Челмсфордские ведьмы

Челмсфордские ведьмы

В Челмсфорде, Эссекс, в летнюю судебную сессию 1566 г. состоялся первый в истории Англии действительно заметный ведовской процесс. Все его этапы были подробно изложены в соответствующем дешевом популярном издании, ставшем предвестником множества аналогичных книжонок, которым суждено было появиться в последующие два столетия. Упомянутый памфлет носил название: «Допрос и признания неких ведьм из Челмсфорда, графство Эссекс, сделанных перед судьями ее величества в 26 день июля месяца, года 1566, во время выездной сессии суда, которая проводилась тогда в том городе. Одну из ведьм казнили за это самое преступление, как более подробно показывает их допрос».

Данный процесс может служить типичной иллюстрацией английских ведовских практик, поскольку включает в себя все характерные для более поздних дел признаки. Решение суда превратилось в прецедент, которым впоследствии руководствовались и другие слуги закона. В первый день разбирательства проводили преподобный Томас Коул, священник Челмсфордского прихода, и сэр Джон Фортескью, позднее канцлер казначейства; на второй день дело перешло в руки сэра Гилберта Герарда, главного прокурора, и Джона Сауткота, судьи Королевской Скамьи. Вмешательство главного прокурора показывает, как незначительное дело было раздуто в процесс глобального масштаба.

Обвинения против троих подследственных, Элизабет Фрэнсис, Агнес Уотерхаус и ее дочери Джоан, никак не были связаны между собой; единственное, что объединяло этих женщин, так это общее происхождение — все они были из деревни Хэтфилд-Певерелл в Эссексе, а также то, что миссис Фрэнсис отдала миссис Уотерхаус своего старого кота по кличке Сатана. Элизабет Фрэнсис, жену Кристофера Фрэнсиса, йомена, обвиняли в том, что она заколдовала новорожденного ребенка Уильяма Аугера, «который стал калекой». Она созналась и в других преступлениях, была признана виновной и осуждена на один год тюрьмы. Согласно статуту о ведовстве Якова I ее бы повесили. Позднее Элизабет обвинили в том, что она наслала порчу на Мэри Кок, «которая чахла десять дней»; она отказалась признать свою вину, однако ее все же нашли виновной, но (вместо того чтобы повесить, как и полагалось в случае второго привода) снова посадили в тюрьму на год, в течение которого она должна была четыре раза стоять у позорного столба. В 1579 г. Элизабет опять обвинили в порче, на этот раз некой Элис Пул, «которая чахла до 1 ноября (1578), когда и умерла». Хотя Элизабет и не признала себя виновной, ее осудили и повесили.

Ее признание на суде 1566 г. воспроизводится, как считают, дословно, однако никаких упоминаний обвинительного акта в памфлете не содержится. Но поскольку протоколы суда по делу Элизабет Фрэнсис существуют до сих пор, то памфлет не может быть фиктивным. И все-таки непонятно, где, например, находился Уильям Аугер, отец упомянутого околдованного ребенка, и почему Элизабет осудили на основании сделанных ею признаний, ничего общего не имевших с оригинальным обвинением? Может быть, все дело в том, что публику елизаветинской эпохи больше интересовали похождения миссис Фрэнсис до и после замужества, а также проказы ее кота Сатаны, который умел превращаться в жабу?

Второй подсудимой стала миссис Агнес Уотерхаус, шестидесятитрехлетняя вдова, обвиненная в порче Уильяма Файни, «который чахнул до 1 ноября (1565), когда и умер». С миссис Фрэнсис ее связывало то, что она взяла кота последней, которого, отчаянно нуждаясь в шерсти, устилавшей изнутри его коробку, превратила в жабу. Матушка Уотерхаус созналась и в попытке убийства другого соседа, который, однако, «был столь силен в вере, что она не смогла ему навредить». Кроме того, она созналась и в различных случаях, когда она из мести убивала скот. Почти столь же сильно повредило ей признание в том, что она читает свои молитвы по-латыни (вполне естественно для человека, родившегося в католической Англии в 1503 г.), предзнаменование будущих способов проверки ведьм.

Не считая истории, рассказанной двенадцатилетней Агнес Браун, бесспорные доказательства своей вины матушка Уотерхаус представила сама. Следующие признания вполне типичны:

Также она призналась, что, рассорившись с некоей вдовой Гуди, попросила Сатану утопить ее корову, что он и сделал, а она вознаградила его, как прежде.

Еще она поссорилась с другим соседом и извела трех его гусей таким же манером. Другая отказалась дать ей масла, и она сделала так, что у той соседки два или три дня подряд не выходил творог.

К концу процесса главный прокурор стал расспрашивать матушку Уотерхаус о том, как ее помощник сосал кровь. Хотя к тому времени она сделала множество всяких признаний, на этот прямо заданный вопрос ответила, что ни в чем подобном она не повинна:

Главный прокурор: Агнес Уотерхаус, когда кот сосал твою кровь?

Агнес Уотерхаус: Никогда.

Главный прокурор: Никогда? Сейчас посмотрим (Тюремщик поднял ее платок, и у нее на лице они увидели различные точки, и еще одну прямо на носу.) Отвечай правду, Агнес, когда он в последний раз сосал твою кровь?

Агнес Уотерхаус: Клянусь, милорд, не в последние две недели.

И в данном случае памфлет также не дает никакой информации относительно оригинального обвинительного акта, если не считать списка различных незначительных преступлений, упомянутых выше, и параграфа, гласившего: «Поссорившись с соседом и его женой, она попросила Сатану убить его, от чего он умер». Однако логично было бы предположить, что вдова соседа миссис Файни выступит свидетельницей на процессе по делу об убийстве ее мужа, чего не произошло. Матушку Уотерхаус допрашивали два дня подряд, 26 и 27 июля, признали виновной и повесили 29 июля 1566 г. Возможно, именно она стала первой в истории Англии Нового времени женщиной, повешенной за ведовство. На эшафоте старуха «отдала душу Богу, надеясь пребывать в радости с Христом Спасителем, Который купил ее Своей драгоценной кровью».

Третьей подсудимой была Джоан Уотерхаус, 18 лет, которую обвинили в том, что она наслала порчу на двенадцатилетнюю Агнес Браун, «которая 21 июля сделалась увечной на правую руку и ногу». Джоан «положилась на правосудие» и была оправдана. Самой интересной подробностью этой части процесса является, пожалуй, рассказ Агнес Браун о черной собаке, которая, по ее утверждению, была на самом деле замаскированным белым в пятнах котом по имени Сатана!

В такой-то день (день она назвала с уверенностью), пока она сбивала масло, подбежало к ней какое-то существо, похожее на черную собаку, с обезьяньей мордой, коротким хвостом, цепью вокруг шеи, на которой висел серебряный свисток (так она подумала), и рогами на голове. А во рту у него был ключ от молочной. — А потом, милорд, — продолжала девочка, — я испугалась, потому что он прыгал и скакал туда и сюда, а потом уселся в крапиву. Я спросила, чего он хочет, и он сказал: масла. Я ответила, что у меня для него ничего нет. Тогда он ответил, что сам возьмет, подбежал с ключом к двери молочной и стал вставлять ключ в замок. Но я сказала, что и там он ничего не получит. А он сказал, что получит. Когда дверь открылась, он подбежал к полке и положил свой ключ прямо на новый сыр. Он пробыл там некоторое время, потом вышел, запер дверь и сказал, что сбил для меня немного масла, и с этими словами ушел. «…» И вот, милорд, когда на следующий день он снова пришел ко мне с ключом от молочной в зубах, я спросила: «Именем Иисуса, что это у тебя?» Но он положил ключ и сказал, что я говорю злые слова, повторяя это имя, и исчез. Тогда моя тетушка взяла ключ, ибо он не возвращал его нам два дня и две ночи, и мы пошли в молочную; там мы увидели печатку масла на сыре, а через несколько дней он опять пришел, а в пасти у него был бобовый стручок… Я спросила: «Именем Иисуса, что это у тебя там?» Он положил стручок, сказал, что это злые слова, и ушел, а немного погодя пришел снова с куском хлеба в зубах. Я спросила у него, что он хочет, а он ответил, что хочет масла; и ушел. И, милорд, до прошлой среды, которая была 24 июля, я его не видела… а тогда он пришел с ножом в зубах и спросил, жива ли я еще. А я ответила: «Да, благодарение Господу». Тогда он сказал, что если я еще не умерла, то он воткнет мне в сердце свой нож, и тогда я непременно умру. А я тогда отвечала: «Именем Иисуса, положи свой нож». Но он ответил, что не хочет пока расставаться с ножом своей хозяйки, а когда я спросила, кто его хозяйка, он стал мотать головой и показывать на твой дом, матушка Уотерхаус.

Тогда, единственный раз за все время, миссис Уотерхаус возразила Агнес Браун, заявив, что у нее в доме нет другого ножа, кроме кухонного, стало быть, она не та ведьма, которой принадлежит кинжал. 

Перед нами один из наиболее ранних английских примеров спектрального доказательства, когда свидетель подтверждал связь призрака, или дьявола, с обвиняемой.

В дальнейшем в Челмсфорде имели место еще три подобных процесса 1579, 1589 и 1645 гг.