Тайна правителей

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Тайна правителей

1

Везде есть тайны. Есть она и у наших правителей. Она состоит в простой, но мудреной формуле: «Прежде чем решать проблему, ее надо создать».

Создание проблем в России достигло уровня высокого искусства. Это делает историю государства литературно драматичной, вдохновляющей для фильмов и романов. Когда правитель сначала загоняет страну в угол, а потом возвещает: «Братья и сестры, к вам обращаюсь я…», мол, давай совместно не щадя живота своего вылазить из болота. И народ, не считаясь с потерями, его и страну заодно вытаскивает. После чего благодарит правителя за его правление. И так раз за разом.

Время жития наших правителей четко делится на два периода: в первом решаются проблемы, доставшиеся от прежнего руководителя, во втором создаются новые проблемы, уже для преемника. Но если с созданием проблем на ровном месте все обстоит хорошо, то с искусством их решения — не очень. Впрочем, иногда создается впечатление, что так и задумывается. Это делает Россию страной экспериментальной. Сначала создается кризисная ситуация, государство загоняется в тупик, а потом всем народом пытаемся из него выбраться. Это, в сущности, и есть столь лелеемая иными умами соборность.

После социалистического эксперимента наступил новый экспериментальный период. Можно было, конечно, все устроить как десятки других государств, включая европейских и восточноазиатских соседей. Но это не наш путь. И в 1990-х годах создали особую модель капитализма, понять которую же много лет пытаются лучшие умы России. А если нашлись те, кто понял (что еще не факт) и безуспешно пытаются найти выход (а это уже факт). Одним из любимых способов выхода из того места, куда зашли, являются реформы.

Реформы в России — перманентный процесс. Заканчивается один цикл, и почти сразу начинается следующий. И конца им нет. «Проведение реформ» стало общеупотребительным, и самым распространенным слоганом. На публику он действует безотказно, а если кто-нибудь еще ввернет сочетание «структурные» или «институциональные» реформы, то это тем более выглядит умно, благо никто толком не знает, что это такое, а тем более как их осуществить.

И в Украине те же заморочки. И там пишут с удивлением и одновременно с назиданием:

«Ющенко имел иную легитимацию власти, нежели его предшественник Кучма: «за него» стояли в мороз сотни тысяч людей……Увы, корабль плыл без руля и без ветрил. О чем Ющенко думал в 2005 г.? В 2006 г.? В 2007 г.? В 2008 г.?.. Ведь уже нет нужды писать «планы», поскольку давно известно, что и где нужно делать. На государство работает прорва аналитиков и ученых, которые все это сто раз уже повторили в своих «докладных» и «аналитических записках», вписали в президентские официальные «обращения» ко всем кому ни попадя. Надо было просто взяться и делать»[78].

И то правда, ведь все известно, что да как делать, так почему не «взяться и делать», удивляются сторонние наблюдатели. Наверное, и Ющенко перед приходом во власть так же думал: сяду в кабинет, да как издам указы… А оказалось, что указывают ему другие и другое. Это фетишистская вера в «реформы» и в «законы» характерна для многих стран-неудачников. В свое время в Латинской Америке тоже модно было списывать конституции и прочие законодательные нормы с Соединенных Штатов. Фасад оказывался похожим, но процветание не наступало. А казалось бы, за пару-тройку десятилетий можно было подогнать все учреждения страны, их регламенты и прочая под государства-счастливчики, как того требует «институциональная теория». Но сколько не подгоняют — «костюмчик» все равно не сидит и жмет в разных местах. А могли бы задуматься, ведь под носом опыт КНР. В Китае сохранили старую политическую систему во главе с компартией, а дела вдруг резко пошли в гору. Сначала думали: из-за рыночных реформ. Но рынок ввели в России и Украине, но вместо подъема начался долгий спад, перешедший в полугниение. Однако вместо реального анализа несется: «Пилите, Шура, пилите», то бишь: «Реформируйте, ребята, реформируйте». И «ребята» покорно реформируют, пытаясь методом проб прийти к желанному результату.

Каждый новый президент Украины, помимо набора правильных слов («надо строить сильную экономику», «надо, чтобы работали законы», «надо победить коррупцию», «воры должны сидеть» и т. д.), начинал свое правление с заявления о начале масштабных реформ. Янукович не был исключением, и к написанию программы были привлечены немецкие и американские эксперты (в частности, консалтинговая фирма «Макензи») с дежурным набором мер — снижением и уменьшением числа налогов, лицензий, налоговых проверок, все то, что называют «административными барьерами», — призванных улучшить бизнес-климат. То есть новые штаны со старыми заплатами. Через четыре года болото поглотило предложенные реформы и очередных реформаторов. Ныне Украина на очередном круге и слышны те же причитания: власть новая, а все осталось по-прежнему.

Реформирование — любимый вид спорта украинских и российских политиков и экономистов. Реформы проводятся, а уровень эффективности экономики и управления почему-то остается на «ненадлежащем уровне». Причина малоудачного процесса в том, что сохраняется модель, а изменения носят косметический характер. Фигурально говоря, меняется окраска автомобиля, а не его мотор. Украина носится с «европейскими ценностями», в которые ныне входят гомосексуальные браки, но упорно не хочет освоить «китайские» ценности — вкалывать, развивая свою промышленность и сельское хозяйство. Украинцы ездят на уборку урожая в Венгрию и Польшу, когда в стране сотни тысяч гектаров заброшенных сельхозугодий. Просят отменить визы в Евросоюз, чтобы уехать на заработки, хотя работы дома без края. Реальность забалтывается потоком красивых слов про «европейский выбор», тогда как пора ориентироваться на «азиатский». Точно такая же ситуация в России. Она сохраняется со времен позднего Брежнева, когда произошла «демобилизация» государства и «размагничивание» народа. И ныне ситуация закреплена подходящей для этого экономической моделью. При Брежневе это называлось: «Мы делаем вид, что платим, вы делаете вид, что работаете, а вместе строим коммунизм». Ныне: «Мы делаем вид, что развиваем страну, на деле обогащаясь всеми способами, вы делаете то же самое у себя внизу, и вместе радуемся настоящему, не заморачиваясь будущим». Как при Брежневе, так и сейчас положение камуфлируется словесной завесой, маскирующей очередной исторический тупик.

Если в нормальных странах сначала развивали производство, а потом на основе достигнутого переходили к обществу потребления, то в России и Украине поступили ровно наоборот: несмотря на сокращение производства в 1990-х годах, успешно создали общество потребления со стандартами развитых стран. Получился переход общества на новую социальную ступень без его действительного развития, но с высоким уровнем социального паразитизма.

Можно ли разобраться с возникшей проблемой?

Когда возникают вопросы по поводу экономики, то не надо напрягать свой мозг. Во-первых, чревато напрасным перенапряжением (что происходит сплошь и рядом, вроде того умозаключения, что народ России не способен к производству серийной продукции), во-вторых, бесполезно (примеров — масса). Надо обращаться к мировому опыту. В нем все нужное уже есть. Ум потребен, чтобы с умом взять необходимое для своей страны. И вместо бесконечных споров и гаданий о том, почему в постсоветской России и Украине не ладится с экономикой, лучше задаться вопросом: почему удался экономический рывок в таких странах, как Япония, Южная Корея, Тайвань, Китай, где было крайне плохо с кадрами — от инженеров и техников до ученых и квалифицированных управленцев. Равно как почему удался индустриальный рывок в «лапотном» СССР? После чего вновь спросить, почему не удается перейти к «инновационной экономике» в государствах с куда большим числом рабочих, инженеров и ученых?

Ответ прост (сложны следствия): в странах рывка ставились цели и мобилизовывались все силы для их достижения. Каково желание, таков и результат. А что хотели в постсоветских России и Украине? Какие цели ставились? И выяснится: чего желали, то и получили. Хотелось избавиться от очередей и дефицита — и магазины полны товаров. Хотелось хороших автомашин — улицы городов забиты иномарками. Хотелось посмотреть жизнь за границей — миллионы туристов каждый год бороздят просторы зарубежья.

А теперь другой вопрос: а хотелось ли так же страстно технологического рывка? Хотелось ли самим производить автомобили не хуже японских и немецких?..

В повести Стругацких «Сталкер» описана Зона, где сбываются самые сокровенные желания. Однажды туда пошел человек, чтобы попросить выздоровления тяжелобольному сыну. И зона исполнила его сокровенное желание. Он вернулся с кучей денег…

Россия и Украина имеют то, что хотели иметь. Правда, оно почему-то многих не радует. Как того сталкера, что ходил за исполнением желания. А у Японии с Тайванем были другие желания и цели. Они их и реализовали. А наши реформы — это те же хождения за исполнением желаний в Зону. И получается то, что реально хочется, а не провозглашается.

Но это одна сторона реальности.

2

Украина и Россия — «сестры» по созданной в ходе «реформ» 1990-х годов экономической системе. Они фактически идентичны. Это общества, которые получили свободу, но потеряли цель. За одним разнящимся между государствами исключением — у России есть нефть-газ, то есть сырьевая подушка, у Украины ее нет. А так сформирован «олигархический капитализм», накрывший страны словно бетонной плитой. Еще его называют «периферийным капитализмом». Можно назвать эту систему по-другому — паразитарно-компрадорский капитализм. Из этих названий следует, что данная модификация капитализма не нацелена на высокотехнологичное развитие экономики страны, а на что-то совсем другое. А именно: ее жизнедеятельность связана с паразитированием на уже созданных производительных силах. И когда начинаются причитания, что политика Центробанка удорожает кредит для промышленности, это значит, что Система работает исправно, как и было задумано. У нее нет задачи развивать российскую или украинскую промышленность. Не надо ее путать с китайской или корейской системами.

Чтобы замаскировать положение, решено избрать путь бесконечного реформирования. Это путь бесконечной надежды — вот проведем реформы, и тогда…

Реформы — любимое слово политиков и приближенных к власти и олигархическим структурам, а также тех, кто окончил экономические факультеты вузов, патронируемых «реформаторами». Тем более что давно выработана методика их проведения: громкое начало, тихое окончание и замалчивание результатов. На деле никакие реформы не могут изменить сути устоявшейся политико-экономической системы, как невозможно превратить малолитражку в лимузин. Но раз требуется «делать дело», то реформирование превращается в подобие кубика Рубика, где нужно крутить разные грани в надежде найти искомые сочетания. Их реформаторы ищут вот уже несколько десятилетий, что в России, что в Украине. И можно быть уверенным, что этот сладостный процесс в обозримом будущем не закончится, а значит, проблемы останутся, потому что сохранится прежняя модель существования экономики. К тому же идейные (то есть подлинные) реформаторы не могут понять простой вещи, — изменения вносятся лишь правящим классом или при его согласии. То есть, прежде чем придумывать очередную реформу надо обойти «хозяев жизни», условно говоря, Абрамовича, Потанина, Прохорова, Тимченко и т. д., и узнать, выгодна ли она им? Без этого любые благие начинания обречены. Потому так долго не могли отменить крепостное право в Российской империи, несмотря на то что цари-батюшки Александр I и Николай I, как и матушка-императрица Екатерина II, прекрасно понимали архаичность этого социального института, но правящему классу в лице дворянства он нравился. Понадобилась неудачная Крымская война, чтобы Александр II смог уговорить дворян пойти на упразднение крепостного права. И то ушло пять лет на уговоры, а затем, в виде компромисса, пойти на сохранение так называемых «остатков крепостничества», ликвидированных только в 1905 году. Ныне Россия примерно в таком же положении, что при монархах-«самодержцах». Возникает дилемма: продолжать маскировать действительность «реформами» и рассказами про народ, не умеющий делать серийную продукцию, или менять Систему?

3

Конкретизируем проблему.

Каждой стране, желающей быстро развиваться, необходимо решить задачу: как добыть капитал? Собственно, быстрое развитие означает быстрое накопление капиталов. Есть деньги (точнее, ресурсы, ибо деньги — их бумажный эквивалент) — значит, есть возможность строиться, повышать уровень жизни населения. И чем больше ресурсов, тем больше возможностей у страны.

Создание источников накопления капиталов столь важно, что появился даже специальный общественно-государственный строй — капитализм, целиком ориентированный на создание капиталов. И результат налицо: капиталистические страны — самые богатые на планете.

Нормальная экономика в наше время — это хозяйство, нацеленное на создание капиталов.

Капитал — это прибыль, обращенная в инвестиции. Чем больший объем капиталов создается в ходе хозяйственной деятельности, тем больше инвестиций идет в экономику. Чем больше инвестиций, тем быстрее развивается экономика и богатеет страна. Поэтому главной задачей государства является забота об увеличении источников образования капиталов в своей стране. Другая, не менее важная — рациональное использование капиталов.

Как видим, внешне все просто: чем больше источников образования капиталов, тем меньше риск их потери в силу неблагоприятных обстоятельств. И чем больше капиталов, тем больше возможностей для создания новых производств и модернизации уже имеющихся.

Самое сложное — это начать процесс создания источников образования капиталов. Для того чтобы получить денежный доход, надо иметь деньги для организации такого дохода. Чтобы организовать производство, необходимы квалифицированные работники. Если первый этап пройден успешно, дальше будет чуть легче.

Первоначальный капитал достается разными путями. Англия времен Елизаветы I (XVI век) не брезговала пиратством. Английские корсары перехватывали испанские корабли с серебром и прочими колониальными товарами из Нового Света. В наше время самым простым способом обретения первоначального капитала являются займы у зарубежных банков, привлечение иностранного капитала и экспортная выручка от продажи товаров, интересных мировому рынку. Чаще всего таковыми выступают сырье, полуфабрикаты и продукты сельского хозяйства. Опять, как видим, все просто. Но это процесс неспешного накопления, он возможен, если есть много исторического времени. Но в СССР его не было, как не было возможности брать кредиты. Поэтому для ускорения накопления в начале 1930-х годов прибегли к таким жестким мерам, как коллективизация, которая была сродни установлению нового крепостного права. Из деревни стали выкачиваться средства для проведения ускоренной индустриализации. Этот шаг оказался успешным, и за 10 лет была создана мощная индустрия. С появлением новых производств появлялись новые источники образования капиталов, что позволило в 1950-х годах ликвидировать «крепостное право» и восстановить относительно нормальные экономические отношения в деревне.

Итак, казалось бы, задачей государственной политики является забота об увеличении источников образования капиталов и их охрана от «усыхания». Однако эта задача для правителей Москвы и Киева показалась настолько простой, что они решили делать ровно наоборот. С 1991–1992 годов под видом «реформ» и «приватизации» начался методичный погром собственной промышленности и сельского хозяйства. С падением производства, закрытием заводов, разорением бывших колхозов стало сокращаться количество источников образования капиталов. Соответственно, уменьшались инвестиции, а с ними возможности для роста экономики. Политика самопогрома совершалась двумя путями: в ходе приватизации предприятия попадали в руки не умеющих управлять, но ловких, расторопных людей. Помимо слабых знаний о производстве они испытывали сильный прессинг со стороны криминала и других не менее ловких индивидов. Потому часто новые собственники предпочитали грабить полученные предприятия, выкачивая оборотные средства и распродавая основные фонды. После чего заводские цеха шли под склады, а административные задания сдавались в аренду под офисы. Погром завершал массированный импорт, делающий ненужным местное производство. В результате падение производства в России и Украине к 1999 году достигло 50 процентов. Это больше, чем в годы Второй мировой войны. В соседней Беларуси новое руководство, пришедшее на смену Шушкевичу, остановило вакханалию «свобод» и тем спасло национальное производство, поэтому уровень ВВП на душу населения в Беларуси ныне примерно в два раза выше, чем на Украине, хотя в советское время Украина лидировала по этому показателю.

Экономическая ситуация в России была бы аналогичной украинской, но пришло спасение в виде нефтяного бума. На протяжении 2000–2008 годов цена на баррель нефти (159 литров) выросла с 20 до 140 долларов. После снижения ее под воздействием мирового экономического кризиса 2008 года цена оставалась достаточно высокой — более 100 долларов за баррель. Аналогично выросли цены на газ и некоторые другие сырьевые продукты, которыми богата Российская Федерация. Огромный приток валюты позволил поднять уровень жизни населения, расплатиться с долгами СССР и Международного валютного фонда, накопить солидные резервы. Эта сырьевая благодать маскировала главную экономическую беду — уменьшение источников образования капиталов в сфере промышленного и сельскохозяйственного производства. Тем более что все «тучные годы» рос ВВП, и рос неплохими темпами. В иные годы это напоминало Китай — до 8 процентов в год. В правительстве царила эйфория, и не хотелось видеть, за счет чего рос ВВП.

Что такое ВВП?

Валовой внутренний продукт — это прежде всего сумма цен всех реализованных в стране товаров и услуг, с которых уплачены налоги, пошлины и акцизы. В сущности, это величина потребления, за исключением фонда накопления (о нем — отдельно). Считается, чем больше в стране потреблено товаров и услуг, тем выше уровень жизни населения страны. Очевидно, что если в одной стране потреблено товаров на 1 тысячу долларов, а в другой — на 10 тысяч, то второе государство явно богаче первого. Поэтому цифра роста или падения ВВП выступает главным статистическим показателем в мире, включая Россию. И правительство гордилось ростом ВВП все нулевые годы. Однако тут есть подвох. Рост ВВП может происходить без действительного развития страны. Например, рост доходов от туризма ведет к росту ВВП, но увеличение в стране горничных и барменов вряд ли есть показатель роста качества человеческого капитала.

Валовой внутренний продукт может увеличиваться без роста промышленности и сельского хозяйства. Достаточно экспортировать сырье в период роста цен на внешних рынках и наращивать импорт. С импортных товаров берется таможенная пошлина, а после их реализации — налог с прибыли и подоходный налог с лиц, получивших доход от этой операции. Правда, после падения цен на сырье рост прекратится, а объем ВВП сократится, но в период бума правительство будет гордиться своими достижениями.

ВВП еще более возрастет, если легализовать проституцию и обложить бордели налогом. Именно это предложил в свое время губернатор Саратовской области Аяцков, чем и прославился. И то, зачем добру пропадать? То же самое с налогами на игорный бизнес и тому подобными источниками дохода. Кроме того, росту ВВП способствует создание иностранных торговых сетей (супермаркетов) и сборочных производств, которые хотя и вытесняют местных производителей, но «иностранцы» тоже платят налоги и выплачивают заработную плату своим работникам. Казалось бы, какая разница, кто производит? Но иностранцы часто вывозят большую часть прибыли, и такие предприятия не являются источником образования местного капитала. Рост ВВП, конечно, получится, но как быть с качеством такого роста? Реально страна богатеть не будет. Однако временное увеличение ВВП дает правительству право считать, что оно двигается верным экономическим курсом. Только через несколько лет почему-то начинался спуск с горки. И тут на помощь приходят экономические кризисы.

Причина оживления отечественного производства в постсоветский период была в первую очередь связана с экономическими кризисами 1998 и 2008 годов. В этот момент национальная валюта резко дешевела, импорт становился дорогим, и появлялась возможность наращивать местное производство. Затем кризис заканчивался, национальная валюта вновь дорожала, выгодным становился импорт и местное производство вновь оттеснялось на второй план. А значит, вновь начинали усыхать источники образования национального капитала и, как следствие, падать темпы прироста ВВП. В цифрах это выглядит так.

Прирост ВВП России в 2011 году составил 4,3 процента, в 2012 году — 3,4 процента, в 2013-м — 1,3 процента… В 2014 году должны были выйти в ноль. Это означало, что общество стало проедать производимое, не заботясь о будущем.

Те же процессы шли на Украине. Проедание накопленного советского наследия привело к обнулению роста ВВП, после чего национальное «кормление» перешло на валютные резервы. На Украине они сократились с 30 миллиардов долларов в 2010 году до 9 миллиардов к началу 2015 году, в России — с 530 до 400 миллиардов в долларовом исчислении.

Тут следует сказать о фонде накопления.

Чтобы двигаться вперед, необходимо часть ВВП направлять на развитие — вкладывать в промышленность, сельское хозяйство, науку, инфраструктуру. Мировая практика показала, что максимальный объем фонда накопления может достигать 40 процентов, как это было в Советском Союзе, а также в Сингапуре и Китае. Оптимальный объем — 30 процентов. Таков он был в Японии и Южной Корее в период экономического рывка. В России и Украине за все постсоветские годы в накопление шло 18–20 процентов ВВП. Это позволяло лишь отчасти обновлять изношенное оборудование, ремонтировать дороги, коммунальные сети, на развитие оставалось очень мало. И когда бывший премьер-министр Н. Азаров в своей книге «Украина на перепутье» констатировал, что степень износа основных производственных фондов Украины на 2014 год составила 75 %, в том числе в машиностроении — 83 %, в химической и нефтехимической промышленности — 66 % и т. д., и это свидетельствовало о чрезвычайно низкой доли накопления.

Можно предложить: «Так давайте повысим норму накопления до требуемых объемов». Увы, не удастся. От 60 до 80 процентов российской промышленности (думается, что и украинской тоже) оформлены на офшоры. Это бывшие советские предприятия, переданные за «красивые глаза» неизвестно кому неизвестно зачем (официально потому, что частная собственность эффективнее государственной, но доказательств такой эффективности никто еще не приводил). После чего новые владельцы переоформили права собственности на подставные фирмы, и бывшие советские заводы стали иностранной собственностью. Поэтому естественно, что зарубежные собственники (настоящие и мнимые) уводят прибыль со своих предприятий на свои зарубежные счета. Получается, что отчасти вопрос развития страны вынесен за ее пределы. В качестве примера приведем выдержки из статьи в местной газете («Наша трибуна») о заседании совета директоров Магнитогорского металлургического комбината (июль 2013 г.):

«…Другие члены совета директоров в лице Зумруд Рустамовой, сэра Дэвида Логана, Бернарда Сачера, Дэвида Джорджа Хермана, Питера Э. Чароу — это пять независимых директоров, не связанных с предприятием имущественными отношениями, и занимают должности по приглашению руководства.

…Сэр Дэвид Логан — член комитета по кадрам и вознаграждениям, председатель совета управления Британского института археологии в Анкаре.

Бернард Сачер — член комитета по аудиту.

Дэвид Дж. Херман — член комитета по стратегическому планированию, член комитета по кадрам и вознаграждению.

Питер Э. Чароу — председатель комитета по аудиту, член комитета по стратегическому планированию и корпоративному управлению…»

Остается лишь гадать — кто эти достопочтенные джентльмены, любители археологии и аудита, и какое отношение они имеют к крупнейшему советскому заводу, из металла которого в годы Великой Отечественной войны был произведен каждый второй танк? Тот же вопрос возникает в отношении российской гражданки З. Рустамовой, члена правлений многих предприятий, о которой мало что известно, кроме подозрений в том, чьим доверенным лицом она является.

Думается, это типичная картина для большинства системообразующих предприятий России. Таким образом, кому что принадлежит реально и кто что контролирует в действительности — вопрос открытый и темный. И, говоря о политике в промышленности, похоже, надо запрашивать мнение Лондона и других столиц делового мира. Но дело обстоит еще хуже. Если по поводу стратегического планирования ММК надо обращаться к Дэвиду Хэрману, то в других случаях физических лиц найти весьма затруднительно. Например, после теракта в аэропорту Домодедово в 2011 году выяснилось, что неизвестен его владелец! Есть какая офшорная фирмочка «Рога энд копыта лимитед», а дальше сплошной туман. Может, одним из главных аэропортов Москвы владеет ЦРУ или наркокартель (всем нужен пассажиропоток и грузоперевозки) или босоногий Корейко, собирающий бутылки в местном буфете, — кто скажет?

Чтобы кому-то не показалось, что автор излишне драматизирует ситуацию, приведем кусочек из статьи в газете «Ведомости» от 13.03.2013 г.:

«…Президент Медведев дал поручение выявить, кто реальный собственник аэропорта, и эта работа не была доведена до конца. «Не хватило законодательства», — сетует участник совещания. Заместитель генпрокурора Александр Буксман говорил тогда, что так и не удалось найти ту самую последнюю матрешку, которая помогла бы указать на собственника аэропорта. Тогда же головная структура Домодедово — DME Ltd, зарегистрированная на острове Мэн, объявила об IPO и назвала своим единственным владельцем председателя совета директоров Дмитрия Каменщика. Но затем IPO отменила, а Каменщик заявил, что он наемный менеджер».

Вот и появляются время от времени сообщения типа «губернатор Цуканов не смог найти владельца калининградского аэропорта». А это стратегические объекты! Что же говорить о каких-то там заводах и прочей ерунде? Свобода!

Этот узаконенный бардак (или дурдом?) с собственностью — результат продуманных «реформ» 1990-х годов. И преодолеть его опять же «реформами» невозможно, разве что смягчить положение, например потребовать объявиться владельцам стратегических объектов, но это не решит вопрос о подставных лицах по стране в целом.

Но если с этим казусом еще понятно (что оно малопонятно), то поведение правительства ставит в тупик. В 2004–2012 годах оно «отгрузило» в западные банки и гособлигации США сотни миллиардов «нефтяных» долларов. Патриотически настроенные экономисты бурно протестовали против этого, предлагая очевидное — вкладывать деньги в развитие России. В ответ им говорили про необходимость «борьбы с инфляцией» и «невмешательства государства в экономику». К тому же, похоже, правительство считает Россию вполне благоустроенной страной. Во всяком случае, такой вывод можно сделать из сравнительных цифр. В 2013–2014 годах в России было построено 1100 автомобильных и 170 километров железных дорог, а в Казахстане — 3300 километров автомобильных и 1400 километров железных дорог (Иноземцев В. Новый Сингапур по соседству с Россией // Ведомости. 2015. 18 июля). Однако наши патриоты не успокаивались и написали сотни страниц опровержений доводов про угрозу инфляции. И они были правы. Рост цен (инфляция) начинался в том случае, если нефтяные доходы шли на потребление, но если сырьевую ренту вкладывать в производство, то никакой ощутимой инфляции не будет. Однако правительство и Центральный банк РФ игнорировали эти выкладки. Неужто там плохо разбирались в экономике? Нет, конечно. Все там прекрасно понимают. Как говорится: «Девок здесь нет, все по третьему разу замужем». В чем же тогда причины «антинациональной политики»? Они есть, эти причины, и веские, но их сильно — что понятно — маскируют.

Прежде всего, создается впечатление, что существует некое соглашение по поводу нефтяных доходов, по которому 50 процентов (или больше?) из них должны возвращаться тем, кто формирует цены. Цены на нефть явно спекулятивны, оттого они могут прыгать в разы. В таком случае есть основа для договоренности: «Мы вздуваем цены, в обмен вы будете возвращать часть доходов в наши финансовые каналы под разумный доходный процент». Такой союз был бы выгоден обеим сторонам. Власти США (федеральные и местные) настолько обросли социальными обязательствами, что вынуждены обременять себя большими долгами (впрочем, как и большинство других государств). Выпускаемые ими «долговые» доллары должны иметь товарное покрытие. Запредельные цены на нефть — хорошее средство свести баланс. Но для этого полноценно должна работать формула «деньги — товар — деньги», а значит, часть долларов возвращаться эмитенту, чтобы в последующем — через кредитование — получить свою прибыль, оправдывающую эмиссию. Так поступают Китай и Япония, имеющие профицит в торговле с США и большие запасы долларов. Часть из них, и немалая, вкладывается в государственные и банковско-корпоративные облигации Соединенных Штатов. Тем самым обеспечивается валютная устойчивость доллара. Аналогично поступают нефтедобывающие страны, вроде Саудовской Аравии и Кувейта.

Конечно, это только предположение. Правду знают только хозяева глобального финансового рынка, а прочим остается лишь гадать. Главное то, что искусственно создается нехватка капиталовложений в сырьевых государствах. Доходы вроде бы огромные, а капиталов (значит, средств на инвестиции) не хватает. А без инвестиций нет развития.

Кстати, одной из причин отказа Януковичем от соглашения об ассоциации с Евросоюзом стала сумма необходимых капиталовложений в украинскую экономику, чтобы та соответствовала техническим и экологическим регламентам ЕС, — 160 миллиардов евро в течение 7 лет. Для их накопления надо было всерьез затянуть пояса. Но население представляло вхождение в Европу в совсем ином свете — как праздник на пути к красивой жизни, а тут пахать требуется… Бывший советский хозяйственник Н. Азаров написал: «Я полагал, что тяжелые условия Соглашения заставят нас под угрозой гибели напрячь все силы и прорваться в будущее. Сейчас совершенно очевидно, что это были наивные расчеты»[79]. Да, желающих напрягаться не оказалось. Кстати, и Ю. Тимошенко, в качестве главы правительства заключившая в 2009 году невыгодный газовый контракт с Москвой (за который ее посадили в тюрьму), мотивировала свой шаг тем, что дороговизна газа заставит власть и украинских предпринимателей провести быструю модернизацию энергетики и сократить объемы импортного топлива. Не случилось — нет денег. Нужно было готовиться к чемпионату Европы по футболу в 2012 году. Это важнее… Таковы приоритеты в «рыночном обществе», созданном реформаторами 1990-х.

Как изменить ситуацию, если сложилась паразитарно-потребительская модель капитализма, ориентированная на эксплуатацию имеющегося и вывоз «лишних» капиталов за границу? В том-то и беда, что практически никак. Надо кардинально менять систему, меняя в том числе политическую и бизнес-элиту, а такие вещи без революции не делаются. Правда, в Киеве революция вроде бы произошла, один из кланов в лице группы Януковича убрали, но бизнес-элита сохранилась та же, равно как и субсидируемые ими партии и депутаты. Именно та же история произошла с «майданной революцией» 2004 года. Свергли все того же Януковича, но систему сохранили полностью. И все вернулось на круги своя, включая Януковича. Оставалось по-брежневски имитировать движение стоящего поезда, раскачивая вагоны, пока те не опрокинулись.

Рецепты либерал-компрадоров (а они доминируют в обоих государствах) сводятся к требованию улучшения инвестиционного климата, чтобы привлечь иностранный капитал и побудить местных бизнесменов вкладываться в производство. Логика таких предложений понятна. Иностранный капитал должен компенсировать низкий уровень накопления, а низкие налоги и благожелательная атмосфера для местного бизнеса должны хоть немного повысить уровень инвестиций в производство, а не только в торговлю. Одно плохо: как показывает практика, иностранный капитал в паразитарных обществах неохотно идет в производство, предпочитая развивать торговые сети по реализации и обслуживанию импорта и в лучшем случае — сборочные производства, что проблем развития страны не решает. Тем же самым занимается немалая часть мелкого и среднего бизнеса.

Призывы к развитию мелкого бизнеса в качестве упования на дополнительный рычаг развития — от непонимания природы его деятельности в «периферийной экономике». Он чаще всего обслуживает продвижение импорта в страну и помогает в первую очередь развитию экономик других государств. Вспомним, какие коммерческие стройки превалировали в российских городах в 2009–2013 годах? Автосалоны для продажи иностранных автомобилей, точно так же в 1990-х годах плодились бутики и прочие магазины импортных товаров. Поэтому большая часть буржуазии в случае победы «периферийной» модели капитализма становится компрадорской по своему характеру, то есть обслуживающей интересы зарубежных производителей (компрадор — в переводе с португальского посредник между купцами и местным туземным населением). А крупная буржуазия в России и Украине изначально формировалась в качестве компрадорской. Потому и вывозятся капиталы, что это входит в правила игры глобального финансового капитала. Эти поначалу мало чем примечательные люди потому и стали собственниками крупнейших советских заводов, что готовы были войти в «глобальный» мир на его условиях. И «надрываться», развивая отечественное производство, не является их ни первоочередной, ни даже второочередной задачей. Будучи компрадорами по психологии и стилю бизнес-поведения, они стараются вывезти за рубеж большую часть прибыли и разместить ее там. А если ввезти обратно, то в виде иностранных инвестиций и кредитов. Но вкладываются эти средства не столько в промышленность и сельское хозяйство, сколько опять же в торговлю импортом и добычу сырья. А из остающихся средств приоритет имеет индустрия развлечений (включая профессиональный спорт), средства массовой информации, а также политические партии, депутаты, или, выражаясь научным языком, «средства политических коммуникаций», которые становятся идеологическим инструментом по закреплению их господства. Положение маскируется разговорами про реформы и необходимость улучшения инвестиционного климата. Сей климат улучшается 20 лет и будет улучшаться еще 20 лет, а капиталы продолжать уплывать за рубеж. Это все равно что останавливать воду, текущую с горы. Какие структурные реформы можно проводить при хронической нехватке капиталов, которые есть, но они «лишние»?

При этом «климатологи» не фиксируют внимание на том, как удалось без раскачки создать необходимый инвестклимат в бедных, с сомнительными политическими режимами странах Восточной Азии? А факты таковы. Едва оправившаяся после войны Япония в 1960 году выдвинула 10-летний план экономического и технического рывка, названный по фамилии тогдашнего премьер-министра планом Икэда. В 1979 году в еще не отошедшем после маоистского правления Китае Дэн Сяопин обнародовал план социально-экономического ускорения страны. Такие же планы были разработаны в Южной Корее и на Тайване. Все они были успешно реализованы. А казалось бы, в этих странах благоприятный инвестиционный климат нужно формировать десятилетиями, как это происходит в Латинской Америке, Африке и других подобных регионах. Однако ж произошло «чудо». И хотя чудес в экономике не бывает, есть лишь правильная политика, но понять ее нашим экономистам и государственным деятелям пока что не удается.

Точно так же, когда наши «теоретики» пишут о «независимом правосудии» как непременном условии рывка, то почему-то никто их не спрашивает: независимы от кого и чего должны быть суды — от власти, от общества, от закона? И к чему это может привести? А привести это может к тому, что «независимые» суды и судьи могут превратиться в замкнутые цеховые коррумпированные корпорации. Вот характерная заметка, промелькнувшая в прессе под заголовком «Сына судьи — в судьи»: «Депутат Государственной думы Челябинской области Дмитрий В. получил важное назначение… …несмотря на относительную молодость (37 лет), представлять интересы российского парламента в Конституционном суде. Отец нового представителя… возглавляет Челябинский областной суд».

И вряд ли этот случай исключение. Суды, ровно наоборот, должны быть зависимы. Только зависимы от гражданского общества, поэтому судьи должны быть выбираемы и подотчетны населению. Ничего нового в этом нет. В США эта практика себя оправдала. Там даже прокуроры выбираются населением, а значит, контролируемы гражданами.

Заодно хотелось бы узнать: неужели при диктаторе Чан Кайши на Тайване или авторитарных режимах в Южной Корее (генералах Пак Чжон Хи и Чон Ду Хване) начали с независимых судов? И неужели в современном Китае, которым руководит компартия, суды независимы от партийной власти? Вряд ли, а иностранный капитал почему-то безбоязненно построил там сотни крупных заводов.

Точно так же обстоит дело с призывами «вкладываться в образование». В 1990-х годах вложили по полной. Отрылось огромное число «университетов» с филиалами. Они за короткий срок «надипломировали» миллионы псевдоэкономистов, юристов, психологов, менеджеров, заработав на профанации миллиарды. Власти спохватились, когда «образовательная волна» грозила захлестнуть страну, превратив население в дипломированных неучей, и начали понемногу отбирать лицензии у наиболее ретивых вузов. Подлинные же специалисты оказывались невостребованными в стране, где уровень высокотехнологичной продукции стал ненамного превышать уровень Бразилии, и они потянулись в эмиграцию. В 1930-х годах СССР совершил рывок с минимальным числом специалистов потому, что вместо обманок под видом «реформ» ставились четкие цели и жесткие сроки, которые обеспечивались необходимым объемом капиталов.

Отсюда вывод: педалирование темы реформ, по сути, выглядит попыткой затянуть процесс возвращения к реальному производству, потому что на бесконечное реформирование бестолково уйдут десятилетия, как ушли два предыдущих десятилетия «реформ». Вся словесная завеса из «верных призывов» призвана скрыть главное — существование тупиковой политико-экономической системы, для которой все эти благие призывы — что проститутке моральный кодекс строителя коммунизма.

Другим способом поправить положение является вмешательство Международного валютного фонда (МВФ). Его требования однотипны, просты, но трудны для исполнения. Когда то или иное государство оказывается в кризисном положении и обращается за кредитом в МВФ, то условием предоставления льготного займа является уменьшение дефицита государственного бюджета путем уменьшения социальных расходов (повышение тарифов на коммунальные услуги и пр.), то есть доли потребления. Это, разумеется, вызывает недовольство населения. Увы, но эти требования разумны, хотя и жестоки. Фактически речь идет о приведении уровня жизни народа в соответствие с имеющейся производительностью труда. МВФ требует, чтобы потребляли то, что производится без наращивания внешнего и внутреннего государственного долга, то есть без перекладывания тягот кредитной удавки на будущие поколения. «Живите по средствам», — говорят советники фонда. Хорошо им говорить, сами-то живут в благополучных странах. Люди в кризисных государствах тоже хотят жить как «белые люди», не задумываясь о том, как они работают по сравнению со «счастливчиками». Получается, те массы людей, что вышли на майдан, сами того не подозревая, потребовали снижения своего уровня жизни. Считали себя «Европой», а оказались «Латинской Америкой». Это один из парадоксов майданной революции, с которым приходится жить современной Украине. Хотелось мармелада, получили горчицу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.