Греция

Греция

Демократия в Греции приключалась довольно часто уже потому, что Афины внедряли ее в союзных или завоеванных городах без всякого снисхождения к правам человека. Если бы в V в. до н. э. историки и философы водились где-либо, кроме как в Афинах, то Афинам за их насаждение демократии несомненно бы досталось много больше, чем США — за Ирак и Афганистан; впрочем, надо сказать, что и у афинских историков и философов демократия не пользовалась большим почтением, ибо почти всякое внедрение оной где-либо, кроме Афин, кончалось переделом земель и прощением долгов, обыкновенно — с убийством должников и последующим приходом к власти тирана.

«В течение семи дней, пока Евримедонт после своего прибытия с 60 кораблями оставался на острове, демократы продолжали избиение тех сограждан, которых они считали врагами, обвиняя их в покушении на демократию, в действительности же некоторые были убиты из-за личной вражды, а иные — из-за денег, данных ими в долг», — пишет Фукидид об одном из первых опытов внедрения Афинами демократии во время Пелопонесской войны, и согласитесь — у США в Ираке дело обстояло куда лучше.

Вообще каждый политический переворот в Греции сопровождался радикальным изменением имущественных отношений. В Аргосе в 368 г. победившая демократия казнила аж 1200 «заговорщиков», в Тегее после победы демократов из города сбежало 800 человек, и везде, как писал Полибий, там, где «масса приучена демагогами пользоваться чужим добром и где она возлагает все свои упования на жизнь за чужой счет, при демократическом строе дело легко доходит до убийств, изгнаний и раздела земель, коль скоро масса находит… вожака».

Под «демократами», понятно, имеется в виду партия, которая предоставляет право голоса всем гражданам, под партией «лучших людей» (которая обыкновенно тяготела к Спарте) — та, которая предоставляет право голоса лишь немногим. Не было ничего удивительного в том, что и ту, и другую партию возглавляли представители знати, — и если в Афинах партию аристократов представляли люди из дома Фиваидов, то партию «демократов» представляли люди из дома Алкмеонидов.

Тираны опять-таки редко происходили из нищих, но всегда на них опирались. В Коринфе богач Тимофан, задумав переворот, опирался на самые нищие слои населения, «привлекая к себе бедняков, снабжая их полным вооружением, и держа при себе самых подлых людей» (Диодор). Филомел, правивший десять лет, с 356 по 346 г. до н. э., был одним из самых богатых людей Фокиды, что не помещало ему именно богатых разорять налогами, а бедняков привлекать на свою сторону, тиран Эвфрон в Сикионе получил власть через поддержку народа и разорял знатных, чтобы понравиться бедным.

Поэтому-то афинские философы не любили демократию (это бывает: мыслители, живущие при деспотии, обыкновенно хвалят деспота, но мыслители, живущие при демократии, обыкновенно поносят демократию), и Платон в качестве идеального правителя видел тирана, но такого, который соединит «величайшее могущество с разумом и рассудительностью».

Но и у самой афинской демократии, не скатившейся до переделов земли, был большой минус, очень большой минус: она давала свободу духу и уму, но она крайне стесняла экономическую свободу. Афины изобрели математику, физику, геометрию, и идею науки вообще, но с точки зрения laisse-faire Афины выглядели неважно. Причем, самое удивительное, что греческие философы, крайне равнодушные к таким вещам, как внутренний валовой продукт или свобода предпринимательства, этого недостатка даже не отмечали. Даже само слово «экономика», хоть и заимствовано из греческого, означало в те времена всего лишь домашнее хозяйство, которому, у философа, не надлежало быть расточительным. Представления античных мыслителей об экономике обыкновенно сводились к тому, что идеальный правитель должен запретить людям носить пурпур и есть с золота, и вообще обогащение есть позорное дело, подобающее лишь тем, кто не думает о славе.

Разбогатеть в Афинах было небезопасно и куда трудней, чем впоследствии в Риме.

В Афинах полноправные граждане не платили налоги; их платили только вольноотпущенники и рабы. Однако полноправные граждане несли литургии — добровольные обязанности, выражавшиеся в посильной помощи на снаряжение военных кораблей (триерархия, самая разорительная и тяжелая обязанность), устройство пиров, представлений, снаряжение посольств и т. д. В результате вкладывать в бизнес деньги было невыгодно, выгодно было вкладывать их в любовь народную. Тот, кто богател, не жертвуя, легко мог быть подвергнут остракизму или стать жертвой суда.

Суд присяжных в Афинах состоял из нескольких сот (до тысячи) соприсяжников. Соприсяжники получали по два, а потом по три обола за участие в процессе, а выплачивались эти деньги из конфискованного имущества. В результате перед Афинским судом было «опаснее быть богатым, чем виновным», как саркастически заметил Лисий.

Цены в Афинах отнюдь не были свободные: специальные чиновники, ситофилаки, следили за «правильной» ценой привозимой в город пшеницы, и результаты судебных процессов показывают нам, что толпа нередко обвиняла в повышении цен торговцев зерном и чиновников, но никогда — свои собственные методы регулирования.

В момент расцвета Афин от государства получали средства к жизни около 20 тыс. афинских граждан, и эти «граждане из фратрии трех оболов» (Аристофан) имели своим лозунгом «залезайте в карманы, в которых что-то имеется» (Аристотель).

Экономика Афин была зарегулирована куда больше, чем при иных тиранах, гражданское равенство то и дело оборачивалось экономическим распределением, средства от Лаврионских серебряных рудников делились между гражданами, как между норвежцами — средства от нефти (как-то поделили 180 талантов, причем на каждого гражданина пришлось 50 драхм). Полиграф Полиграфыч Шариков, попав в Афины, был бы несомненно доволен: его мечта «все поделить» исполнялась там пару раз в год.

В результате в Афинах были Аристотель и Платон, но не было — и не могло быть — Билла Гейтса.

В любом учебнике политологии можно прочитать, что, дескать, в Греции демократия была «прямая», а в современном мире — «представительская», как будто между мотивами народа, непосредственно собравшегося на площадь и народа, выбирающего депутата, есть какая-то гигантская разница.

На самом деле история греческих полисов поражает сходством с историями современных демократий. Почти всегда победа бедняков кончается прощением долгов, переделом земель и приходом к власти тирана. Почти всегда тиран «конфисковывает добро богачей, что позволяет ему увеличить плату своим наемникам и раздать беднякам их часть богатства», — как пишет Полибий об Аполлодоре из Кассандреи, и даже Афины, эта Америка античности, превращается в бесконечный велфер, которым управляют «граждане из фратрии трех оболов».

Но, конечно, окончательным фактором нестабильности для античной демократии была война. Античная демократия была военной демократией. Гражданами города-государства были те, кто носил оружие, и обыкновенно городу не хватало ни единоначалия, ни войска, чтобы победить в войне с протяженным царством.

Если же город одерживал одну победу за другой, владения и войско его расширялись. Его многочисленные солдаты переставали быть гражданами и становились подданными. Такова была судьба Рима, историки и мыслители которого — в отличие от своих греческих учителей, — заметим, никогда не хаяли свой строй и, наоборот, считали res publica наилучшей формой правления. Именно поэтому они продолжали именовать Рим «республикой» даже в V в. н. э. Довольно забавно читать где-нибудь у Требеллия Поллиона, как сенат просит императора Валериана: «Возьми на себя должность цензора, которую возложила на тебя Римская res publica».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.