Манеж

Манеж

Московский Манеж, полыхавший в день президентских выборов, 21 марта 2004 г., сгорел удивительно вовремя. Потеряв, наконец, уникальный памятник архитектуры, московское правительство получило возможность сэкономить порядка $ 100 млн.

В катастрофе можно увидеть мистическое начало.

Манеж возник из пожара 1812 г., когда Москва выгорела и вокруг Кремля образовалось гигантское пустое место. Это был памятник триумфу над Наполеоном и памятник с особым смыслом. Строительная программа императора Александра I (то есть история развития русского ампира) заключалась, в частности, в том, чтобы внятно указать Наполеону, кто, собственно, является наследником Римской империи. Основные мероприятия на эту тему развернулись в Петербурге, но и в Москве было решено создать «классический» центр.

В предшествующую эпоху Екатерина Великая тоже собиралась материализовать в Москве имперские амбиции России и даже хотела ради этого снести Кремль, но при Александре концепция поменялась.

У стен Кремля архитектор Осип Бове построил грот, выглядевший так, будто это небольшой раскоп, в котором удалось найти остатки колонн, капителей, карнизов. Рядом расположился Манеж. Как раз в то время все были увлечены раскопками Помпеи. Получилось, будто вот копнули под Кремлем, а там, оказывается, был фантастический римский форум, наш «Капитолийский холм», где позднее на развалинах античности построили средневековую крепость. Русский Капитолий «не сохранился», зато рядом, пожалуйста, гигантский античный храм.

Символически Манеж – это московский Парфенон, причем даже не один Парфенон, а целых два (он в два раза длиннее, чем это принято по канонам античного храма). В центре Манежа еще находилась церковь Святого Николая, апсида которой выходила в Александровский сад (ее снесли в 1930-е гг.), и получалось так, что к этой церкви пристроены два огромных античных храма.

Это было зримое доказательство происхождения Российской империи от Римской, что в начале XIX в. означало доказательство нашей цивилизованности, нашей причастности к общеевропейским ценностям.

Из пожара эта причастность возникла, в пожар и ушла, увенчав гигантским фейерверком победу на выборах президента, чья программа вряд ли может быть охарактеризована как просвещенный европеизм. Наш принцепс, конечно, не слишком подходит на роль Нерона, любующегося пожаром столицы под крики восхищенного народа, его артистизм проявляется в другом. Но для романтически настроенных натур тут есть где усмотреть массу мистических совпадений и тем острее погрузиться в переживание одной из величайших национальных культурных катастроф.

Центр Москвы в тот момент выглядел как после авианалета: слева полуразрушенная сталинская гостиница «Москва», символ азиатской империи, справа сгоревший Манеж, символ империи европейской, в центре лужковский «Охотный ряд». Более зримой и глубокой победы русского центризма не придумаешь.

Это если говорить о символическом порядке. В пространстве более приземленном дело обстоит так. Мэр Москвы Юрий Лужков уже на пожаре объявил о том, что здание будет реконструировано и расширено вдвое. Это прозвучало странно. Все-таки редко вечером в воскресенье на пожар люди приезжают с готовым проектом восстановления, в котором предусмотрены дополнительные площади.

Но все дело в том, что Манеж сгорел необыкновенно удачно: как раз тогда, когда московское правительство вплотную подошло к его реконструкции, было даже выпущено постановление правительства о «реставрации и приспособлении» Центрального выставочного зала к современным функциям. Слово «реконструкция» в отношении памятников архитектуры употреблять было запрещено (этот вид работ не предусмотрен законом «Об охране памятников»), поэтому вместо него используется эвфемизм «приспособление».

По постановлению московского правительства инвестором работ выступила австрийская фирма M. S. I. (Messe Service International), один из крупнейших выставочных операторов на русском рынке. Фирма оплачивала расходы на реконструкцию, а взамен получала время – 75% выставочного времени сроком на 15 лет. Город фактически терял на этот период всякую прибыль от выставок в здании: оставшихся 25% едва хватило бы для проведения там бесприбыльных муниципальных мероприятий вроде выставки Школы акварели Сергея Андрияки, которая должна была открыться в Манеже как раз на той неделе, когда случился пожар.

В соответствии с заданием на проектирование, помимо реставрации Манежа и в особенности его перекрытий, предполагалось углубление выставочного комплекса на один этаж для собственно выставочных пространств, а также сооружение под ним подземной парковки на 200 машин (фактически на всю площадь здания). Кроме того, в здании должны были быть созданы офисные площади для администрации зала, а также кафе и рестораны.

Именно об этом плане Юрий Лужков и рассказал на пожаре: увеличение площадей в два раза и подземный паркинг. Все было решено, но надо сказать, что решение далось московским властям нелегко. Мысль хозяйственная входила в жесточайший конфликт с мыслью культурной, и впереди инициаторов проекта ждала масса сложностей.

Деревянные перекрытия Манежа, созданные гениальным инженером Августином Бетанкуром, швейцарцем на русской службе, – памятник инженерного искусства. Бетанкур придумал, как перекрыть 47 м деревянными конструкциями без опор, но за 150 лет конструкции подпортились. В свое время для лучшей сохранности деревянные балки укутали и засыпали солдатской махоркой, от которой жук-древоточец дох на месте. В военные годы махорку выкурили, и жуки воспряли духом.

В хрущевское время, когда Никита Сергеевич вывел из Манежа кремлевский гараж и устроил там выставочный зал, началась реконструкция, но бревен такой длины и качества больше в СССР не произрастало. В результате под балки были подведены железные опоры, а сами перекрытия зашили фанерой – получилось выставочное пространство, которое тот же Хрущев навсегда обессмертил радикальнейшей критикой современного искусства (он там указал на гомосексуальную природу авангарда в самых скандальных выражениях).

Получалось, что из-за культурных проблем необходимо, во-первых, открывать все перекрытия и реставрировать, чистить и защищать от пожара весь этот полуистлевший памятник инженерного искусства. Во-вторых, подводить под перекрытия компенсирующие металлоконструкции, которые бы все это держали. В-третьих, строить подземные выставочные пространства и парковки, как-то так подкапываясь под все это, чтобы оно не пострадало. Просто глаза на лоб лезли от такого финансового нестроения, и еще неизвестно, что бы из этого вышло.

Дело в том, что Манеж – памятник федерального значения, находящийся в городской собственности. Когда московские власти хотят реконструировать федеральные памятники, они по закону должны проходить согласования в Минкульте, который как раз и требует отдать памятники в федеральную собственность на том основании, что московские власти вместо реставрации занимаются их уничтожением. Легко предположить, что идея паркинга, подземного выставочного комплекса, кафе и ресторанов была бы мгновенно квалифицирована как пример злостного надругательства над памятником и получить эти согласования было бы чудовищно трудно. Ну не было у Осипа Бове подземного паркинга для гужевого транспорта, и офисных помещений не было, и ресторанов тоже.

И вот счастье – полыхнуло.

У нас, кстати, такое счастье уже случалось. Как раз тогда, когда готов проект реконструкции и уже вроде бы пора к ней приступать, вдруг памятник раз – и загорается, и сразу все проблемы отпадают. Даже термин возник – «реанимация методом кремации».

В Замоскворечье, где ценные инвестиционные площади занимали домики купчих позапрошлого века, в 1990-е гг. просто постоянно полыхало, причем, что интересно, всегда именно везло: ни одного уголовного дела о поджоге не было. Короткое замыкание – и стоимость реконструкции понижается в два-три раза.

Легко рассчитать, что в случае с Манежем, проект реконструкции которого можно оценить в сумму $200–300 млн (около 20 тыс. кв. м в трех получившихся уровнях при цене в районе $1 тыс. за метр, как в соседнем «Охотном ряду»), сумма экономии составляет порядка $100 млн. Учтем при этом, что после пожара все согласовательные проблемы с реконструкцией будет решать гораздо проще.

Ведь Манеж сгорел, и необходимость что-то с ним делать очевидна и для Минкульта, а чтобы что-то сделать, нужны дополнительные инвестиционные площади.

Словом, произошла большая инвестиционная удача. Когда кому-то так (на такую сумму) повезло, невольно думаешь, что, может быть, этот кто-то удачу подтолкнул. Но беспристрастный наблюдатель все же должен склониться к мысли о чистом везении. Судите сами. Предположим, кто-то решил по экономическим соображениям сжечь Манеж. Стал бы этот человек поджигать его непосредственно в момент торжества Владимира Путина? Это и с точки зрения бизнеса как-то неаккуратно. Люди, оперирующие такими суммами, в целом не склонны идти на неоправданные риски, а, говорят, Путин очень интересуется, на кого бы обидеться за этот пожар. Но тут судьба, а с судьбы что же возьмешь? Можно попенять на выбранное ею время, но какой удачный итог!

Фактически пожар полностью подготовил строительную площадку, как в 1812 г., премного поспособствовав украшению столицы новым прекрасным зданием.

Восстановленный Манеж открылся для публики 18 апреля. За год, ушедший на реставрацию, вероятно, ни один архитектурный объект Москвы не волновал общественность так сильно.

Самое удивительное, что московское руководство повело себя так, будто пожарище еще добавило ему новых пут. Казалось бы, никто теперь не мешал реализовать давнишний замысел «Моспроекта-2» – с парковкой и еще одним подземным этажом. Тем более что и инвестор под проект уже был найден. Контракт, правда, заключить не успели. Поэтому в принципе никто не удерживал тот же «Моспроект-2» от того, чтобы засесть за еще более шикарный проект реконструкции, где были бы реализованы самые смелые мысли. Например, прозрачная кровля – такой вариант был. Помимо некоторой художественной свежести это роднило бы новый Манеж с перекрытым прозрачной же кровлей Гостиным Двором. А Гостиный Двор, как известно, не самая бедствующая выставочная площадка: график расписан на несколько лет вперед. То есть понятно, что не всякий зритель строем пойдет на специфические выставки типа стоматологических или сапожных, но это уже проблемы организаторов. А свою аренду Гостиный Двор в любом случае получает.

Можно было бы, наоборот, махнуть рукой на Гостиный Двор-2, торопливо и экономно воспроизведя именно такой Манеж, каким все его знали последние десятилетия: несколько унылые и бестолково освоенные бесконечные просторы, в которых всегда чувствовался дух незабвенного МОСХа и слышалось эхо хрущевской ругани – вне зависимости от того, что, собственно, выставлялось. Никаких проблем с Минкультом тогда бы точно не возникло.

Но был и третий путь, который многим подсказали сами непокрытые руины Манежа. Можно было бы поставить дело таким образом: вне зависимости от нашего желания или нежелания фирмы Бетанкура утрачены навсегда, но светлая память об инженерно-конструкторском дерзании великого иностранца на русской службе должна сохраниться. Давайте же поиграем в преемственность поколений и пригласим какого-нибудь великого архитектора современности, чтобы он охватил все это своей могучей рефлексией: и победу над Наполеоном, и путинские выборы, и торжественный тосканский ордер, и гениального Бетанкура, и закопченные руины. Нефам венецианского Арсенала, где когда-то строили корабли, а сейчас проводят архитектурные и художественные биеннале, такое и не снилось.

Результат, однако, оказался неожиданным. Власти отказались от привлечения инвестиций и прекратили переговоры с M.S.I. Vertriebs, взвалив все расходы на городской бюджет. Злополучный призрак автостоянки под Манежем сначала скукожился до небольшого паркинга на 200 машиномест, а потом и вовсе исчез из проекта реставрации. Хотя подземный ярус есть – в нем разместится еще один выставочный зал и подсобные помещения. Противопожарными датчиками утыкано все, что только можно, но в остальном по отделке и по материалам это помещение крайне простое и, мягко говоря, не очень затратное.

Основной уровень (то есть собственно восстановленный исторический Манеж) производит смешанное впечатление.

Первое, что бросается в глаза: ликвидирован потолок, на необходимости которого так настаивали поборники аутентичности реконструкции во главе с директором Института искусствознания Алексеем Комечем. Просто мэр хотел, чтобы хоть современная копия бетанкуровских конструкций была совершенно доступна обозрению посетителей манежных выставок («А то иногда такое выставят, что и смотреть больше совершенно не на что», – прибавлял Юрий Лужков). Даже компромиссные варианты вроде съемного или полупрозрачного натяжного потолка не прошли.

В итоге картина слегка ошеломляющая: над без малого гектаром выставочного пространства нависает не потолок, а несколько ажурных ярусов переплетающихся деревянных конструкций. Здесь есть привкус хай-тека и актуальности, но понятно, что это именно хай-тек в духе ампира, с его тягой к неглянцевой, архаизирующей классике. При этом стропила – новые, сделаны из клееной сосны, прямо на них приделаны светильники, освещающие пространство зала, и зритель может созерцать теперь еще и трубы с кабелями, проложенные по внутренней обшивке кровли.

К слову, внутри Манеж теперь выглядит еще более просторным. Прежние помещения входной группы (гардеробы, туалеты, кассы и т. д.) ликвидированы, Манеж фактически начинается прямо с входных дверей. Но поскольку элементарная инфраструктура все-таки необходима и не все можно перенести в подземный уровень, при входе возведены в два яруса довольно робкого вида галерейки – безликие и сверкающие галогеном, будто перенесенные из аэропорта средней руки.

Надо сказать, что даже реакция Юрия Лужкова на восстановленный Манеж была противоречивой. Оба зала – верхний и нижний – мэр осмотрел буквально мельком, хотя в том же раскрытии стропил все-таки есть его немалая заслуга, казалось бы, мог бы и полюбоваться лишний раз. Но нет. Даже прессе мэр рассказал не о своих восторгах от обновленного интерьера, а о том, что фундаменты здания теперь как следует укрепили, и это хорошо, потому что при Александре I строили совсем халтурно – Манеж, мол, еле стоял.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.