Введение Перестройка — часть общего кризиса индустриализма

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Введение

Перестройка — часть общего кризиса индустриализма

Глубокий кризис, который переживает сегодня Россия — это часть общего кризиса индустриализма (в других ипостасях — модернизма, капитализма и т.д.). Индустриализм — сверхидеология Запада, современной западной цивилизации, возникшей на обломках традиционного общества Средневековья. Современный Запад — это результат цепной реакции революций (Научной революции и Реформации, промышленной революции и серии политических революций), прокатившихся по Европе и ее культурным ареалам.

То, что в этом общем кризисе индустриальной цивилизации самым слабым звеном опять оказалась Россия (СССР), не должно удивлять. Советский строй («коммунизм») возник как антикапитализм, как симметричная, «отталкивающаяся» от капитализма структура индустриальной цивилизации. После первого витка промышленного развития и угасания культурного импульса большевизма как «архаического крестьянского коммунизма» (выражение М. Вебера), советское общество все больше испытывало на себе влияние социальной, экономической и духовной матрицы западного капитализма и общества потребления — это стало проявляться уже во времена Н. С. Хрущева, а после него наша интеллигенция вообще стала переходить на рельсы буржуазной идеологии. Таким образом, в СССР кризис капитализма был резко усилен внутренним расколом в самом советской обществе, нашей собственной «гибелью богов». Что может быть страшнее, чем когда больная, умирающая идеология вдруг становится господствующей в сложном и противоречивом обществе, как это произошло с нами!

В этой книжке мы затронем некоторые процессы, происходившие в последние десятилетия в идеологической сфере — принятие партийно-государственной верхушкой СССР и Российской Федерации сложившейся на Западе идеологической конструкции, называемой евроцентризмом. Разумеется, сама эта властная верхушка («господствующее меньшинство») вовсе не обязательно должна была в него искренне верить, как давно она уже не верила и в коммунизм. Для нее идеология стала лишь средством господства, инструментом манипуляции общественным сознанием. Главное, что евроцентризм внедрялся в массовое сознание всей мощью построенной КПСС идеологической машины, и защититься от этого воздействия советский человек, да и все общество не могли — даже для осознания этого поворота не хватило времени. Но поскольку этот процесс продолжается, то для выживания нас как народа мы обязаны организовать психологическое и духовное сопротивление. Для этого полезно вспомнить историю этой идеологической кампании. Сначала поговорим о том, как складывался евроцентризм на самом Западе и о том, почему он так оживился в условиях кризиса.

Нынешний кризис индустриализма — огромный и сложный исторический процесс. Он связан, среди прочих причин, с исчерпанием духовного ресурса самого типа цивилизации, с ощущением (а иногда уже и пониманием) принципиальной ложности некоторых ключевых идей, лежащих в ее основе. Это — кризис идентичности, неразрешимое столкновение представлений человека западной цивилизации о самом себе, лежащей в основе его культуры картиной мира с новой эмпирической реальностью мира. Человек осознал целый ряд таких противоречий, которые в принципе не могут быть разрешены в обозримом будущем в рамках структур индустриальной цивилизации.

С чем связан, например, пессимизм, вызванный угрозой нарастания «парникового эффекта»? С тем, что, вопреки внедренной в культуру идеи бесконечности мира, перед человеком вдруг встал естественный барьер, лишающий его свободы экспансии — а значит, ставящий под сомнение идею неограниченного прогресса. Подвергнуть ревизии категорию свободы и идею прогресса — значит ревизовать саму метафизику индустриализма. На это очень трудно решиться, проще предотвратить увеличение выбросов в атмосферу углекислого газа странами «третьего мира». Иными словами, запретить им развитие промышленности и транспорта, вообще рост потребления энергии — запретить им развитие. Но это означает отказ от христианских ценностей и производных от них идей гуманизма и демократии, написанных на знамени индустриализма. Это — глобальный фашизм, беззаветным первопроходцем которой был Гитлер. Полного согласия на претворение этой идеи в жизнь человек Запада еще не дал, он в нерешительности. Но уже делаются эксперименты, исполненные глубокого смысла (например, бомбардировки Ирака). Помимо отработки технологий, они служат и как тестирование общественного мнения Запада. И общий вывод почти не вызывает сомнения: средний человек западной цивилизации это принимает. Это видно по тому, как быстро возрождаются и распространяются в культуре среднего класса на Западе идеи евроцентризма — идеологии, вспышки которой всегда говорят о подготовке к какому-то новому Великому походу.

У нас к этому вопросу свой интерес, поскольку в общественном сознании в России прочно укоренилась совершенно мистифицированная картина «мировой цивилизации», куда, якобы, нам необходимо «вернуться». И для начала надо немного разобраться с понятиями. В бытность премьер-министром Егор Гайдар, отбиваясь от наседавших депутатов, с гордостью заявил:

«Да, я — западник!».

Депутаты так и отхлынули — ну, раз западник, тогда конечно. Мол, тогда помирать надо, такая нам выпала судьба. А между тем западничество, это «второе я» славянофильства, было частью российской, а не антироссийской культуры — левой головой нашего орла. Мы вышли из одной с Западом «материнской» цивилизации — эллинской, а потом, в союзе с множеством народов, в географических условиях Евразии (которые, правда, многим западникам, начиная с Чаадаева, очень не нравятся), создали свою, особую цивилизацию. Но о разрыве с Западом и речи не было, для нас, по словам Достоевского, седые камни Европы, быть может, дороже, чем самому европейцу. Так что бояться премьера-западника нам нечего, об этом можно было бы только мечтать. Да дело-то в том, что под маской западничества сегодня скрывается именно евроцентризм — расистская идеология Запада, возникшая вместе с капитализмом в недрах протестантского мироощущения.

Евроцентризм не сводится к какой-либо из разновидностей этноцентризма, от которого не свободен ни один народ (тем более в условиях кризиса). Это — идеология, претендующая на универсализм и утверждающая, что все народы и все культуры проходят один и тот же путь и отличаются друг от друга лишь стадией развития. Евроцентризм, получивший мощную идеологическую поддержку от науки (в виде дарвинизма), широко распространился в XIX веке. Но основные его положения остались неизменными и сегодня. Когда общество находится на распутье и определяет путь своего развития, политики, проникнутые идеологией евроцентризма, утверждают, что ответ на этот вопрос есть, его открыла Европа. Их лозунг:

«Следуй за Западом — это лучший из миров».

Арабский экономист и социолог Самир Амин в своей книге «Евроцентризм как идеология: критический анализ» отмечает: «Либеральная утопия и ее чудодейственный рецепт (рынок + демократия) — это всего лишь набор бледных штампов в рамках господствующих на Западе взглядов. Их успех в средствах массовой информации сам по себе не придает им никакой научной ценности, а говорит лишь о глубине кризиса западной мысли» [9, с.13].

Основная причина, по которой кризис индустриализма с особо разрушительной силой проявился именно в России, также лежит в плоскости культуры. Ибо в культурном плане Россия всегда была частью Запада, но не Западом; христианским миром, но не современным, а традиционным обществом; традиционным обществом, но не Востоком. В результате ключевые идеи западной цивилизации прививались на ствол иного мироощущения и давали порой прекрасные, но аномальные, гипертрофированные плоды.

Когда кризис приобретал в России социально-экономическую окраску (как в 1917г. или сегодня), он также переживался гораздо болезненнее, чем на Западе. Россия не имела того огромного буферного механизма, при помощи которого Запад мог гасить возникающие неравновесия — колонии на первом этапе индустриальной цивилизации, и «третий мир» сейчас. Будучи традиционным обществом, Россия и не могла относиться к вошедшим в нее народам как метрополия к колониям. Россия «наращивалась» на полиэтническую матрицу, возникшую с самого начала при соединении в Русь славянских, угро-финских и тюркских племен. В основе этой матрицы лежала идея общей исторической судьбы и метафора семьи народов. Поэтому Россия субсидировала окраины и была лишена важнейшего для Запада маневра путем изъятия ресурсов из колоний и «экспорта кризиса» в колонии.

Наш опыт особенно красноречив, ибо разрушаются несущие структуры общества, как социальные, так и культурные, и в короткий момент разрыва, на изломе видно то, что скрыто в спокойный период. Уже то уникально, что если в Африке пропагандистом «бледных штампов» евроцентризма является компрадорская буржуазия, отказавшаяся от национальных культурных корней («люмпен-буржуазия»), то в России — цвет нации, ее интеллигенция. И в своем идеологическом энтузиазме она вынуждена даже предавать память тех, кто еще недавно относился к числу ее интеллектуальных кумиров. Возьмем структурализм. Редкий интеллигент, услышав это слово, не возведет к небу очи:

«Ах, Леви-Стросс! Огромный, светлый ум».

Но ведь этот светлый ум отрицал евроцентризм всем своим трудом. Вот лишь некоторые фрагменты из его работ:

«…Трудно представить себе, как одна цивилизация могла бы воспользоваться образом жизни другой, кроме как отказаться быть самой собою. На деле попытки такого переустройства могут повести лишь к двум результатам: либо дезорганизация и крах одной системы — или оригинальный синтез, который ведет, однако, к возникновению третьей системы, не сводимой к двум другим»

[27, с.335].

Такой синтез мы видели и в России (СССР), и в Японии. Такую дезорганизацию и крах мы видим сегодня в РФ. Читаем далее:

«Нет, не может быть мировой цивилизации в том абсолютном смысле, который часто придается этому выражению, поскольку цивилизация предполагает сосуществование культур, которые обнаруживают огромное разнообразие; можно даже сказать, что цивилизация и заключается в этом сосуществовании. Мировая цивилизация не могла бы быть ничем иным, кроме как коалицией, в мировом масштабе, культур, каждая из которых сохраняла бы свою оригинальность… Священная обязанность человечества — охранять себя от слепого партикуляризма, склонного приписывать статус человечества одной расе, культуре или обществу, и никогда не забывать, что никакая часть человечества не обладает формулами, приложимыми к целому, и что человечество, погруженное в единый образ жизни, немыслимо»

[27, с.338].

Леви-Стросс даже считал возможным противоядием против униформизации человечества

«возникновение в мире антагонистических политических и социальных режимов; можно представить себе, что диверсификация, обновленная каждый раз в новом разрезе, позволит через изменяющиеся формы, которые никогда не перестанут удивлять человека, неопределенное время поддерживать то состояние равновесия, от которого зависит биологическое и культурное выживание человечества»

[27, с.338].

Все острые кризисы в России последних двухсот лет зарождались и вызревали в той части общества, которая наиболее близко соприкасалась с западными идеями и образом мысли, была к ним наиболее восприимчива. Это естественно, так как именно в западном мироощущении утвердилась идея изменения через революцию, через слом старых структур, через свержение авторитетов. Соединяясь с мессианским, религиозным мироощущением русского человека (или аналогичным, конкурирующим с ним мироощущением восточноевропейского еврея), эти уравновешенные на Западе рациональностью идеи приобретали в России взрывчатую силу. Носителем ее в первую очередь была интеллигенция (и тяготеющие к ней, находящиеся под ее влиянием представители среднего класса). Здесь не только культивировались, но становились почти обязательной моральной нормой ненависть к традиционным структурам национального социально-экономического, политического и культурного уклада, радикальные революционные идеи.

Описание, а также анализ психологических и этических оснований этой склонности русской интеллигенции доводить любую нестабильность до стадии острого кризиса дали Достоевский и русские философы-эмигранты, наблюдавшие подготовку и осуществление революций 1905 и 1917гг. Особое внимание обратили эти философы на гибридизацию гипертрофированного морализаторства русского интеллигента с двумя порождениями западной культуры — научным рационализмом и этикой нигилизма Ницше. Кризис конца ХХ века, перестройка и либеральная реформа в России дают новый пласт наблюдений и заставляют более подробно рассмотреть принципиальные дефекты научного рационалистического мышления, которые проявляются в условиях культурного кризиса и сами становятся катализатором этого кризиса. Речь идет об общем явлении западной цивилизации и ее культурных анклавов в иных обществах (в данном случае, в среде российской интеллигенции).