Глава восьмая Роковая страсть сквайра Трелони

Глава восьмая

Роковая страсть сквайра Трелони

Кстати, а все ли заметили, что сквайр Трелони алкоголик? Причем находящийся даже не в одной из ранних стадий, а далеко продвинувшийся по гибельному пути?

Пьет он постоянно. Трезвым мы сквайра не видим практически ни разу.

Первая наша встреча со сквайром происходит у него дома – Трелони и доктор вкусили обильный поздний обед и курят у камина. Обед, естественно, сопровождался распитием спиртного, иначе и быть в те времена не могло, вопрос в другом: сколько выпил сквайр? Насколько остался адекватным?

Выпил немало. Явно больше, чем доктор. Говорит Трелони на повышенных тонах, вчитайтесь в атрибуцию диалога: «воскликнул», «вскричал», «закричал», снова «воскликнул»… Доктор держится гораздо спокойнее. А сквайр с трудом контролирует не только речь, но и движения, – по ходу рассказа мистера Данса заехал трубкой по каминной решетке, разнеся ее (трубку) вдребезги.

Можно бы списать все на повышенную экспрессивность джентльмена, слегка шаржировано описанную Хокинсом. Но все дальнейшие действия сквайра подтверждают версию о его алкоголизме.

Вторая наша встреча со сквайром – виртуальная, Хокинс читает присланное Трелони письмо, автор же послания остается за кадром. Но и там, за кадром, он изрядно пьян.

Письмо написано «под мухой», сомнений нет, – сбивчивое, путаное. Сквайр постоянно сбивается с мысли, забывает, что хотел написать, и вынужден делать к письму приписки. Во втором абзаце письма сквайр сообщает: «Корабль куплен и снаряжен. Он стоит на якоре, готовый выйти в море». Но чуть ниже возникает совсем иная тема: «Корабль я достал без труда. Правда, рабочие – такелажники и прочая братия – снаряжают его очень медленно, но со временем все будет готово».

Так готова к плаванию «Испаньола» или ее все еще снаряжают? Проспиртованный мозг сквайра явно не в состоянии отличить желаемое от действительного…

Если поменять эти два пассажа местами, то можно было бы допустить, что письмо писалось в два присеста: начал, отложил, через неделю закончил, – а за эту неделю работы на «Испаньоле» завершились. Но противоречащие друг другу утверждения расположены в тексте именно так: сначала корабль к плаванию готов, потом – вдруг снова не готов.

Получив письмо, Хокинс и Редрут приезжают в Бристоль. Сквайр обитает там в несколько странном для состоятельного джентльмена жилье – «в трактире возле самых доков». Якобы для того, чтобы неотрывно наблюдать за работами на «Испаньоле». Прямо из трактирного окна наблюдал, не иначе. Не отходя от барной стойки.

Сквайр встречает приехавших: «Он выходил из дверей, широко улыбаясь. Шел он вразвалку, старательно подражая качающейся походке моряков».

Хокинс в этой сцене на редкость тактичен. Мы же отметим, что качающаяся походка свойственна не только морякам… Причем дело происходит утром. Если наши догадки о происхождении качающейся походки сквайра верны, то у него сейчас, как говорят в народе, «трубы горят».

Проходит некоторое время, Хокинс сходил с запиской в таверну Сильвера, вернулся, – и что же увидел? Вот что: «Сквайр и доктор Ливси пили пиво, закусывая поджаренными ломтиками хлеба». Поправиться с утреца пивком – это правильно, это по-нашему. Но в Англии восемнадцатого века пиво – напиток не для джентльменов. Для простолюдинов, измученных Джин-актом. В своем стремлении сблизиться с моряками сквайр зашел очень далеко. Вернее, опустился очень низко. Доктор Ливси, скорее всего, пиво в том эпизоде не пил, лишь сидел рядом со сквайром.

В море пьянка продолжилась. Даже когда на горизонте показался Остров Сокровищ, и, казалось бы, пора завязывать с выпивкой, – сквайр остановиться не в силах. Остров все ближе, Джим Хокинс приходит в каюту сквайра со сногсшибательным известием о готовящемся пиратском мятеже, – Трелони встречает его со стаканом в руке. Они там с доктором испанским вином баловались…

Странно, что сквайр Трелони, с такими-то привычками, считался лучшим стрелком на «Испаньоле»… Именно считался – когда пришло время подтвердить свою славу искусного стрелка, сквайр опозорился: целился в Израэля Хендса, а угодил в другого человека. Надо полагать, руки с похмелья дрожали.

Как и многие алкоголики, сквайр старательно вовлекает в пьянку окружающих.

Матросов, например: «Пользовались любым предлогом, чтобы выдать морякам двойную порцию грога». Юного Хокинса: «Они усадили меня за стол, дали мне стакан вина, насыпали в ладонь изюму…», «Какой вкусной показалась мне козлятина, которую мы запивали старинным вином, захваченным с „Испаньолы“!»

Про Ливси и говорить нечего – давний и проверенный собутыльник.

Кстати, Хокинс пьет не только вино. Он и более крепкие напитки потребляет за милую душу: «Выпив рому, мы улеглись спать». Кто-нибудь еще настаивает на том, что Хокинс был мальчишкой?

Крайне любопытно выглядит в этом ракурсе сцена эвакуации с «Испаньолы». Предстоит вооруженное противостояние с пиратами, вполне возможно затяжное. Не исключено, что на борт шхуны больше не попасть и придется дожидаться спасательной экспедиции. Что надо первым делом вывозить с корабля в такой ситуации? Оружие, боеприпасы, продовольствие. Их и вывозят. А еще – бочку с коньяком (в других переводах – бочку с бренди).

Не флягу, не пару бутылей, потребных в медицинских целях. Бочку!

Тут есть одна тонкость. В Англии восемнадцатого века (да и в России тоже) бочка – не просто емкость из досок, стянутых обручами. Это еще и фиксированная мера объема, баррель, в Англии равный для жидкостей примерно 160 литрам (баррель для сыпучих тел свой, большего объема). Если бочка не соответствовала стандартному баррелю, ее объем всегда указывался особо.

Здесь объем бочки с коньяком не указан – можно предположить, что с борта «Испаньолы» в ялик загрузили стандартную емкость. То есть 160 литров коньяка… В ущерб пороху и провианту.

Кто принял такое решение? Не доктор Ливси, тот был опытный солдат и хорошо понимал, чем заканчивается пьянка на войне. И не капитан Смоллетт, фанатичный поборник дисциплины. Алкоголь приказал грузить в лодку Трелони. Результат известен: в конце того же дня у шестерых защитников блокгауза оставалось еды ровно на десять суток. Зато выпивки – хоть залейся, могли каждый день употреблять по два с половиной литра коньяка на человека, и все равно закуска закончилась бы раньше.

Сквайр Трелони, наверное, был счастлив.

* * *

Однако вернемся к покойному Билли Бонсу и его карте.

Чуть раньше мы отметили странность в поведении старого пирата: картой он ни с кем и ни под каким видом делиться не желает, но и сам ее не использует. Сидит на бумагах Флинта, как собака на сене.

Но так ли это?

Источник информации у нас один – Джим Хокинс, а рассказы этого молодого человека нуждаются в тщательной проверке. Когда правда может ему чем-то повредить, лжет юноша без зазрения совести. Но на свою беду, врать толком Хокинс не умеет, и едва он начинает это делать, логические нестыковки и противоречия идут таким косяком, что не заметить их трудно.

В описании того, как Билли Бонс проводил свои дни в «Адмирале Бенбоу», никаких противоречий вроде бы нет… Экс-штурман и в самом деле не имеет контактов на стороне – ни с кем не встречается, писем не пишет и не получает, весь круг общения – Хокинсы да деревенские забулдыги, приходящие вечерами послушать пиратские байки в исполнении разомлевшего от рома Бонса. Никаких попыток превратить карту Флинта в реальные деньги…

Однако есть одно темное пятно в казалось бы насквозь прозрачной жизни отставного пирата – его длительные, многочасовые прогулки по морскому берегу. Что происходит во время этих прогулок, Хокинс не знает. У него нет времени следить за Бонсом, он занят в трактире, помогает родителям.

То есть в течение нескольких месяцев Билли Бонс каждый день исчезает из видимости на несколько часов. Якобы бродит по береговым скалам и по окрестным холмам, да любуется в подзорную трубу на проплывающие мимо корабли…

Позвольте не поверить. Билли Бонс за свою жизнь столько парусников навидался, что его от них уже тошнить должно. Пусть сухопутные крысы любуются на проплывающие мимо бригантины и мечтают о дальних странах, Бонсу это ни к чему. Он романтики дальних стран накушался.

Надо полагать, во время долгих прогулок старый пират обдумывал свое дальнейшее житье-бытье. И вправду, самое время определяться: лет уже немало, в сундуке лежит карта, позволяющая добыть сокровища баснословной ценности, и пора решать: стоит ли попытаться как-то использовать карту самому, – или отдать ее все-таки людям Сильвера, дабы дожить остаток дней спокойно, не бегая, как заяц от гончих.

Поскольку за карту Бонс цепляется до последнего – что именно он решил, в общем понятно.

Использовать же карту в своих интересах Бонс мог двумя путями. Либо продать ее за хорошие деньги, либо найти богатого компаньона, способного профинансировать экспедицию, и совершить вместе с ним путешествие за сокровищами.

Первый вариант неплох (минимум хлопот и тревог), но трудно исполним. Продавать карту за полсотни гиней смешно и глупо, а убедить кого-либо выложить за нее адекватную цену практически невозможно. Билли-то знает, что сокровища есть и весьма велики, – но как убедить в том потенциального покупателя?

Ремесло, состоящее в изготовлении и сбыте фальшивых карт с фальшивыми кладами, существовало к тому времени века два, не меньше, – со времен первых галеонов с золотом, потянувшихся из Нового Света в Испанию. Доверчивые простаки, конечно, еще попадались (совсем они не переведутся никогда), но количество их за два века все же изрядно уменьшилось.

Вариант номер два – войти с кем-то в долю и самому отправиться в экспедицию – гораздо хлопотнее и несет гораздо больше рисков (при дележе найденных сокровищ каких только эксцессов не случается). Но ничего иного в одиночку Билли Бонс предпринять не мог.

Итак, допустим, Билли Бонс начал искать компаньона… И почти сразу нашел. Богача, способного оплатить все расходы. Джентльмена, на слово которого можно положиться (с осторожностью, естественно, и с подстраховкой). Свободного как ветер – ни семьи, ни службы. Проще говоря, сквайра Трелони. Если вдуматься – сквайр идеальный кандидат для задуманного.

Значит, сквайр Трелони уже знал о существовании карты, когда вскрывал вместе с Ливси пакет? Значит, знал. Возможно, он даже карту уже видел – мельком, в руках Билли Бонса, не имея возможности прочитать надписи и разглядеть координаты.

В любом случае – видел сквайр карту или лишь слышал о ней от Бонса – какие-то меры для проверки рассказа старого пирата он успел предпринять.

Иначе совершенно не понять, отчего сквайр так легко и просто принял решение плыть за сокровищами. Не задумываясь, экспромтом. Раз – и поехали! А ведь на карте нет ни слова о том, на какую сумму зарыты богатства на острове. Окупятся ли вложения? Трелони уверен, что окупятся, но по версии Хокинса единственное основание для уверенности – широкая известность пиратского капитана Флинта: известен всем – значит богат.

Странная логика… Капитан Кидд был еще более известен, а когда его повесили, конфискованное богатство капитана составило семь тысяч фунтов. В общем, неплохой такой сундучок с золотом более чем в полцентнера весом, вполне можно зарыть в виде клада… Да только стоит клад меньше, чем снаряженная в дальнее плавание «Испаньола».

Однако сквайр ни секунды не сомневается – надо ехать, все затраты отобьются. Так что если карту до того исторического вечера сквайр и не видел, то рассказ о том, что именно спрятал Флинт на острове, наверняка слышал.

От Билли Бонса слышал, разумеется.

* * *

Едва ли Билли Бонс так вот запросто явился к сквайру в поместье: добрый день, я Уильям Бонс, пират в отставке, я знаю, где зарыты сокровища огромной ценности и предлагаю вам стать моим компаньоном в деле их отыскания.

Сквайр такому заявлению не поверил бы. Посчитал бы за банальную попытку выманить деньги. А поверил бы – еще хуже, мог отдать старого пирата (не имевшего свидетельства об амнистии) в руки правосудия, а на карту наложить руку.

Бонс должен был действовать тоньше, не раскрывая сразу всех карт, и в переносном, и в самом прямом смысле. Он, конечно, не был гениальным интриганом и мастером многоходовых комбинаций. Но не был и дураком, неспособным предвидеть и предотвратить опасность, иначе не дожил бы до почтенных лет на такой опасной работе.

Возможно, Бонс подстраховался, сообщив сквайру, что знает кое-что о его тайных делишках. Недаром же он постоянно таскал с собой подзорную трубу в прогулках по берегу. Версию о том, что Билли рассматривал в мелких деталях проплывавшие мимо корабли, мы уже отвергли. Так зачем ему сильная оптика? Думается, рассматривал и изучал он корабли другие. Не плывущие мимо, а тайком швартующиеся в Киттовой Дыре. Заодно мог проследить и регулярные визиты Хокинса-отца в усадьбу сквайра, по странному совпадению случающиеся после получения больших партий товара. Мог вычислить роль Трелони в деле крышевания контрабандистов и использовать это знание как козырь на переговорах.

Прямых доказательств тому нет, но факт, что Билли Бонс следил за контрабандистами, – не подлежит сомнению. Потому что поначалу юный Хокинс упоминает лишь подзорную трубу в качестве аксессуара прогулок Бонса по морскому берегу. А позже старый пират стал брать на эти прогулки еще и катласс. Зачем Бонсу таскать с собой в тихом мирном месте тяжелый и громоздкий тесак? Очевидно, на случай стычки с контрабандистами, которые могли обнаружить слежку и попытаться прикончить следящего (вероятность такая была, но прямая опасность Бонсу не грозила, иначе достал бы из сундука пистолеты, зарядил и носил бы с собой).

Переговоры между бывшим штурманом и сквайром шли в несколько этапов, и скорее всего, лишь первая встреча состоялась в усадьбе, остальные проходили на нейтральной территории, на вольном воздухе. К моменту смерти Бонса к окончательному согласию стороны не пришли. Наверняка после первого разговора сквайр взял под тем или иным предлогом тайм-аут и попытался разузнать, с кем имеет дело.

А еще сквайр наверняка сразу ознакомил Ливси с предложением старого пирата. Иначе быть не могло. Денег на экспедицию у сквайра по сути нет – почти все свои немалые доходы он вынужден отдавать доктору, покрывая старые долги. И Трелони озвучил такой вариант: если Бонс не дурит мне голову, давайте я временно придержу десять тысяч фунтов, снаряжу на них корабль, добуду гораздо большую сумму, – и разом покрою все свои долги перед делом восстановления законной династии. Даже с избытком, с набежавшими процентами.

Вариант интересный, доктор должен был это признать. Но ключевые слова тут «если Бонс не дурит голову». Чтобы познакомиться поближе с личностью старого пирата, Ливси самолично отправился в «Адмирал Бенбоу». Его первый визит в трактир был вызван именно этим обстоятельством, а не болезнью Хокинса-отца, как пытается нас уверить Джим. Хокинс-отец в тот момент еще жив и здоров, и лишь позже, во время визита Черного Пса, получит рану, оказавшуюся в результате смертельной.

Доктор приходит в «Бенбоу», сидит там тихонько, слушает рассказы Билли Бонса и пиратские песни в его сольном исполнении. Мотает на ус. Затем следует спровоцированный доктором конфликт – «проверка на вшивость», после которой становится ясно: властей Бонс весьма опасается, и свидетельства об амнистии скорее всего не имеет.

Что мог рассказать Ливси сквайру по возвращении? Что пират, по крайней мере, настоящий, не самозванец. Это не проясняет до конца вопрос, подлинная карта или нет, но все-таки снижает вероятность попытки всучить фальшивку.

Как бы то ни было, переговоры продолжились. Очевидно, теперь в них участвовал и Ливси. По крайней мере, прежнее неприязненное отношение Бонса к доктору меняется: в минуту опасности он готов именно Ливси призвать на помощь.

А затем ситуация взорвалась. Взорвали ее по большому счету двое: чересчур вспыльчивый Черный Пес и жадный Трелони (жадный, надо признать, исключительно поневоле, в силу обстоятельств).

Хокинс-отец тяжело ранен, Билли Бонс схлопотал сердечный приступ, на горизонте маячит шайка разозленных контрабандистов…

Доктор Ливси, срочно прибывший в трактир, растерян. Беда в том, что ему надо уехать на несколько дней. Хокинс пишет, что к больному, живущему где-то далеко, но скорее причина в ином, в тайных якобитских делишках доктора. Допустим, ему предстояло встретиться с посланцем принца Чарли, дабы передать очередной денежный транш, – и отложить эту встречу никак невозможно.

Что делать? На сквайра надежды мало, напьется и позабудет все, что ему поручили… А Бонс в панике, он готов немедленно бежать от своих бывших сообщников… Сбежит – и где его искать вместе с картой?

Проще всего забрать карту, пока Бонс не в состоянии помешать. Будь Ливси уверен, что карта в сундуке, так бы и поступил. Но уверенности нет… Зато есть ненужные свидетели – Хокинс, его мать, посетители трактира…

И доктор, не задумываясь, делает единственно возможное: приводит штурмана в состояние, исключающее бегство. Обильное кровопускание – и старый пират стал слаб, как младенец.

Уезжал Ливси с тяжелой душой. Чувствовал, что вышедшая из-под контроля ситуация может обернуться самыми непредвиденными эксцессами.

Как в воду глядел доктор. В игру вступили новые игроки и спутали все карты. Но перевернула ситуацию с ног на голову не шайка слепого Пью…

Сделал это Джим Хокинс.

Причем совсем не так, как описывает в своем мемуаре.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.