2.2. Сможет ли человечество ответить на гамму разнообразных технологических вызовов?

2.2. Сможет ли человечество ответить на гамму разнообразных технологических вызовов?

Одной из наиболее интересных и при этом острых проблем современности представляется будущее технологического развития как такового.

Примерно на рубеже 60-х и 70-х годов XX века человечество перенесло центр тяжести своих интеллектуальных усилий и финансовых вложений в науку с технологий изменения окружающего мира на технологии управления самим собой. Нечто подобное, хотя и в существенно меньших масштабах (своего рода генеральная репетиция), наблюдалось в конце XIX века. Однако высшие достижения тогдашней психологии, насколько можно судить, были взяты в 30-е годы XX века под контроль различными авторитарными режимами или авторитарными группами (в формально демократических странах) и, выродившись в «тайное знание», погибли или законсервировались.

Непосредственным выражением этого были, правда, уже не психология и евгеника, но разработка все более разнообразных компьютерных технологий, а также технологий управления массовым и индивидуальным поведением (через управление в процессе работы и развлечений, а также маркетинг).

К настоящему времени выдающиеся технологические наработки, поражающие воображение и получающие широкое практическое применение, проявляются лишь в этих последних сферах, однако и здесь они являются результатом коммерциолизации открытых во время холодной войны технологических принципов.

Открытие же самих этих принципов, насколько можно судить, с завершением холодной войны практически полностью прекратилось.

Главной причиной этого представляется принципиально нерыночный в силу самой их природы характер прорывных исследований: высочайшая неопределенность результата позволяет инвестировать в них значимые средства лишь под угрозой непосредственного физического уничтожения. Завершение холодной войны, ликвидировав данную угрозу, лишило эту нерыночную деятельность единственного действенного стимула.

Не менее важным фактором блокирования открытия принципиально новых технологических принципов является распространение и углубление демократии. Ведь люди склонны отказываться от неопределенного, даже сколько угодно светлого будущего в пользу текущего потребления. Влияя на принятие решений, они, как правило, не позволяют осуществлять масштабное финансирование исследований с не определенным заранее результатом.

Наконец, глобальные монополии, скорее всего, если и не сознают, то в полной мере ощущают тот самоочевидный факт, что технологический прогресс объективно является прямой угрозой их власти и благополучию, и тормозят его, в частности, при помощи института защиты прав интеллектуальной собственности.

В результате технологический прогресс в своем ядре — открытии качественно новых технологических принципов — очевидным образом тормозится, а с учетом фактической ликвидации массовых науки и образования, к которым постепенно идет дело, может и вовсе смениться почти повсеместной технологической деградацией.

Принципиально важно, что этот апокалиптический и вроде бы вполне логичный вывод в настоящее время не подтверждается фактом распространения заметного числа новых технологий, уже преобразующих мир. После долгого перерыва (строго говоря, с завершения холодной войны) в десятые годы они впервые распространились далеко за пределы компьютерной и информационной сферы.

Прежде всего мы видим стремительно расширяющуюся, уже ставшую практически повсеместной интеграцию компьютерных технологий с индустриальными. Такая интеграция качественно повышает эффективность последних даже без их принципиальных изменений. (Так, еще в далеком 1995 году российский «ЛУКОЙЛ» выдвинул концепцию интеллектуальной скважины, реализация которой принесла весьма впечатляющие результаты.)

Мало кто заметил, что первыми результатами этого процесса стали мобильная связь во всей своей комфортной многообразности и широчайшее распространение самых разнообразных промышленных роботов, практически вытесняющих труд человека из массового производства. Однако уже следующая получившая широкое распространение технология этого класса — добыча газа и нефти из сланцев — оказала колоссальное преобразующее влияние как на геоэкономику, так и на геополитику.

Генетическая модификация растений стала нормой, позволяющей с высокой степенью надежности (хотя и с непонятными долгосрочными последствиями) выращивать их сорта с заранее заданными свойствами — подобно производству композитов «под имеющуюся потребность».

Критически важным с точки зрения развития глобального экономического кризиса направлением развития технологий представляется переход от механической обработки материала к воздействию на него полями (прежде всего электромагнитными) и к его формированию сразу в нужном виде, проявлением чего стала 3D-печать.

Ее представляющееся неизбежным удешевление и упрощение кардинально изменит всю сферу производства, нашу повседневную жизнь, а главное — мировое разделение труда. Насколько можно прогнозировать в настоящее время, именно она, скорее всего, приведет (наряду с быстрым распространением промышленных роботов) к частичной деиндустриализации Китая (и реиндустриализации Запада, в первую очередь США). По всей вероятности, именно эти процессы станут тем непосредственным фактором, который драматически затормозит развитие Китая и тем самым столкнет весь мир в глобальную депрессию. Ведь Китай уже более десятилетия, подобно Атланту, держит на своих плечах весь экономически развитый мир, столкнет мир.

Представляется принципиально значимым, что технологии 3D-печати изобретены достаточно давно (в конце 80-х годов XX века), их нынешнее бурное распространение и совершенствование связано всего лишь с постепенным истечением срока патентной защиты на различные их виды. Не вызывает сомнений, что в отсутствие потребности в существенном росте производительности труда эта защита, скорее всего, была бы тем или иным способом продлена и эти технологии просто не начали бы распространяться и совершенствоваться.

В связи с этим возникает сильное ощущение, что в последние годы мы присутствуем при качественном ослаблении глобального монополизма как мотива поведения. (Правда, это отнюдь не обязательно означает ослабление самих глобальных монополий, так как они вполне могут начать переходить в некое иное, нерыночное качество, заменяя рыночные отношения технологическими, или надеяться научиться укреплять свой монополизм и в условиях развития технологий.)

Возможно, имеет место даже досрочный, до распада глобального рынка на макрорегионы, выход закрывающих технологий на авансцену мирового развития.

Однако нельзя исключить и принципиально иного значения переживаемых нами событий: они могут представлять собой всего лишь дальнее эхо коммерционализации новых технологических принципов, открытых еще во время холодной войны, которое вот-вот окончательно затихнет и, попусту растревожив рынки и не найдя адекватных специалистов для достижения технологического совершенства, постепенно сойдет на нет.

Ответ на вопрос о том, какая из этих гипотез правильная, станет ответом и на вопрос о будущем мировой цивилизации, однако пока этот ответ остается неизвестен, причем в основном из-за того, что мы, как отмечал еще Пушкин, «ленивы и нелюбопытны».

Вместе с тем в настоящее время мы наблюдаем поразительное сочетание одновременного бурного совершенствования и угрожающей деградации технологий, и эта диалектика пока не поддается осознанию в рамках единой теории, потребность в которой драматически нарастает в прямом смысле этих слов с каждым днем.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.