Важные подробности

Важные подробности

Начну с того, что, по моему представлению, я был в сознании вряд ли более минуты. Так мне кажется сейчас.

Началось же пробуждение с сильной икоты, зрение не было восстановлено, все начиналось в темноте. Я знал, что икота предшествует смерти, поэтому вместе с возвращением сознания возникла и мысль (вернее, уверенность), что я умираю или уже умер. Сразу же возникла мысль о жене и тех, кто видел во мне опору. И я начал, может, даже несколько лихорадочно искать подтверждение, что это не так — что я не умер и нахожусь в своем теле. Я стал пробовать шевелить ногами и руками, но возникло ощущение, что у меня с ними нет никакой связи. Поясню. Руки и ноги могут быть зажаты так, что ими невозможно пошевелить, но все равно вы будете понимать, что ваша команда на шевеление к ним доходит. Руки и ноги могут быть отключены местной анестезией, но и в этом случае вы понимаете, что они, пусть онемевшие и не реагирующие на ваши команды, все-таки у вас есть. У меня же было ощущение, что между мною и моими конечностями обрублена всякая связь. Мне тогда даже представилась эта связь в виде белой полосы, идущей от меня к ноге и резко заканчивающейся ровным прямоугольным обрезом. Сигналы от меня доходят до этого обреза и дальше никуда не поступают. Это родило подспудную мысль, что я нахожусь уже отдельно от своего тела, но я продолжал попытки.

Закончились они возвращением зрения. Сначала я увидел яркое белое пространство. По идее, я должен был бы увидеть бестеневые светильники операционной (я их видел, правда, выключенными, когда меня положили на стол в начале первой операции), но сейчас их надо мною не было (потом я выяснил, что меня оперировали прямо на каталке: перекладывать меня на операционный стол не было времени). Справа от себя я увидел штативы, на которых устанавливают бутылки для внутривенного вливания. На них была закреплена одна бутылка с каким-то раствором и висели пакеты с кровью. Исходя из увиденного можно сделать вывод, что я смотрел на мир из положения лежа на спине на операционном столе. Угол моего зрения был очень узким: я видел, что от бутылки идут пластиковые трубочки вниз к моему телу, но куда именно они подходят, я уже не видел; это выпадало из поля зрения. Пакеты с кровью были практически пусты, их верхняя часть слиплась, кровь была только в нижнем углу, пакетов было, по-моему, три, причем два висели один над другим.

Отвлекусь. Студентом я был донором и сдавал кровь раз в два месяца. Сдавали 460 г (10 г шло на анализ), платили за это 23 руб. (стипендия у меня была 35 руб.). Кровь от нас тогда забирали в стеклянные бутылки. После этого при всех травмах мне никогда кровь не вливали, я никогда не видел, в какой таре она хранится. Я долго думал, не мог ли я видеть консервированную кровь в каких-либо фильмах. Вспомнил кадры документального фильма о Вьетнамской войне. В них эвакуировали раненных американских солдат, и санитары на ходу вливали им в вену раствор, так вот этот раствор был в пластиковых мешочках, но прямоугольной формы. Полные, эти пакеты должны были иметь вид колбаски. Все. Как сегодня выглядит консервированная кровь или кровезаменители, я никогда в жизни не видел.

И то, что кровь хранится в пластиковых квадратных пакетах, похожих на подушечки, я впервые увидел, когда пришел в сознание после своей смерти!

Для меня это безусловное подтверждение того, что это был не бред, что я действительно пришел в сознание после смерти своего тела. Я не мог в бреду увидеть то, чего никогда в жизни не видел!

Думаю, что слух включился сразу же после начала клинической смерти и моего прихода в сознание; я, наверное, слышал и шум в операционной, и разговоры хирургов. Но я их не помню, поскольку был увлечен попыткой установить связь между собой и своим телом. Помню только призыв кого-то из врачей, обращенный непосредственно ко мне: «Держись! Ты не умрешь!». Причем этот призыв был обращен ко мне дважды.

Вот, собственно, и все, что я могу рассказать, о виденном и слышанном во время возвращения сознания в ходе клинической смерти. Не много. Но что поделать, если с точки зрения эксперимента, реаниматоры выдернули меня с того света слишком рано для того, чтобы узнать побольше, но вовремя, чтобы не повредить связь нейронов моего мозга со мною — с моей душой.

Поэтому наиболее ценным для меня являются мои собственные ощущения и восприятие происходящего.

Во-первых, хотя это и не очень важно ввиду наркоза, у меня не было ни малейших болей.

Далее. Бояться и показывать свой страх — это разные вещи. Я боялся операции, на которую пошел, боялся потому, что она слишком тяжелая. И помню радостное чувство после пробуждения от наркоза после первой операции: я жив, и ничего особенно не болит! И когда в перевязочной я увидел, что из меня уже вытекло не менее полулитра крови, когда стало понятно, что у меня повреждено что-то внутри, а хирург не может добраться до этого повреждения, чтобы остановить кровотечение, мне тоже стало не по себе. Сама собой возникла мысль, что это может закончиться моей смертью, а вместе с этой мыслью возник и страх.

Поэтому было бы естественным, если в описываемый момент сознание вернулось ко мне вместе с чувством страха за свою жизнь.

Но никакого страха не было!

Конечно, не было и эйфории; думаю, что ей неоткуда было взяться. Но при всем осознании того, что я умер или умираю, у меня было полнейшее спокойствие. Призывы ко мне врачей держаться и их обещания того, что я буду жить, оставили меня совершенно равнодушным, я пропустил эти призывы мимо ушей. Мне это было неинтересно! Мне было безразлично, спасают меня или нет, и спасут ли. Сложно описать это чувство. Это не было отупением, ведь я пытался получить доказательства того, что я не умер, — я действовал. Скорее всего это чувство, когда ты после опасных приключений наконец добрался домой и теперь с тобою все в порядке. Это чувство того, что все идет как надо и с тобою все хорошо.