МЯКИЛУОТО

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

МЯКИЛУОТО

Книги начинают с предисловий: так удобнее… Но мне пришло в голову: а что, если попробовать на сей раз начать «просто так», с существа вопроса?

Кто помешает мне, если так уж это понадобится, заменить предисловие «средисловием»?..

И вот на чистой первой странице я написал странное слово: МЯКИЛУОТО.

Оно пришло ко мне из очерка Владимира Александровича Рудного «Маяк Каллбода»; он был напечатан в 1965 году.

Рудный в дни войны был одним из самых смелых и инициативных военных корреспондентов на флоте. Он опубликовал свои — тех дней — поденные записи и ряд позднейших очерков о местах, где ему пришлось воевать и куда посчастливилось попасть уже в послевоенное время.

«Мякилуото, — прочел я. — …Сорок первый год. Тяжелые походы из Таллина в Кронштадт, из Кронштадта — назад, к устью Финского залива. И всегда это зловещее имя: Мякилуото. Остров, на котором стояла сильная, далеко достающая батарея. Проскочил Мякилуото — порядок! Идешь на траверзе — берегись крупных фугасов… Какая-то там есть могила давней поры — то ли времен Крымской войны, то ли от более поздних сражений, могила англичанина Мак-Эллиота, вряд ли приходившего в чужие воды с добром.

Может быть, с могилой связано имя зловещего острова? Уж больно схожи имена острова и англичанина, на нем погребенного. Кто знает, возможно, оно и так: я потом видел на острове и намогильную плиту, и руины старинных бастионов… Но сейчас я предчувствовал иное: после этого глыбистого гранита откроется Каллбода…»

Сложная штука — наше восприятие окружающего мира.

Смотрите: бывалый воин в шестидесятых годах оказался там, где ему пришлось переживать тяготы боев года сорок первого. Все настораживает его: он еще ничего не видит, он только слышит, слышит имя места: Мякилуото. И пятисложное звукосочетание уже вызывает в нем смутную тревогу. Имя кажется ему зловещим. За ним встает представление о скалистом островке с расположенной на нем тяжелой вражеской батареей. Малый корабль пробирается по лабиринту шхер. Орудийные стволы грозят ему смертью. Снаряды заставляют суденышко брать мористее, а там — минное поле… Ночь, тяжкий гул, всплески разрывов, свист осколков, опасность. И все это — Мякилуото…

«Я услышал название, и что-то тревожное шевельнулось в памяти…»

Но почти одновременно то же самое имя напоминает автору очерка и совершенно другие вещи.

«Там есть могила англичанина Мак-Эллиота… Может быть, с могилой связано имя зловещего острова?»

Смотрите: самый остров уже отошел куда-то в сторону. Осталось его название. Но в то же время — хотя только что как раз оно, это имя, казалось «зловещим», теперь «зловещим» представляется уже самый остров: мрачный колорит оторвался от имени и прикрепился к тому, что оно называет. Там было «зловещее имя», тут стало «имя зловещего острова».

Переставшее само по себе вызывать тревогу, имя порождает совсем другие чувства. Любопытство, живой интерес: что оно значит?

Конечно, военный корреспондент и писатель Рудный, можно поручиться, не специалист по науке об именах мест; нечего от него требовать глубоко научного исследования одного из них. Но, как каждому любознательному человеку, ему трудно перенести видимую бессмысленность любого названия, даже заведомо иноязычного. Любое непонятное географическое имя мешает спокойно жить. Оно «шерстит», как грубошерстный шарф, раздражает, как попавшая в обувь песчинка.

Рудному вспоминается: «На острове том есть могила». На могиле — надгробная плита. И как будто на плите обозначено, что под нею погребен английский офицер Мак-Эллиот, По-видимому, моряк, закончивший свой жизненный путь «далеко-далеко от Типперери», в чуждом море, у враждебных берегов. Когда? Может быть, в 1854–1855 годах, когда корабли адмирала Нэпира маячили перед Свеаборгом и Кронштадтом?.. Возможно, в 1919 году: англичане и тогда шарили тут, пытаясь задушить на корню революцию…

«Кто знает, возможно, оно и так…» — пишет Рудный, нетопонимист.

Но я-то давно уже живо интересуюсь топонимикой. И теперь предположения Рудного начинают беспокоить, «шерстить» уже меня: «А возможно ли?»

С одной стороны — да: Мак-Эллиот, Мякилуото… Очень похоже! Но в то же время тот, кто вслушивается в название, может заметить: что-то уж очень по-фински оно звучит.

Что значит «звучит по-фински»?

Я пишу эти строки в поселке на Карельском перешейке, который сейчас именуется Комарово. До Великой Отечественной войны он носил финское имя КЕЛЛОМЯКИ. По-фински оно значило «колокольная гора». Довольно ясно: «мяки» — гора, и имена, в которые входит «мяки», всего вероятнее, финские.

Но тогда становится очень существенным вопрос: а «луото», не значит ли и оно чего-либо по-фински?

Я смотрю в словарь и обнаруживаю: «luoto» — подводная скала, риф, каменистый островок. «После этого глыбистого гранита откроется Каллбода…» — записал Рудный.

Совпадение с неким значением одного из элементов, составляющих имя места, еще ни от чего нас не страхует. Чудак, который, узнав географическое имя ФУДЗИЯМА, название вулкана, стал бы объяснять его тем, что на вершине каждого вулкана есть кратер, то есть русская «яма», тотчас же уперся бы во второй составной элемент — «фудзи». По-русски «фудзи» ничего не означает, приходится обращаться к японскому языку: там оно значит «огонь», «пламя», «огненный». А «яма» по-японски, наоборот, — гора.

Два элемента уже что-то доказывают.

Ну что же, все стало ясным: Рудный не прав, и дело о Мак-Эллиоте, так сказать, «закрыто»?

Ничуть не бывало: оно только начинается.

Давайте рассуждать «натрое», а может, и «начетверо».

Самое простое предположение таково: был среди тысяч островков в финских шхерах один никому не нужный и неинтересный. Люди «называют» только то, что привлекает их внимание, в чем они кровно заинтересованы. О том, мимо чего проходят равнодушно, они иной раз упоминают и разве что описывают этот предмет, не присваивая ему никакого личного имени:

В море остров был крутой,

Не привальный, не жилой;

Он лежал пустой равниной,

Рос на нем дубок единый…

Помните, в «Сказке о царе Салтане»?

Не нужен никому «не привальный», «не жилой» остров, вот он и не назван. И нет у него имени. Но изменяются обстоятельства, и что-то привлекает к «пустой равнине» человеческое внимание. Неважно что: у берегов обнаружилось «ловкое место», на самом островке нашлась горшечная глина, кто-то взял да и поселился на нем и начал разбойничать. И тут сплошь и рядом безымянный островок переживает своеобразные «крестины». Вчера еще «рос на нем дубок единый», а сегодня он может уже стать «Дубовым островом», «Дуб-островом», «островом Зеленым», «Маячным» (дуб-то стал маяком, приметой!). Да мало ли еще какое имя может к нему прилепиться? «Мимо острова Буяна…»

Вполне возможно, что и в нашем случае произошла такая же история. То, что раньше просто описывалось — мякилуото, «каменистый островок», — превратилось в некий момент в Мякилуото — остров, носящий такое собственное имя. Кругом уйма столь же каменистых рифов, но только один — Мякилуото.

Разве не могло так быть? Вполне могло: в таком случае английская фамилия Мак-Эллиот никакого отношения к названию данного клочка земли не имеет. Простое совпадение: в городе Петровске на кладбище может находиться могильный камень с надписью: «Петр Петрович Петров». Из сего отнюдь не следует, что город назван в память об этом Петрове. Так и тут: простое совпадение. Случайность!

Но ничуть не менее правдоподобен и другой вариант.

Островок мог оставаться ничем не примечательным как раз вплоть до того времени, когда при неких нам неизвестных обстоятельствах на одной из плит была высечена надпись:

«Здесь погребен офицер флота Ее Величества Мак-Эллиот».

Представьте себе, что вскоре вслед за этим на заброшенную в волнах скалу случайно высадился какой-то «финский рыболов, печальный пасынок природы». Он видит могильный камень, видит английскую, вырезанную хорошо знакомым ему латинским алфавитом надпись на нем. Из длинного ряда слов ни одно ему не понятно: по-английски-то он не говорит. И только буквосочетание «Мак-Эллиот» что-то напоминает ему.

Что? Да, конечно, финское слово «мякилуото». И, как все не слишком образованные люди, будучи вполне уверен, что другие языки можно знать и не знать, но уж его-то язык, самый естественный, знает и понимает каждый, он решает: чужаки, кого-то зарывшие здесь в каменную могилу, просто были людьми малограмотными и всем известное финское слово «мякилуото» написали так странно. Неправильно. Он возвращается домой, рассказывает о неожиданном случае соседям, все едут, смотрят… И остров получает имя «Мякилуото», на сей раз уже при участии чужеземного мертвеца и некоторой ошибки, невольно допущенной местными жителями.

Если бы вам было известно, какое множество географических имен рождается из прямых ослышек, описок, из неточного понимания чужого языка, вы, бесспорно, признали бы такую версию вполне возможной.

Она требует, однако, одного непременного условия: надпись на плите должна быть начертана латинской азбукой, не русской: финны навряд ли прочитали бы русскую эпитафию, а те, которые могли бы это сделать, — то есть знающие русский язык! — не смешали бы фамилию с названием островка: они поняли бы смысл всего текста.

Спрашивается, на каком же языке была учинена надпись?

Первое, что я сделал, прочитав «Маяк Каллбода», написал Рудному письмо-запрос:

«Плиту-то вы видели, а точно ли помните вы, что именно написано на ней?»

Владимир Александрович любезно ответил мне, что надпись он помнит смутно, но в старых записных книжках сохранил краткую запись:

«Могила англ. офиц. Мак-Елиота и 30 матросов».

«Елиота»? Час от часу не легче!

С одной стороны, становится почти несомненным, что надпись на плите русская: человек вполне образованный и современный, Рудный, прочтя английскую надпись, не воспроизвел бы фамилии с «е» простым, написал бы «Эллиот». С другой — возникает вопрос, почему такой странной орфографии придерживались те, кто почтил Эллиота надгробным памятником? Предположений можно сделать несколько. Может быть, в те времена, когда надгробие сооружалось, такое правописание английской фамилии было в России общепринятым?.. Надо проверить, было ли такое время и когда. Может статься, плиту заказали не в Англии и не в России, а поближе к месту захоронения, в Финляндии. Тогда мастер-финн мог оказаться нетвердым в русской грамоте и по ошибке заменить непонятную букву «Э» на более знакомое ему «Е». Значит, следует выяснить, кто именно возлагал камень на могилу — сами ли англичане, русские ли по их поручению или еще кто?

А если — очевидно, из этого и следует исходить — надгробная надпись сделана русскими на русском языке, то очень мало шансов, чтобы финны прочитали ее, еще меньше — чтобы, прочитав, не поняли и спутали «Мак-Эллиота» с «мякилуото», и совсем уж никаких — чтобы таким письменным путем фамилия превратилась в имя места.

Письменным путем? А устным?

А что, если дела разворачивались иначе? Остров так и оставался безымянным, пока русские либо сами не установили там мемориальное надгробие (вполне возможно — по просьбе англичан, Англия всегда проявляла достойную всяких хвал заботливость о могилах своих солдат, где бы они ни находили себе вечное упокоение), или пока они не обнаружили установленную самими англичанами гробницу. В этом тоже нет ничего невероятного: русские моряки постоянно вели съемки в балтийских шхерах, составляли и исправляли мореходные записи, так называемые лоции. Любой топограф мог занести на планшет название «О. Мак-Эллиота».

Балтийский военный флот до самой революции опирался на финские базы, был по разным поводам и в разных формах связан с прибрежным финским населением — с рыбаками, моряками-каботажниками, береговыми рабочими. Ничем не удивительное для флотского офицерства английское имя собственное (точнее, шотландское имя собственное) могло стать известным и шкиперам финских лайб, и береговым жителям, обслуживавшим флот. Стать известным именно из уст в уста, в обычной скороговорке: «Макелиот».

Для финнов же такое звучание было, во-первых, неосмысленным и, во-вторых, близко напоминало финское слово «мякилуото». А люди, как я уже сказал, не любят непонятных географических названий, особенно в своей родной стране. Слыша такое имя места, они невольно начинают искать ему объяснение, вытекающее из их собственного языка.

Рудный, обнаружив на острове Мякилуото могилу Мак-Эллиота, стал объяснять непонятное ему имя понятной фамилией.

А финны за много лет до этого вполне могли проделать обратную работу: непонятную им фамилию они постарались истолковать по прекрасно знакомому и понятному родному слову.

Так какая же из многочисленных гипотез справедлива? Представления не имею!

Чтобы ответить, надо еще дознаться до многого.

Может быть, достаточно будет ознакомиться со старинными нашими мореходными картами и лоциями финских берегов. Если в конце XVIII века или в первой половине XIX века я найду на них имя «Мякилуото» — все будет в порядке. О мистере Мак-Эллиоте можно будет забыть.

Если хоть на некоторых более поздних картах удастся обнаружить надпись «Остров Мак-Эллиота», придется счесть наиболее близкой к истине нашу последнюю, третью догадку. Тогда все началось с англичанина.

Вполне вероятно, что ключ к решению мне придется искать в университете Хельсинки, у финских топонимистов: у них-то должны быть соображения на сей счет. Может быть, нужно будет послать запрос в Британское адмиралтейство, в Лондон: тамошние архивы должны хранить память о моряках, по какой-то причине похороненных на «пустынном и мрачном граните» в далеком северном море…

Я обратился к крупнейшему знатоку истории русского флота адмиралу Е. Шведе с просьбой проглядеть старые лоции и карты финских шхер: они могут точнее всего сказать, когда «мякилуото» превратилось в «Мякилуото», не назывался ли когда-нибудь тот островок и на самом деле именем неведомо откуда взявшегося чужестранца?

Исследования, которые произвел Е. Шведе, дают основание считать имя существовавшим задолго до 1850-х годов и, очевидно, не связанным с мистером Мак-Эллиотом.

Зачем же я занял ваше внимание этими рассуждениями?

Во-первых, я рассчитывал на одном сравнительно несложном примере показать, что такое «имя географическое» и что мы называем наукой о географических именах.

Во-вторых, я был уверен, что попутно мне удастся продемонстрировать некоторые важные свойства и науки и предмета изучения.

Так оно и получилось. Выяснилось, что, взяв наобум первый попавшийся топоним, географическое имя, мы рискуем сразу же натолкнуться на целый ряд вопросов и загадок.

Выяснилось, что с такими именами могут быть связаны очень сложные обстоятельства прошлого, что далеко не всегда можно сразу сказать: откуда имя взялось и почему его дали месту?

Стало понятно, что нельзя установить, как оно возникло, спроста, вслушиваясь просто в его звучание. Может, понадобится углубиться в историю того, что было им названо, принять в расчет особые причины, иногда очень неожиданные, прислушаться к свидетельствам, порою по внешности совершенно ничтожным. Вспомните: запись фамилии погибшего англичанина в дневнике Рудного — «Елиот», а не «Эллиот» — заставила нас допустить, что надпись на могиле русская, что финны не могли прямо прочесть ее и из чтения добыть свое слово «мякилуото». Одна буква как много меняет!

Словом, выяснилось немало. Но одно осталось туманным: а существенно ли это все? Есть ли какой-нибудь смысл в изучении географических имен? Имеют ли они какое-либо влияние на нашу жизнь? Стоит ли ими заниматься? Ну что ж… Окончательный ответ на эти вопросы вы сами дадите себе, когда дочитаете книгу до конца.

Прежде чем вплотную заняться самими именами мест, пожалуй, неплохо выяснить: а что собою представляют по численности все эти особенные языковые образования? Много их или мало?

Был случай, когда на одном публичном выступлении мне пришло в голову задать моим слушателям простой на поглядку вопрос: «Сколько, по-вашему, топонимов на земном шаре?»

Большинство скромно умолкло, и только один разбитной товарищ, в свою очередь энергично донимавший меня каверзными вопросами, снисходительно пожал плечами: «Это, товарищ лектор, все равно что спросить: сколько звезд видно на небе?»

Ну так вот: звезд, которые можно одновременно рассмотреть у нас над головой, — так записано в Большой Советской Энциклопедии, — около двух с половиной тысяч. А топонимов вокруг нас?