012
012
Большинство и меньшинство на Западе. Русское уродство – разделять чужое горе. Чрезмерный парадоксализм русского мира. Человеческая жизнь и случайность выбраковки. Уровень, превышающий смерть; человек возник у пониженного уровня. Сбросы к состояниям, когда смерть приравнена к жизни. Непроверяемые допущения о человеке. Человек – существо, выдумывающее себя ? С человеком в момент происхождения произошло «что-то нехорошее, аномалия». Тема конца истории пуста вне темы человеческого начала. История – это случайное приключение с человеком, смертельно опасное под конец.
Михаил Гефтер: В Кёльне есть система вроде телефона доверия, куда иностранец, которого обижают, может обратиться, и группы гражданского действия вклиниваются в конфликт. И только если у них не получится, зовут на подмогу полицию. Люди действуют! Выходят со свечами на демонстрацию сотни тысяч людей, а бесчинствует меньшее число. Но бесчинствующее меньшинство заставляет считаться с собой политиков. Благополучие настолько прочно, что им не хотят с кем-то делиться. С другой стороны, если не они, то кто? Не мы же. Надо уметь быть счастливым в плохо устроенном мире. В нашем русском уродстве живешь большую часть жизни, этого не замечая.
Глеб Павловский: В чем?
В представлении, что, раз людям плохо, ты нравственно обязан разделить их судьбу, постоянно ощущая горе. Это же неправда! Наш чрезмерный парадоксализм или трагизм русского мира, он сам из прошлого. Чернышевский, между прочим проницательный человек, это предвидел. Нужно войти в русскую жизнь его дурными предчувствиями насчет молодежи, чтобы понять, откуда разумный эгоизм и прочие вещи. Не пора ли отстранить помехи нормальным отношениям с людьми? Может быть, пришло всемирное царство повседневности?
А кто его царь? Разве не сам решаешь, ты из этого царства или идешь искать собственное?
Ну я-то конченый человек, но есть масса молодых, рождающихся.
…идиотов. Идиоту проще обжить готовую повседневность. Как в театре, где у актера есть «предложенные обстоятельства».
В жизни предчеловеческой и дочеловеческой, включая человеческую – и вообще в жизни как таковой, – шла игра в случайность выбраковок. Чем достигалась устойчивость, и развитие шло как развитие различий. Но устойчивость достигается, и в том закон жизни – на уровне, превышающем смерть. Однако в истоках Homo sapiens нечто случилось с нашим предком на уровне, не превышающем смерть, или очень близко к этому уровню. И раз за разом происходит сброс, возвращение к уровню, где смерть почти приравнена к жизни.
Классная мысль. У нее одна слабость – слабость непроверяемого допущения.
Но в отношении к человеку это всегда будет нашей основной слабостью! А что, ты сумел уйти от нее? Все человеческое построено на непроверяемом допущении. Правда, мы еще конструируем всякие штуки. Есть феномены возврата, есть циклические феномены. Но в целом бытие человека сплошь из непроверяемых допущений.
Они бывают так сладки на вкус, эти непроверяемые допущения!
Они так увлекательны, что без них нельзя человека представить. Человек – существо, выдумывающее себя. Этим оно выломилось в историю. Дома это воспринимаешь тупо, а в Европе свежей.
…Что-то с этим нашим Homo, с пра-пра-прасапиенсом, все-таки нехорошее приключилось.
С прачеловеком?
Да. Что-то приключилось с Homo sapiens, какая-то жуткая психическая аномалия. Что-то он стал делать, по эволюции не положенное, и пошло-поехало. Иначе все остальное объяснить нельзя. Да и роль подсознания ждет объяснений. Впрочем, ни одно объяснение не вправе требовать от нас слишком много разъяснений самому объяснению!
Я вчера разговаривал с Сережей Чернышёвым41, он хорошо пишет, между прочим. Его антифукуямовская речь написана хорошо, свободно. Потом он зачем-то начинает логическое деление всего на три, и еще чего-то на три. Я ему говорю: «А вам это нужно?» Он мне: «Я думаю, это нужно другим». – «А мне, понимаете ли, это не нужно. У меня другое мышление».
Различие в следующем. Если мы не обсуждаем всерьез вопроса о том, что такое история и где ее начало в пределах человека, где размещен человек и что есть история Homo, то к чему обсуждать тему конца истории? Начало истории, это что – когда человек встал на ноги? Тогда я не вижу предмета. Но если мы мыслим человеческое начало, вопрос о его конце приобретает мощную актуальность. И обязывает вернуться от конца истории к ее началу. Как еще говорить о конце чего-то, что не исчерпало собой человека и не тождественно его бытию?
Чернышёв говорит: «Я считал, это очевидно». Хорошенькое дело! Меня за сумасшедшего считали, когда я в Секторе методологии42 начал на этом настаивать, – решили, что у Гефтера навязчивые идеи. А в основе концепционный провал работы над первыми томами «Всемирной истории»43 – не выходило! Концы с концами не сходятся. Стал разбирать, что за «исторические формации» и зачем их Марксу на уши повесили как лапшу? Никакого отношения к этим выдуманным формациям он не имел. Но тогда, видишь ли, история должна была где-то начаться. Тогда она сравнима и сопоставима. Ведь история – это случайное приключение с человеком, она моментальна. Лишь когда речь идет о событиях внутри у нее, сопоставимое раздвигается и для нас гигантски наполнено.
По-моему, это связано с проработкой смерти. С осознанием и способом включения смерти в сознание. С местом смерти внутри человека, отчего история к концу стала смертельно опасной.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.