Нашествие монстров

Нашествие монстров

Храм Христа Спасителя, мемориал на Поклонной горе, раскоп на Манеже, раскоряку на брегу Москвы-реки под видом Петра Первого и многое подобное объединяет автор — Международный центр дизайна Зураба Церетели, которому позволено уродовать столицу лишь потому, что его руководитель чем-то уж очень понравился Лужкову.

Церетели потряс Лужкова тем, что заменил ему Ильича. Ильич висел в Могорисполкоме на громадных полотнах повсюду. Когда пришло время “ильичей” убирать, стены некрасиво обнажились. Церетели вовремя подсуетился и закрыл зияющую пустоту своим панно. Лужков был покорен и отдал Москву на откуп “монументалисту”.

Тот начал с герба столицы, который был заказан Церетели почему-то в США за 80 миллионов рублей — сумасшедшие деньги по тем временам (см. “Тореро в кресле мэра”). Похоже, это был ответный подарок.

Скандал начался с того, что большой друг Лужкова умудрился сделать из двух исторических персонажей — одного. Приделал к фигуре, подвешенной на парусах непонятного флота и облаченной в испанский костюм, голову Петра I, состряпал две копии и поставил одну в Москве на невероятном постаменте, другую — в испанской Севилье (подробнее см. публикацию в “Русская мысли”, ноябрь 1996, которую Доренко использовал против Лужкова в 1999 году).

Лужков с Церетели явно попал впросак. А всего лишь потому, что в Церетели Лужков увидел самого себя — “производительный человек”, “плодовитый художник” (АиФ, № 51, 1996). Обычно такие характеристики должны сопровождаться еще и определением “от роду — болван болваном”. Но коль скоро Лужкову с Церетели комфортно, то болванство не замечается, делится пополам.

“Уши” этой “дружбы” (а также дружбы жены Лужкова с дочерью Церетели) вылезают по всей Москве в образе архитектурных уродцев (“Итоги” № 1–2, 1997, “Столица” № 0, 1997). Даже если Лужков просто “работает” с архитекторами, высказывая свое мнение. Именно этим мнением Церетели и выигрывает всякого рода конкурсы по переобустройству столицы.

Если вернуться немного в историческое прошлое, то можно вспомнить, что Церетели стал известен в Москве своим “совковым” монументом в виде смеси русского и грузинского алфавита, облепившей фаллическую колонну. Это безобразие было названо “памятником первичному половому признаку”. Вторым пришествием Церетели была Поклонная гора, отданная ему в растерзание и на позор. Последняя история заслуживает отдельного разговора. Мы же лишь вкратце заметим ряд “достоинств” церетелизма, испоганившего святое место русской истории.

Пейзаж на Поклонной позволяет нам невооруженным взглядом видеть все пакости постсоветского стиля. Богиня Ника волей номенклатурного монументалиста оказалась надетой на трехгранный штык невероятного размера, запрещенный международными конвенциями. В окружении языческой богини каким-то образом оказались грубовато сработанные ангелы христианского происхождения. Сама богиня явно откуда-то срисована (например, очень похожий, почти неотличимый прообраз есть в Севастополе). А у подножия обелиска скачет композиция с Георгием Победоносцем, скопированная один в один с композиции, находящейся у здания штаб-квартиры ООН (НГ, 24.01.96). Змей же под Георгием скорее похож на крупно порезанный батон колбасы.

Мы уж не станем ничего говорить о православном соборе, выстроенном на Поклонной горе и похожем больше на дом культуры. Как и о скульптуре “Домино” (такое имя ей дали народные ценители), изображающей колонну уродцев, в которых надо узнать мучеников концлагерей.

Добавим, что за Поклонную гору Лужков получил от Ельцина премию по литературе и искусству. 2000 солдат обеспечивали мэру эту премию в поте лица воплощая идиотский замысел лиц, лишенных вкуса. Литературой тут не пахло, значит премию вручили за особый тип искусства — “художество” саморекламы.

После Поклонной горы эстетствующее хулиганство было поставлено на широкую ногу. Устроив в погребном пространстве Манежной площади бронзовый зоопарк, по верху Церетели запланировал пустить вереницу русских царей числом почти до сотни. Вместе с Лужковым они решили буквально всю историю заплевать, смешать с монстрообразными животными. Но в последний момент ограничились фонтанами.

И все-таки главным циклом Церетели стал “колумбарий” — статуи Колумба невероятных размеров. Мало кому известен сюжет с дарением Клинтону 126-метровой статуи первооткрывателя Америки.

Президенту США Ельцин подарил маленькую копию, уведомив, что оригинал уже стоит в Майями. При этом российский президент произнес с маразматическим обаянием: “Товарищ Билл, это вам в дар”. Как писал журналист, “Утерлись и чудо света — родосский Колосс (который к тому же служил маяком), и Вавилонская башня. Достоин упоминания в Книге рекордов Гиннеса и тот факт, что этот дар преподнесла самой богатой стране мира нищая Россия” (“Столица” № 0, 1997).

В московском зоопарке, как пишут журналисты, Церетели “соорудил крупную бронзовую композицию “Древо сказок”, представляющую собой ассорти из крокодилов, бегемотов, избушек на курьих ножках, черепов и грибов-поганок приблизительной общей стоимостью в 60 миллиардов рублей”.

Потом состоялся апофеоз — пугающий размерами Петр I, размещенный над Москвой-рекой напротив Храма Христа Спасителя. Стоимость бронзового истукана высотой в 70 метров оценивается в 15–20 миллионов долларов. Виза Ельцина на проекте памятника Петру появилась еще до его представления на художественный совет и прочих согласований.

“Помесь останкинской телебашни с камерой хранения забытых вещей на Казанском вокзале столицы”. “Все это вместе похоже на знаменитую фигуру сеятеля облигаций госзайма, стоящего в небольшом тазу, переполненном чемоданами” (в чемоданах надо было угадывать фрагменты Санкт-Петербурга, появившиеся на палубе, попираемой пучеглазым монументом). “В нашем городе давно уже подобным размахом не строили убожеств такого многометрового уровня”.

Один архитектурный академиков сказал, что готов собственными руками взорвать петрообразного монстра Церетели. Другой — что церетелевский Петр отражает нашествие игрушек-трансформеров и является самой крупной из них. Потом еще выяснилось, что Петр Ужасный занял место, которое предназначалось для действительно великого искусства — для скульптуры Мухиной “Рабочий и колхозница”.

Накануне Нового 1997 года МТК устроило целый телемарафон, который весь был посвящен апологии Церетели и его циклопических уродцев. В этой и ряде предшествующих специализированных передач особое участие принимал ближний боярин Лужкова В.Ресин, славивший “церетелизацию” Москвы.

Монстров Церетели околокультурный бомонд, рассчитывающий на материальную поддержку от Лужкова, сравнивал с Эйфелевой башней, что пугала парижан, потом к ней притерпевшихся. Мол, “стерпится — слюбится”, “не мешайте мастеру” и т. п. Кто-то из лизоблюдов подсказал Лужкову определение творчества Церетели — Микеланджело наших дней! Между тем, Церетели — абсолютно косноязычный человек, не умеющий даже грамотно изъясняться по-русски. Он бравирует своими встречами с Пикассо (мол, перенял его почерк), Сикейросом (вероятно, от него получил навыки монументалистики), Сальвадором Дали (научился тревожиться в ситуации, когда его перестали ругать).

Чтобы как-то оправдать церетелевские угробища, вероятно по наущению Лужкова, журналюги вцепились в скульптора Клыкова. Сначала сослали его памятник Николаю II на свалку в село Тайнинское (где потом он был взорван ублюдками-красноармейцами), потом стали склонять на все лады не Бог весть какую, но все-таки классическую, скульптуру маршала Жукова. Коль Церетели велик, то не только Клыков плох, но и Жуков, оказывается, не так славен.

Впрочем, Лужкову за церетелизм тоже досталось немало оплеух. Поделки, ставшие отличительной чертой номенклатурного разорения Москвы, журналисты метко назвали “гипербижутерией”. Подарить их Москве могли только совместные усилия прохвоста и безумца.

Возглавил борьбу с Петром-трансформером некий Марат Гельман, известный своей скандальной галереей, где была зарезана свинья, символизирующая, по мысли организаторов казни, Россию. Позднее в галерее творились всякие безобразия. То прирежут барана, безропотно служившего частью “инсталляции”, то порнографическую выставку фальшивого компромата на известных политиков организуют.

Последнее — особая история в политике. Гельман вставил физиономии известных политиков на место голов секс-моделей, позирующих в самых непристойных позах и вывесил эту похабень для истекающей слюнями публики. И никто из политиков морду хаму не набил, даже угрюмый и страшный генерал Лебедь.

Так вот, именно такой “борец за идею” вдруг начал кампанию против церетелевских уродцев. К чему бы это? С течением времени стало ясно, что эта кампания позволяет нажить немалый политический капитал. Дали деньги, чтобы содержать целый журнал, дали деньги на “Русский институт” (какой он, к чертям, русский!), а потом удалось договориться и с Лужковым. Трансформер Петя остался на своем месте.

Памятники идиотизму власти (А.Краснов. Мысли вслух.)

Церетели видит мир так, как он видит. Например, что Петр и Колумб отличаются только головой. Это его личная точка зрения. В остальном он очень продуктивный творец — выдает на гора один монумент за другим. Его задача предлагать свое искусство всюду и интриговать, чтобы получать заказы.

Вопрос возникает к Юрию Михайловичу, который так охотно эти заказы делает, по существу руководствуясь лишь своими соображениями о вкусе. Личные пристрастия, подогреваемые возможностями городской казны, выливаются в столпотворение монументов Церетели в столице. Мэр, переоценивая свои способности понимать что-то в искусстве, навязывает нам за наши же деньги свой вкус.

Церетели тут ни при чем. Вместо него мог быть другой. Ругать Церетели бессмысленно. Слушать Шилова, который получил от мэрии галерею, и теперь хвалит все, что построил в Москве любимец Лужкова, тоже бессмысленно. Все вопросы — к Лужкову.

Речь идет о расходовании бюджетных средств. Есть строка в бюджете на монументальное искусство? Есть утвержденная конкурсная комиссия?

Единолично решения, всерьез изменяющие облик столицы, приниматься не должны. Так же, как не должен был Попов единолично принимать решение о снятии памятника Дзержинскому. У меня тоже нет симпатии к Дзержинскому, но я не взялся бы калечить архитектурно выверенные площади столицы. Тем более, что памятник — живая история, да и стоял на своем месте. Это напоминание о годах репрессий.

Воевать с истуканами (работы Вучетича или Церетели) — занятие недостойное. Иной подойдет к истукану, как плюнет ему в лицо, пнул его, кирпичом кинут — такая сволота был твой прообраз! Или с мумией Ленина воюют. Раньше все ленинистами были, поклонялись мумии всенародно, а теперь вдруг готовы мумию растерзать.

Церетелевского Петра сносить не стоит — затраты слишком велики. Пусть останется памятник идиотизму того времени, когда мэром был Юрий Михайлович. В этом памятнике — его черты. Как и в “мухе не игле” на Поклонной горе, как и в “дереве сказок” в зоопарке, как и в перекошенных зверях на Манеже. Это памятники бездарности номенклатуры — такая была безвкусица.

Пусть Петр постоит, коль скоро москвичи избрали этого мэра. Приезжие тоже пусть смотрят и понимают, что если Лужков станет президентом, то всю страну застроят такими истуканами — вроде бесчисленных “ильичей”. Вместо “ильичей” будут “колумбы” — только головы разные. Каждый субъект федерации получит по своему “дереву сказок” с пучеглазыми уродцами, каждая столица — “член”, исписанный русско-грузинским алфавитом.