что он вооружен. Это, конечно же, неспроста, и к пистолету мы еще вернемся. А сейчас обратим внимание на речь миссис Хокинс, обращенную к жителям деревни. Вот как ее передает Джим:

«Мало чести вам, дюжим и широкоплечим мужчинам с такими цыплячьими душами! Мы откроем сундук, хотя бы пришлось из-за него умереть… Я буду очень благодарна, миссис Кроссли, если вы разрешите мне взять вашу сумку, чтобы положить в нее деньги, принадлежащие нам по закону».

Стоп! Кто такая миссис Кроссли? Откуда она взялась? Ни разу, нигде Хокинс не упоминает никого из жителей деревни по имени. Среди посетителей «Бенбоу» один раз назван некий «садовник Тейлор», но вполне вероятно, что это садовник из усадьбы сквайра.

Таинственная миссис Кроссли появляется на страницах мемуара лишь для того, чтобы вручить свою сумку миссис Хокинс, и вновь удаляется в неведомую даль.

Что это? А это нам подсовывают свидетеля. Вот, мол, миссис Кроссли может подтвердить, что в такой-то час мы были в деревне и даже сумку у нее взяли. А для тех, кто не понял или не запомнил имя свидетельницы, Джим повторяет его еще раз, цитируя речь матери над раскрытым сундуком Бонса: «Я возьму только то, что он мне был должен, и ни фартинга больше. Держи сумку миссис Кроссли!»

Достаточно, мы запомнили это имя. И не сомневаемся, что миссис Кроссли подтвердит: да, Хокинсы у нее были и взяли сумку, собираясь вскрывать сундук умершего постояльца.

Сомнение вызывает другое: а зачем Хокинсы брали эту треклятую сумку?! У них что, во всем трактире не было мешка, сумки, другой тары для денег?!

Станиславский бы закричал: не верю!!!

Ну хорошо… Допустим невероятное. Не было в трактире ни мешка, ни сумки. Ни кошеля, ни горшочка, ни миски, ничего… Никакой емкости, куда можно отсчитать деньги. Ну, такой уж трактир… Захудалый.

Но вопрос о сумке миссис Кроссли это допущение не снимает.

Дело в том, что цены в середине восемнадцатого века были в нашем понимании смешные. За два пенса можно было мертвецки напиться, за три – сытно поужинать; проживание в меблированных комнатах тоже не обходилось в заоблачные суммы…

Сколько мог задолжать Билли Бонс в «Адмирале Бенбоу»?

Не будем заниматься арифметикой, досужие люди уже подсчитали: полный пансион старого пирата, включая ежедневную выпивку, стоил никак не более четырех фунтов стерлингов в месяц.

Прожил Бонс в трактире примерно полгода, значит долг составлял двадцать четыре фунта. Это около двадцати трех золотых гиней (именно гинеи отсчитывала мать Хокинса) – гинея равнялась одному фунту плюс один шиллинг. Три или четыре гинеи Билли Бонс швырнул на пол по прибытии, в качестве аванса. Пусть три – если их вычесть, остается двадцать золотых гиней, монет размером примерно с российский пятирублевик современной чеканки.

Можно унести в кармане. Или в носовом платке. Или просто в кулаке.

КАКОГО ДЬЯВОЛА ОНИ ВЗЯЛИ В ДЕРЕВНЕ СУМКУ???

Сумка, разумеется, Хокинсам не нужна. Вернее, нужна, но отнюдь не для складирования монет. Просьба о сумке навязчиво демонстрирует: смотрите, мы еще не вскрывали сундук постояльца, мы еще только собираемся это делать!

А когда Джим Хокинс что-то нам столь навязчиво демонстрирует, можно с уверенностью утверждать: все обстояло с точностью до наоборот.

* * *

Еще один характерный момент проявляется в ходе разговора в деревне.

Миссис Хокинс говорит: «Разрешите мне взять вашу сумку, чтобы положить в нее деньги, принадлежащие нам по закону».

Мы сфокусировали свое внимание на словах о сумке из-за их дикой нелепости. Но вторая часть фразы не менее любопытна.

«Принадлежащее нам по закону…» Странные понятия о законе у миссис Хокинс. Словно не в цивилизованной Англии росла, не на родине европейского парламентаризма, а в каком-то племени мумбо-юмбо… Может, она иммигрантка в первом поколении?

По закону вещи умершего Билли Бонса должны были опечатать и взять на хранение представители власти. Если объявились бы наследники, предъявили бы и доказали свои права, – сундук штурмана отошел бы им, после уплаты соответствующих налогов на наследство. Если в установленный законом срок наследники не объявились бы, сундук со всем содержимым отошел бы к казне.

Соответственно кредиторы Бонса (в данном случае Хокинсы) могли обратиться с иском о взыскании долга, предоставив документы и свидетелей, подтверждающих: да, жил, да, пил-ел, да, не платил… И государство или наследники возместили бы долг покойного штурмана.

Вот как оно бывает по закону.

А Хокинсы, вскрывшие сундук без единого свидетеля, действовали отнюдь не по закону. Джим и сам понимает, что занимается не совсем законным делом, и выставляет в качестве оправдания следующее соображение: по справедливости часть денег принадлежала им с матерью, а сундук вот-вот могли захватить бандиты Пью, которым на чужие долги наплевать. Неубедительно. Закон и справедливость все-таки разные понятия. Если бандиты собираются нечто украсть, это не повод, чтобы опередить их и украсть первому.

Именно украсть – действия Хокинсов можно трактовать либо как кражу, либо как мародерство. Если все кредиторы начнут вламываться в дома, сейфы, сундуки своих должников, – это не жизнь по закону. Это, извините, бандитский беспредел.

А если бы спустя пару недель и вправду появился бы наследник? Дочь Бонса, например? И сказала бы, что получила весточку от отца – плох, мол, помираю, приезжай и забери всё, нажитое непосильным трудом: мешочек золота и пяток бриллиантов? И пара свидетелей бы подтвердила: да, было и золото, и бриллианты. Нажил. Непосильным трудом. Где бриллианты? Исчезли. Кто вскрывал сундук? Хокинсы.

Ну и чем бы закончилась такая гипотетическая ситуация для Джима и его матери?

Миссис Хокинс, как женщина слабая здоровьем и склонная к обморокам, скончалась бы в тюрьме, не дождавшись судебных слушаний. А молодой и здоровый Джим отправился бы в далекие экзотические края, как и мечтал. Но не на Остров Сокровищ – на австралийскую каторгу.

Билли Бонс семьей не обзавелся. Сундук его можно было вскрывать, не опасаясь иска наследников. Но, согласитесь, с законом такие действия ничего общего не имеют.

Становится все яснее и яснее, отчего Джим Хокинс столь склонен к умалчиваниям и к прямой лжи. И почему делает такой упор на свое якобы малолетство. Букет уголовных статей у парня уже подбирается внушительный: кража, мародерство, пособничество в контрабанде, хищение королевской собственности в особо крупных размерах… А ведь мы еще не добрались до самого интересного.

Кстати, о бриллиантах… В сундуке Билли Бонса и в самом деле могли отыскаться алмазы! Если Бонс участвовал в знаменитой дележке алмазов вице-короля Индии, – вполне могли! Пусть не все сорок два камня, но несколько самых крупных штурман мог сберечь.

Но Хокинс ничего о драгоценных камнях не сообщает. Возможно, принял за стекляшки и не счел достойными упоминания. Сунул машинально в карман, да и позабыл… Бывает.

* * *

Джим Хокинс, как часто с ним случается, перегибает палку. Он слишком навязчиво вбивает всем в голову (и жителям деревни, и читателям своего мемуара): мы с матерью не открывали сундук Бонса, не открывали, не открывали, мы только еще собираемся это сделать! Поневоле возникает подозрение, что с содержимым сундука Хокинсы уже ознакомились.

Когда?

Сразу после смерти Билли Бонса, перед визитом в деревню.

Времени у них хватало, даже с избытком. Билли Бонс получил черную метку, констатировал: «Осталось шесть часов», и тут же умер. На метке указан срок до десяти вечера, значит смерть произошла в четыре.

Если верить Хокинсу, он немедленно отправился вместе с матерью в деревню за помощью: «Медлить было нельзя ни минуты. Надо было что-то предпринять. И мы решили отправиться вместе в ближнюю деревушку за помощью. Сказано – сделано. С непокрытыми головами бросились мы бежать сквозь морозный туман».

До деревни несколько сот ярдов, максимум пять минут ходьбы. Но Хокинс и его мать «бросились бежать» – значит, добрались еще быстрее. Но пусть будет пять минут, Джим сообщает нам, что пару раз они останавливались и прислушивались.

Пять минут. Туда и обратно – десять. За какой срок можно переговорить с местными жителями? Если обходить все дома один за другим, можно и в несколько часов не уложиться. Но едва ли Хокинсы так поступили. Миссис явно обращается с обвинениями в трусости ко многим мужчинам деревни одновременно. Где их можно было застать всех разом под вечер? Правильно, в трактире. Там и происходил разговор. А миссис Кроссли в таком случае – содержательница трактира или жена трактирщика.

Сколько надо времени, чтобы обратиться за помощью, получить отказ, заряженный пистолет и сумку миссис Кроссли? Полчаса, наверное, хватит. Но не будем мелочиться. Допустим, что миссис Хокинс была на удивление красноречива. Что обратилась к собравшимся с длинной речью. Накинем на речь еще десять минут. Даже двадцать, не жалко.

Получается ровно час. Десять минут на дорогу туда и обратно, пятьдесят минут на пребывание в трактире.

Вернуться в «Адмирал» Хокинсы должны были около пяти. Они вернулись, и тут часы пробили шесть раз! Шесть вечера! Куда делся час? Что за провалы во времени?

Час никуда не девался, просто Хокинсы отправились в деревню не в четыре, а в пять. А до того посвятили час исследованию сундука Билли Бонса.

Но в чем тогда смысл разыгранного в деревне представления? Если Хокинсы понимают, что лезть в сундук незаконно, то какая разница, когда они это сделают? Так или иначе закон будет нарушен…

Если не понимают, тем более нет разницы. Зачем акцентировать внимание на том, что сундук до сих пор не тронут, если в ближайшем будущем его все равно предстоит вскрыть?

Смысл в разыгранной в деревне сцене появляется, если предположить, что завершилась она иначе, чем планировали Хокинсы.

Дело обстояло так: они вскрыли сундук, забрали из него нечто ценное. Карту и что-то еще. Что именно? Неизвестно… Может, и в самом деле мешочек с драгоценными камнями. Может, второй мешок с золотыми монетами, побольше размером.

И тут появились опасения: а вдруг у Бонса и впрямь есть наследник, или просто кто-то, хорошо знающий о содержимом сундука? Маловероятно, но вдруг… Нехорошо может получиться. Доказать хищение трудно, но слухи в любом случае поползут…

В общем, мать и сын привели сундук в порядок, аккуратно уложив все обратно. Точнее, почти все. Заперли, вернули ключ на шею мертвому Билли Бонсу. Затем отправились в деревню, и в самом деле рассчитывая, что кто-то из жителей согласится пойти с ними в трактир. Тогда можно будет вторично вскрыть сундук при нескольких свидетелях и избавиться от любых потенциальных обвинений.

Но план не сработал. Жители деревни оказались слишком трусливы. Миссис Хокинс вполне искренна, когда негодует и обзывает их цыплячьими душами…

Она не совсем права. Дело не в испуге. Джим уверяет нас, что одно лишь имя Флинта нагнало страху на деревенских. Позвольте усомниться… Реально напугать прибрежных жителей это имя могло в колониях, где разбойничал знаменитый пират. Для обывателей Южной Англии, даже если они слышали о Флинте, – он опасность далекая и крайне абстрактная. Флинт их пугал не более, чем современного жителя Бобруйска пугают современные сомалийские пираты.

Нежелание вмешиваться вызвано другими причинами. Местные обыватели уже сообразили, что конфликт связан с контрабандистами. Кто им покровительствует, они наверняка знали (в их глазах это не порок, мы уже разбирались с отношением простых англичан к контрабандистам и дешевым контрабандным товарам). А Трелони – не Флинт, жизнь в этих краях может испортить любому, и становиться у него на пути себе дороже.

Как бы то ни было, расчеты Хокинсов не оправдались. Пришлось импровизировать, и не совсем удачно.

К тому же бандиты слепого Пью внести дополнительную сумятицу в планы Джима и его матери: заявились в трактир на три часа раньше, чем грозились.

* * *

Итак, миссис Хокинс и Джим вернулись в трактир. И чем же они занялись?

Джим уверяет, что практически все время до появления бандитов его мать занималась тем, что считала гинеи…

Трудно поверить. Даже если учесть, что гинеи встречались в мешке Бонса реже других монет, отсчитать надо было не более двадцати штук. Возможно даже меньше, поскольку кроме обычных гиней в то время имели хождение монеты номиналом в две и в пять гиней.

Мать Хокинса успела отсчитать половину. Целых десять штук. Или меньше, если попадались монеты в две и пять гиней. Вопрос: какие транквилизаторы, тормозящие реакцию и туманящие сознание, употребляла миссис Хокинс? И в каких дозах?

Если доктор Ливси и в самом деле выписал миссис Хокинс после смерти мужа что-нибудь этакое, успокаивающее, то с дозировкой он явно переборщил…

Рис. 5. Золотая гинея Георга II. Именно такие монеты отсчитывала миссис Хокинс. Но медленно-медленно…

Ну а Джим Хокинс чем занят? Стоит рядом, держит свечку, наблюдая, как мать по несколько минут заторможено роется в мешке в поисках очередной гинеи? Мог бы и помочь.

Любой желающий может поставить небольшой следственный эксперимент: собрать в большую кучу все монетки, что найдутся в доме – из копилок, кошельков, карманов. Если кучка покажется слишком маленькой, можно занять мелочь у соседей. Хорошенько перемешать кучу, затем засечь время и отобрать монеты одного номинала, – например, рублевые. Двадцать штук.

Автор этих строк подобный эксперимент ставил. Результат – около минуты. Если усложнить условия: оставить в кучке ровно двадцать рублевиков, не больше и не меньше, и отыскивать их при свете далеко стоящей свечи, так, что монеты надо подносить чуть ли не к носу для опознания, – время увеличится. До трех с небольшим минут.

То есть миссис Хокинс хватило бы с избытком двух минут, чтобы отсчитать свои десять монеток.

Что-то Хокинс нам недоговаривает, растягивая на несуразный срок сцену счета денег. О чем-то умалчивает.

Чтобы лучше понять, чем занимался Хокинс в тот вечер, надо вернуться назад. Вспомнить разговор Джима с Билли Бонсом, состоявшийся, когда штурман только-только пришел в себя после кровопускания, устроенного доктором Ливси.

* * *

Больной и ослабевший Билли Бонс, находясь фактически в полубреду, чуть ли не открытым текстом сообщает Джиму о своем пиратском прошлом и о сокровищах. Но Джим (по крайней мере в своем мемуаре) вновь изображает инфантильного подростка: ничего я, дескать, не понял, я маленький глупый мальчик…

А чтобы не казаться полным кретином, Джим очень урезал изложение своего разговора с Бонсом. И все-таки чуть недоглядел. Прокололся в одной детали. Вот что дословно говорит Билли:

«Я был первым штурманом… да, первым штурманом старого Флинта, и я один знаю, где находится то место. Он сам все мне передал в Саванне, когда лежал при смерти, вот как я теперь лежу. Видишь? Но ты ничего не делай, пока они не пришлют мне черную метку или пока ты снова не увидишь Черного Пса или моряка на одной ноге. Этого одноногого, Джим, остерегайся больше всего».

Смущает «видишь?», в оригинале «you see?» К чему это вопрос? Видит ли Хокинс, что Билли Бонс лежит в постели? Спрашивать про такое глупо, Джим дефектами зрения не страдает. Вопрос «видишь?» относится к первой части фразы: «Он сам всё мне передал в Саванне…»

Причем переведена фраза не совсем корректно. Бонс не говорит всё, он говорит «it» – передал это, или передал ее

Что – ее? Карту. Он передал мне ее, видишь? – говорит Бонс и показывает Хокинсу карту.

Зачем? А зачем Бонс говорит чуть позже: «Я разделю с тобой все пополам, даю тебе честное слово…»?

Бредит человек после сердечного приступа и кровопотери. И в бреду (вернее, в полубреду) показывает Джиму карту.

А юный Хокинс, святая простота, карту игнорирует. Это Джим-то, крайне любопытный молодой человек, обожающий подглядывать, подслушивать и разнюхивать, всюду совать свой нос…

Но карта отчего-то его не заинтересовала. Абсолютно. Его гораздо сильнее заинтересовала черная метка, о ней он и спрашивает. Билли Бонс объясняет, что это повестка, и впадает в забытье…

То есть слова штурмана про Флинта, про сокровища Хокинса не заинтересовали. И предложение поделить все пополам он проигнорировал, даже не спросил интереса ради: а что поделить-то? А уж карта и вовсе Джиму по барабану – эка невидаль, какой-то клочок бумажки с каким-то чертежиком… Вот черная метка – это да! Это круто!

Хорошо. Допустим, Джим туп как пробка и ничего не понял. Разузнал про свою ненаглядную метку и успокоился. Пусть так.

Но чем тогда объяснить такие его мысли: «Я смертельно боялся, чтобы капитан не пожалел о своей откровенности и не прикончил меня».

О какой откровенности? О том, что черная метка – это повестка? Смертельно опасная информация, что и говорить. Кто ее случайно узнает, трех дней не проживет…

Нет, складно врать Хокинс не умеет.

Хокинс боится не зря – всё он прекрасно понял в словах больного пирата. А что не понял, о том спросил. И карту рассмотрел весьма внимательно. Но рассказывать о том читателям своего мемуара не стал. Однако чуть позже не удержался, дал нам намек на то, что пакет с картой вскрывали совсем недавно.

Тетрадь Бонса и конверт с картой лежат в пакете, зашитом нитками. Конверт, кроме того, запечатан сургучом, причем в качестве печати использован наперсток. Когда Джим обыскивает тело мертвого Бонса, он находит в кармане и нитку, и иголку, и наперсток. То есть ровно те предметы, что были использованы для запечатывания и пакета, и конверта с картой.

Бандиты Пью, между прочим, ничего в карманах мертвого Бонса не находят. Совсем ничего. Игла, нитки и наперсток лежат в тот момент в кармане у Хокинса.

Интересен вот еще какой момент: Бонс, по нашей реконструкции, вел переговоры с Трелони. Но продолжить их не может по объективной причине, просто не способен выбраться на очередную встречу… Представляется, что штурман должен был послать весточку сквайру: так, мол и так, попал в сложную ситуацию, да тут еще всякая уголовная шпана за картой охотится… Выручай, дескать.

Кого он мог послать с просьбой о помощи? Только Джима, больше некого.

Но Джим нам ничего подобного не сообщает… Зато долго и подробно распинается о том, как Бонс умолял его о стаканчике рома, сулил золотую гинею… А он, Джим, ром принес, и даже от гинеи отказался, плевать, что старый пират изрядно задолжал заведению. Такой вот Джим Хокинс бессребреник.

А если все было чуть-чуть иначе? Если Джим золото взял, а просьбу – передать записку сквайру – не выполнил?

Тогда у него еще больше оснований бояться Бонса. Но боится-то Хокинс боится, да голову от страха не теряет. Внимательно наблюдает за штурманом и видит, что на поправку тот не идет, все больше слабеет. Джим играет в игру, которая кажется ему беспроигрышной: доктор надолго в отъезде, Бонс недееспособен, сквайр никогда сам в «Адмирал Бенбоу» не заявится, не по чину ему, богатому землевладельцу, шляться по дешевым кабакам (это он в Бристоле отрывается, пьянствуя с матросней, а здесь, в своей вотчине, надо держать марку).

И Джим Хокинс спокойно дожидается.

Чего?

Смерти Билли Бонса, надо полагать. И возможности без помех и риска завладеть картой.

Но судьба-злодейка спутала все карты Джиму: первым умер не Бонс, а Хокинс-старший. Да еще свалилась, как снег на голову, шайка разъяренных контрабандистов.

* * *

Итак, к сундуку покойного Бонса сын и мать пришли (еще до визита в деревню) с разными намерениями.

Миссис Хокинс интересовали деньги и только деньги, Джим хотел заполучить карту.

Что хотели, то и поимели, и тот, и другая. Миссис по меньшей мере ополовинила денежные активы старого пирата, Джим забрал пакет. Очевидно, сразу вскрыл, проверил содержимое, а потом снова запечатал, благо весь инструмент для этого оказался под рукой. Где Хокинс (а до того Бонс) взял сургуч, понятно, – на почту бежать не надо, дело происходит в трактире, и запечатанных сургучом бутылок здесь хватает.

Затем последовал поход в деревню, с которым мы уже разобрались, и возвращение в «Адмирал Бенбоу».

И тут возникает вопрос: а зачем миссис Хокинс потащилась обратно, если свои деньги она уже получила? Дожидаться бандитов? Охранять трактир в надежде, что помощь подоспеет раньше? Глупо… Если бандиты пожалуют первыми, свое имущество от них миссис Хокинс никак не защитит. Если раньше до «Бенбоу» доберется подмога, то угроза автоматически аннулируется. Лучше остаться в безопасной деревне – если прибудет помощь, вернуться можно за пять минут.

Есть подозрение, что именно так миссис Хокинс и поступила. Осталась, но не в деревенском трактире, а дома у кого-то из своих знакомых.

А Джим бессовестно врет, рассказывая обо всех действиях миссис Хокинс после ухода из трактира.

С тем, как миссис считала деньги, мы уже разобрались, – в этой сцене фальшиво все, начиная с сумки миссис Кроссли. Чем же миссис Хокинс, по версии Джима, занимается дальше? Она дожидается прихода слепого Пью, а после его ухода спорит с сыном. Вот как Хокинс передает этот спор:

«Но мать, несмотря на весь свой страх, не соглашалась взять ни одной монетой больше того, что ей следовало, и в то же время упрямо не желала взять меньше. Она говорила, что еще нет семи часов, что у нас уйма времени. Она знает свои права и никому не уступит их. Упорно спорила она со мной до тех пор, пока мы вдруг не услыхали протяжный тихий свист, раздавшийся где-то вдалеке, на холме.

Мы сразу перестали препираться.

– Я возьму то, что успела отсчитать, – сказала она, вскакивая на ноги.

– А я прихвачу и это для ровного счета, – сказал я, беря пачку завернутых в клеенку бумаг.

Через минуту мы уже ощупью спускались вниз. Свеча осталась у пустого сундука».

Нет, Хокинс врать решительно не умеет…

Половину своих денег – десять монет – миссис Хокинс уже отсчитала. Осталось еще десять. Как мы выяснили, отсчитать их можно за две минуты. Ладно, пусть за пять минут (не будем забывать про транквилизаторы). Сколько миссис Хокинс потратила на препирательство с сыном? Пять минут? Больше? Лучше бы деньги в это время считала…

Кроме того, и Хокинс, и его мать не глухонемые. Не языком жестов общаются. Что мешает спорить и одновременно доставать из мешка гинеи?

Дальше хуже.

Что за свист раздался за окном? Чуть позже мы видим, что слепой Пью поступил разумно и грамотно (единственный, пожалуй, раз за весь вечер) – выставил караульных, и те предупреждают свистом об опасности. Но сейчас-то никакой опасности нет… Непонятно.

Кстати, а почему этот свист вообще услышали в доме, если он раздался вдалеке, на холме, и был тихим? На дворе январь, окна все плотно зарыты, возможно заклеены на зиму, форточки тоже притворены, шторы опущены…

Зачем они оставили свечу у сундука и спускались ощупью? Чтобы споткнуться на неосвещенной лестнице и рассыпать монеты, с такими великими трудами отсчитанные? Чтобы подвернуть ногу и угодить в лапы бандитов?

Зачем Хокинс и его мать вышли через главный вход на освещенную луной дорогу? Наверняка в «Адмирале» имелся черный ход, выводящий в сторону берега… Ночью спрятаться в тени береговых скал легче легкого.

Вопросов много. Ответов нет. Вернее, ответ один – Хокинс этот эпизод почти полностью выдумал, и мать его в «Бенбоу» не возвращалась. Осталась в доме у своих деревенских знакомых.

Вернулся он один, скорее всего сказав матери, что идет в другое место. В деревенский трактир, например, дожидаться известий от доктора.

Зачем Хокинс вернулся в «Адмирал Бенбоу»? Были причины.

Главная причина – карта. Джим хорошо понимал, что очень скоро сквайр Трелони и доктор Ливси крайне озадачатся вопросом: а куда делся этот документ? И подозрения в первую очередь падут на Хокинсов.

Сам Хокинс, очевидно, вором себя не считал. Кое-какие права на карту у него имелись, хоть и весьма шаткие: Билли Бонс пообещал отдать половину сокровищ! Врал, понятное дело, но кого это сейчас волнует…

Однако сквайр и Ливси такие резоны даже слушать бы не стали. А уж у них возможностей испортить жизнь Хокинсу хватало с избытком… Отобрали бы карту и в придачу обеспечили мешок неприятностей.

Выход Хокинс придумал простой и изящный: перевести стрелки на контрабандистов. Билли Бонс был уверен, что Черный Пес и Пью добираются до его заветной карты – что мешает внушить ту же уверенность сквайру? Тут и записочка Бонса, адресованная сквайру и до сих пор лежащая у Джима, могла бы пригодиться, – ведь в ней сказано о прохиндеях, зарящихся на бумаги Флинта.

Что делать с картой дальше, Джим явно не знал. Не задумывался, не имел времени задуматься… Возможно, по зрелому размышлению отдал бы сквайру. Нашли, дескать, при уборке в трактире. Не вознаградите ли чем-нибудь?

Но тем вечером Джим действовал импульсивно. Без особых размышлений. В состоянии постоянного стресса. И зачастую совершал глупости…

* * *

Свалить пропажу карты на бандитов Пью – идея хорошая. Но имелся у нее один большой изъян. Пью дал Бонсу срок до десяти часов вечера, а за это время вполне могла прибыть помощь, вызванная жителями деревни, – и спугнуть всю шайку.

Тогда вновь возник бы закономерный вопрос: где бумаги Флинта? И кандидатов на роль похитителей означенных бумаг нашлось бы совсем немного: Джим Хокинс и его мать.

Поход в деревню, задуманный с целью получить алиби, теперь работал против матери и сына, – та же миссис Кроссли первой подтвердит: да, собирались пойти и вскрыть сундук, даже сумку у меня взяли!

Пакет с бумагами Флинта, надо полагать, к тому времени и так лежал в кармане у Джима. Достаточно сквайру сложить два и два, приказать слугам обыскать Хокинса… Припрятать пакет в каком-то укромном месте, – или в деревне, или даже на улице между деревней и трактиром? Искать надежный тайник нет времени, а положить под первый попавшийся камень – неоправданный риск.

Бандиты обязательно должны были заявиться в трактир до прихода подмоги. А если бы не заявились, надо было имитировать их визит.

Этим Хокинс и занялся. Вновь отпер сундук, вынул вещи из него, разбросал вокруг…

Затем услышал, как к трактиру подошел слепой Пью, и притих. Слепец подергал дверь, скорее всего что-то крикнул, адресованное Билли Бонсу. Ответа не дождался и ушел.

Хокинс торопливо завершил инсценировку. Изобразил еще кое-какой беспорядок – аккуратно, не нанося сам себе лишнего ущерба. Пару тарелок может и разбил, но часы наверняка трогать не стал, – вещь старинная, антикварная.

И вышел на дорогу, довольный собой и содеянным.

Загадочный эпизод с свечой, непонятно зачем оставленной наверху, сразу проясняется. Джим, незнакомый с тонкостями отношений Бонса, Пью и Черного Пса, поверил старому штурману: злодеи добираются до карты. Единственная освещенная комната наверху – знак, сразу же привлекающий внимание. Сюда, здесь сундук Бонса! Искать, мол, надо здесь, а не устраивать разгром и раздрай во всем доме.

Возможно, покинув «Бенбоу», Хокинс собирался вернуться к матери, предварительно в самом деле заглянув в деревенский трактир и поинтересовавшись новостями. Но тут он услышал тот самый тихий свист, раздавшийся вдалеке, на холме. Услышал именно потому, что был на улице, а не в доме. И Джим решил задержаться…

Дальнейшее в его мемуаре описано относительно правдиво – бандиты с большим энтузиазмом громили трактир. Вся разница с реальными событиями в том, что Пью не принуждал сообщников искать карту, а миссис Хокинс не лежала в канаве под мостиком.

Но зачем Джим Хокинс вообще на страницах своего мемуара заставил мать вернуться в «Адмирал Бенбоу», сочинив для этого эпизод, потрясающий нас количеством нелепостей и нестыковок на единицу текста?

Дело в том, что Хокинсу позарез нужен был свидетель. В своем одиноком визите в «Бенбоу» он совершил кое-что посерьезнее, чем хищение бумаг Флинта… И кто-то должен был подтвердить, что он этого не совершал. Хоть кто-нибудь, хотя бы родная мать.

Что же именно он сотворил?

Ответ будет дан в очередной реконструкции.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.