Труп на обочине
Труп на обочине
Свою жертву патрульный милиционер Вадим Чиров убивал сорок пять раз – именно столько ножевых ранений обнаружила судмедэкспертиза на теле погибшего. Но осужденный считает, что в его уголовном деле много смягчающих обстоятельств. Совершению жестокого убийства предшествовала другая драма.
– Семья у меня была полностью благополучная. С женой я жил душа в душу. Ребенок был. Все было нормально. До тех пор, пока я не узнал, что жена мне изменяет.
– Она сама об этом рассказала?
– Получилось так, что с 31 декабря на 1 января я находился на дежурстве…
– Где вы дежурили?
– В отделе милиции, где я работал в патрульно-постовой службе. Когда я вернулся с дежурства, я от своей жены узнал о том, что она встречается с другим мужчиной. Вообще получилось так, что он подъехал на машине к нашему дому, был в нетрезвом состоянии, начал сигналить. Я увидел и… жена сама дальше все уже рассказала. Для меня это был стресс необычайный, до такой степени, что эти ощущения невозможно даже словами сказать. Я испытал шок! Потому что… когда я еще только познакомился со своей будущей женой, у нее была полностью неблагополучная семья. Все ее родственники не то что пили – это еще будет мягко сказано – а злоупотребляли спиртным. То есть пьянство стояло в семье на первом месте. Видно, от этого у моей жены было полное отвращение к алкоголю. Она не переносила тогда ни алкоголя, ни людей в алкогольном опьянении. Она даже скрывала, что у нее была пьющая семья. Однажды я подарил ей платье, очень дорогое. Потом пришел к ней в гости и узнал, что это платье ее родственники пропили.
– И что же, вас не отпугивала малоприятная перспектива породниться с пьющей семьей?
– Нет-нет, ведь я женился не на всей семье, то есть была девушка… она была нормальная девушка. Мы поженились. Мы жили уже полтора года, она была в положении. И вдруг у нее трагически погибает мать, и потом в течение двух месяцев умирают еще трое родственников – бабушка, дедушка и дядя. И больше у нее никого из близких людей, кроме меня, не было. Поэтому я говорю, что ее связь с другим мужчиной была для меня шоком. Я даже не стал выходить из дома, чтобы разобраться с ним. Потому что я видел, что он пьяный. А разбираться с пьяным человеком – это несерьезно. Потом я увидел, что он уехал. Я побеседовал с женой, и всё – мы разошлись по комнатам. На следующий день она уехала к моей матери за ребенком, потому что Новый год жена встречала с друзьями, с подругами, а ребенок был у моей матери. Когда она вернулась, у нас был долгий разбор полетов, после которого я решил пойти на такой шаг: я встретился с этим молодым человеком.
– Как вы его нашли?
– Я сказал жене, чтобы она ему позвонила. Он приехал к нам домой. Мы побеседовали. И после нашего такого разговора я решил: хотят жить они вместе – я не буду помехой. И я ушел из дома. Я уехал к своим родителям, но… ежедневно приходил к дочери, общался с ней.
– Сколько дочери было лет?
– Тогда ей было два года. В принципе, с женой я тоже общался. Конфликтов с ней не возникало. Этого молодого человека я не видел. А потом произошла такая ситуация: мы с ним встретились во второй раз, пообщались, и я понял, что за семью нужно бороться. Потому что никакой любви у них не было. Никаких чувств.
– Вы пытались выяснить, чем он оказался лучше вас?
– Не знаю, чем лучше. Обычный парень. Каждый день ездил из Щелкова в Москву, где он работал в пожарной части инструктором по вождению.
– У него была семья?
– Да, была семья: жена и дочь четырех лет. То есть получалось, что разрушаются две семьи. Я пытался это ему как-то объяснить. Он не хотел это понимать. Или не мог понять, не знаю. Вроде человек был неглупый. Потом я пытался поговорить с женой своей. У жены была полная неопределенность. Она не знала… и там ей хотелось, и здесь семья разрушалась. Все-таки мы с ней прожили довольно-таки долгий промежуток времени. И у нас было очень много общего. Ну а потом произошла наша третья трагическая встреча с этим молодым человеком. Я возвращался после вечернего дежурства домой. Это было около двух часов ночи. И решил дождаться его, попытаться с ним поговорить, чтобы не разрушать семью.
– Откуда вы знали, что он ночью куда-то поедет, да еще по этой дороге?
– Там была только одна дорога. Я знал, что других подъездных путей нет.
– Он должен был ехать к вашей жене?
– Наоборот, от нее. Он должен был возвращаться от нее на своей машине к себе домой. А я на своей машине ждал его на дороге. Он подъехал – я его остановил, предложил побеседовать. Он согласился, но предложил отъехать в другое место, чтобы не загораживать основную дорогу. Мы отъехали в переулок, остановились, и состоялся между нами разговор. Я просил его, чтобы он оставил нашу семью в покое, чтобы не разбивал и не разрушал. Потому что в тот момент все зависело от него. Он сказал, что у него другие планы, и собрался уезжать. Я пытался его как-то остановить, но потом… когда он стоял возле своей машины… то есть он развернулся, а я шел к нему… я смотрю: он уже стоит с ножом. И пока я к нему шел, я до последнего момента не был уверен в том, что он сможет ударить ножом. Потом смотрю, он уже замахивается – удар уже идет в область живота. Я поднял ногу, он попал мне в коленный сустав. Завязалась драка.
Даже не столько драка, сколько борьба… в снегу оба, февраль был, все так перемешалось, слиплось… ну а потом уже, когда я более-менее пришел в себя и стал контролировать свои действия и что-то соображать, смотрю – он уже мертвый. Оказалось, что я отобрал нож и зарезал его. Потом экспертиза установила, что я нанес ему сорок пять ножевых ранений. Ужас, шок! Я уже шестой год в заключении, но до сих пор не могу найти объяснения такому количеству ножевых ранений. Я сам себя знаю, я – спокойный человек, и вывести меня из состояния равновесия очень трудно. Я по своему характеру неконфликтный человек. И то, что произошло, было для всех моих друзей, знакомых, родных просто шоком. Моей первой реакцией после убийства было скрыть преступление! Тут же рядом стояли его и моя машины… я спрятал его труп, правда… ну, как спрятал, я делал все механически: я взял труп, положил его в багажник…
– В чью машину?
– В его машину. Свою я отогнал на платную стоянку. Машина там всю ночь простояла, это недалеко… И вот я, не знаю почему, но я сел в его машину и поехал… не зная куда… просто сел за руль, и только потом сообразил, что еду в милицию. На чужой машине, с трупом в багажнике! Я ведь каждый день ездил этой дорогой – из дома в отделение милиции, на службу. И, видимо, все получилось автоматически, я поехал туда, куда ездил каждый день и откуда каждый день возвращался. Видно, за те годы, когда я работал в милиции, дорога от дома до работы настолько отложилась в голове… Я выкинул труп на обочину и бросил машину буквально в ста метрах от милиции. Машина была полностью вся в крови. А труп лежал на обочине недалеко от автобусной остановки. То есть в оживленном месте, где люди постоянно ходят. Потом я пришел в свой отдел. Ребята, конечно, были в шоке: я весь в крови! Спрашивают: «Что случилось?» Я говорю: «Подрался». – «Что нужно сделать?» Я говорю: «Отвезите домой». Они меня отвезли.
– Домой – куда? К жене? Или родителям?
– Нет, я вернулся к жене.
– Она удивилась?
– Да нет, наверное… не сильно удивилась. Ей было все равно.
– Все равно, что ваша одежда в крови?
– Я сказал ей то же самое, что в милиции: подрался. А на следующий день обратился в больницу: у меня было проникающее ножевое ранение в коленный сустав. Мне дали больничный, и я провел дома три дня.
– Кошмары не снились?
– Н-нет… не снились. Впрочем… мне пришлось пережить один очень неприятный момент. К нам домой приехали мать и сестра убитого, они искали его. Это было на второй день после убийства. Я лежал в комнате, слышу, звонок в дверь. Жена открыла, с кем-то разговаривает. А потом в комнату зашла мать убитого и спрашивает меня, знаю ли я, где он может быть. И я не смог ответить ей, что это я убил ее сына. Сказал, что не знаю, давно не видел его.
– Почему она пришла искать сына именно к вам? Она знала, что он встречался с вашей женой?
– Да, у нас город маленький, все обо всех всё знают… она и меня знала.
– Как раскрыли это преступление?
– Через три дня я сам пришел в отдел милиции и написал явку с повинной. Я уже говорил, что был на больничном и ко мне приехали ребята с работы проведать меня. Я говорю им: поехали в отдел. Они привезли меня, я зашел к начальнику уголовного розыска нашего управления. И написал явку.
– Родные погибшего были на суде?
– Да, в качестве потерпевшей стороны. Мать убитого называла меня убийцей, подонком, сволочью. Понять ее можно.
– А его жена была на суде?
– Да, жена приходила на суд. Когда судья спросил ее: «Ваше отношение к подсудимому», ее ответ был для меня очень интересен. Она на меня посмотрела и говорит: «К подсудимому у меня вообще претензий нет. Они, мужчины, разобрались. Что произошло, то произошло». И вот я в колонии… Жены у меня уже точно нет, она вышла замуж. А вот ребенок остался, дочке сейчас семь лет. Мои мать, отец и сестра с ней регулярно общаются, и девочка знает, что у нее есть папа.
– Случившегося не исправишь. Оглядываясь назад, какие вы делаете выводы?
– Задним умом все сильны… Конечно, в будущем я бы ушел от такой ситуации, но… в тот момент я думал, что боролся за свою семью! Понимаете?! А сейчас все перекипело, сейчас я думаю иначе: захотела жена так поступить – скатертью дорога… Если вмешиваться, то себе же выйдет дороже. Но это я сейчас осмыслил, а тогда… пускай это будет любовь. Молодые годы, горячая кровь.
– Можно в будущем зарекаться от совершения преступления?
– Нельзя. Не получится ни на что не реагировать. Человек, который не переживает, это психически больной. Какие-то чувства все равно должны быть: к матери, детям, друзьям. Ну как не переживать? Надо переживать! Может ли повториться такая ситуация в будущем? Может. Но… каждый человек поступит так, как ему душа велит. Кто-то сможет развернуться и уйти. Наверное, если повторится подобная ситуация, я тоже… просто уйду.
– Ценнее человеческой жизни ничего нет. Задумывались вы над тем, что по вашей вине нет другого человека, а вы живете?
– Если подойти с религиозной точки зрения, то, конечно, это грех – убийство. А если с другой стороны – Бог судья всем, на том свете рассудят нас: кто был прав, кто виноват. Это убийство совершил я… Суд посчитал, что убийство произошло на почве ревности. Бытовое убийство… Сначала, конечно, у меня был стресс. Как сейчас я к этому отношусь? Да, виноват. В том, что лишил другого человека жизни. Никакое сильное чувство – любовь, ревность – не стоят того, чтобы из-за этого лишать жизни. Единственное… за мать… Я в зоне сделал вывод: в этой жизни человека может поддержать только мать. Каким бы ее ребенок ни был. Это ее кровь и плоть. И ради матери, я считаю, можно лишить жизни… если потребуют обстоятельства. Я попал в зону, и все отвернулись от меня, а мать осталась. Вот как в жизни бывает.
– До зоны вы представляли, что такое колония?
– Нет. Это сейчас детективы пишут, а раньше тема была закрытой. Когда меня везли в СИЗО, была неопределенность: что ждет завтра? Вошел в камеру, и сильно удивился: здесь было много знакомых, тоже бывших сотрудников. Я жил в городе и не знал, что они сидят. Сразу поговорили. Мне объяснили, какие здесь порядки. А дальше, можно сказать, жизнь пошла своим чередом. Человек, как сказал один ученый, это такое существо, которое привыкает ко всему. И к тюрьме человек привыкает. Я себя не пытаюсь оправдывать. Знаю, что совершил преступление. Знаю, за что сижу. Единственное, с чем я не согласен, – со сроком наказания. Потому, что когда меня судили в первый раз, у меня был срок десять лет общего режима… Ведь было два суда. Первый раз меня осудили ровно через три с половиной месяца после ареста. И приговор огласили на мой день рождения. Потом была отмена. Отменил приговор председатель Московского областного суда. В связи с необоснованностью доводов суда. Оказалось, много чего не учли во время судебного заседания. Например, что возбуждалось уголовное дело против потерпевшего по статье 111-й, за нанесение тяжких телесных повреждений – ножевое ранение, которое он мне нанес. Этого не учли. Явку с повинной тоже не учли. А через два года был новый суд, все учли, нашли новое смягчающее обстоятельство – это активную помощь следствию, правда, явку с повинной не признали как смягчающее обстоятельство, и вынесли новый приговор – десять лет строгого режима. То есть срок оставили прежним, а поменяли режим. В нашем законодательстве существует понятие о презумпции невиновности, когда все обстоятельства, не доказанные по уголовному делу, должны трактоваться в пользу подсудимого. Но эта система – презумпция невиновности – у нас никогда не работала. И не работает. Я был свидетелем совершенно дикого, абсурдного случая. В одной камере со мной в СИЗО сидел абсолютно невиновный человек, который, тем не менее, получил девять лет общего режима. Правда, потом сократили до семи лет, но все равно он сидит. А за что? Он был экспедитором. Свою квартиру сдал знакомому. А когда приехал, в квартире – труп, еще теплый. Вызывает милицию. Приезжают, заводят уголовное дело. Квартира была на третьем этаже, а вот сосед на пятом этаже, оказывается, слышал, что у потерпевшего произошло внутреннее кровоизлияние. На основании чего следствие делает сногсшибательный вывод: ножевые ранения потерпевшему нанес… хозяин квартиры. Я сам читал это в приговоре. Там было указано, что потерпевший был убит с девяти до одиннадцати часов вечера. Но еще один сосед видел, как убитый выводил собаку в два часа ночи, то есть через три часа после своей смерти. И подобные «факты» фигурировали в уголовном деле.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.