Глава вторая Шопинг

Глава вторая

Шопинг

Рекламные уловки постиндустриального общества, какими изощренными они бы ни были, сами по себе не в состоянии породить такое стойкое порабощение человеческой сущности потребительством. Есть гораздо более мощная гравитация, легко отделяемая от удовлетворения насущных потребностей и создающая собственную зону притяжения, так сказать автономную планетную систему.

Планеты, сферы устойчивого сущего, созданы упорным трудом (так Брахма создает Землю длительным и соразмерным усилием пахтания первичного бульона), но вращаются они по потребительским орбитам – на эти орбиты нацелены и помыслы большинства обитателей планет. Воспаряя на орбиты потребления, пользоприносители осуществляют свои полеты во сне и наяву. Есть у них и прогрессия успеха, есть возможность вырваться на более высокую потребительскую орбиту. Но возможность покинуть зону действия гравитации потребительства, как правило, даже не рассматривается. Подобно тому как полет воздушных гимнастов в цирке ограничивает страховочная лонжа, прочные, но эластичные нити потребительства сдерживают и корректируют полет воображения счастливых мира сего.

Связанность всех устремлений страстью приобретательства и именуется, собственно говоря, стяжанием. Эта страсть захватывала и отдельных индивидов, и классы (как господствующие, так и угнетенные), и целые цивилизации. Однако свою совершенную форму стяжание обрело лишь в ХХ столетии, и обрело ее в практике шопинга.

Остается только удивляться, что это явление так и не получило должной оценки, дело ограничилось простой констатацией: шопинг есть некий способ времяпрепровождения, органичный для общества потребления… Это тем более странно, что благодаря Кьеркегору и Фрейду европейская метафизика открыла для себя важность повторения, ставшего едва ли не главной философской темой на рубеже тысячелетий. Шопинг как самая яркая иллюстрация действенности данного метафизического принципа остался тем не менее в стороне от серьезного анализа. Никому не пришло в голову причислить «обыкновенный шопинг» к экзистенциалам вроде хайдеггеровского бытия-к-смерти или рассмотреть его в том же теоретическом контексте, что и, например, «эксплуатацию». Возможно, шопинг так и оставался бы чем-то сравнительно невинным, если бы нестяжательское движение сразу же не натолкнулось на него как на преграду, установленную со всех сторон сразу. Наткнулось примерно так же, как фрейдовский Lustprinzip наталкивается на принцип реальности. Вот что в этой связи говорил Бланк на встрече с харьковскими бланкистами-сочувствующими.

БЛАНК. …А знаете ли вы, друзья мои, что самое яркое и емкое описание непримиримого конфликта между нестяжателями и жлобами принадлежит Пушкину?

СТАС ВИЦЕНКО. Изумруду?

БЛАНК. Александру Сергеевичу.

ГОЛОС. Это про скупого рыцаря, что ли?

БЛАНК. Нет, в «Скупом рыцаре» описывается тяжелая форма одержимости стяжательством, своего рода патология. Патологию легко обличать, я же имею в виду другое:

Пошел поп по базару

Посмотреть кой-какого товару.

Навстречу ему Балда

Идет, сам не зная куда…

СТАС. Ну, это как раз про меня.

БЛАНК. Попробуем вдуматься в пушкинские строки. В сущности, обоим героям, что попу, что Балде, нечего делать. При этом поп поступает просто по инерции, он идет «посмотреть кой-какого товару» – так поступают все «нормальные» люди, не говоря уже о людях успевающих и преуспевающих. Другое дело Балда – он не связывает себя видимостью цели, понятной всем, а вместо этого «идет сам не зная куда». За «маленьким» различием скрывается несовместимость двух миров и, соответственно, непримиримость позиций – об этом и сказка. Ведь нельзя сказать, что поп поддался какому-то искушению, которому он пытался противостоять, – ничего подобного, он просто пошел по базару от нечего делать, без какого-либо особого повода. Можно сказать, ноги сами понесли его туда. То есть ситуация проще пареной репы (или вареной полбы): если тот или иной толоконный лоб решает отправиться куда глаза глядят, он идет «посмотреть кой-какого товару» – потому, что туда и глядят его глаза, туда и возносятся его толоконные грезы.

Таким образом мы и получаем определение шопинга. Как вы понимаете, сегодня ситуация только усугубилась: как целенаправленные движения, так и бесцельные шатания влекут хронического потребителя в одно и то же место, затягивают в воронку, охватывающую весь земной шар. Эти челночные движения и называются шопингом.

По преданию, персидский царь Ксеркс (а может, и другой царь) потребовал однажды от своих мудрецов написать для него историю человечества. Мудрецы взялись за работу и через какое-то, немалое очевидно, время доставили заказчику телегу, груженную манускриптами. Царь возмутился: у меня нет времени, чтобы читать все это – и потребовал представить ему только самое главное. Выжимка главного заняла еще больше времени, и в результате Ксеркс получил конспект всеобщей истории в одном томе. Вероятно, и этот том показался царю слишком внушительным – в гневе он приказал оставить лишь самое важное. Повеление исполнил мудрейший из мудрецов, представив Ксерксу конспект человеческой истории, уместившийся в одну строчку, которая гласила: они рождались, жили и умирали.

Сегодня мудрейшему пришлось бы внести поправку даже в этот кратчайший конспект. Они рождались, занимались шопингом и умирали – вот как сегодня выглядит самая общая схема происходящего на земле людей.

Все, что Хайдеггер в «Бытии и времени» описывал под именем «глазения», «праздношатания», «стояния без дела», – все это сейчас монополизировано шопингом. Сюда следует прибавить еще и достижение заветных целей. Ведь шопинг не ограничивается только временем шатания по магазинам, хотя и это время, измеренное в человекочасах, уже сливается в целую калиюгу. Сточные воды времени вбирают в себя и то, что сброшено в канализацию пользоприношения, совершаемого во имя грядущего шопинга. А также и время для обдумывания гамлетовского вопроса в его современной версии: что, где, когда и почем купить? Какие дерзновенные мечты витают в толоконных лбах: тут тебе и люстра с висюльками, и соковыжималка, и яхта… А ноги сами заворачивают на базар.

Вот что представляет собой на деле это невинное занятие – шопинг. И мы, собравшиеся здесь, принадлежим к тем немногим, у кого имеется врожденный или благоприобретенный иммунитет к шопингу.

ГОЛОС. То есть как здоровые среди больных.

БЛАНК. Да. Или как уцелевшие во время эпидемии, бушующей уже на протяжении столетий.

СТАС ВИЦЕНКО. А есть ли способ исцелить этих больных?

БЛАНК. Они в большинстве своем хроники. По-моему, Пушкин в своей сказке как раз и указал самый реалистичный способ избавления от горячки шопинга и ступора пользоприношения. Где-то осознанно, а где и неосознанно мы следуем путем Балды. Уже одним тем, что мы просыпаемся без всякого желания посмотреть кой-какого товару и спокойно идем себе сами не зная куда, мы даем первый щелчок по лбу. А тем, что, не принося никакой пользы, мы живем по-настоящему осмысленной жизнью… Нет, даже не так: мы-то, собственно, и живем жизнью, а они жизнью только маются. Вот вам и второй щелчок…

ФОМА БРЮТ. То есть, Бланк, можно сказать, что мы действуем от балды…

БЛАНК (смеется). Конечно! А как иначе мы поставим весь этот мир на попа? Вы только вдумайтесь: два щелчка в лоб коллективного жлобства! Уже немало, скажу я вам. Но толоконный лоб еще крепок. Улавливаете, к чему я клоню?

ГОЛОСА. Бланк, давай резолюцию!

БЛАНК. Сами давайте резолюцию.

ФОМА БРЮТ (перекрикивая шум). Чтоб от третьего щелчка вышибло ум у старика!!!

(Слышен одобрительный шум и выкрики: «По заветам Александра Сергеевича!», «Пушкин – наше всё» и т. п. Как водится, по окончании встречи участники обменялись фенечками.)

* * *

Способность шопинга заполнять время повседневности и имитировать смыслы, включая смысл жизни, достойна удивления. Осуществление покупок далеко не единственное содержание этого процесса, включающего в себя целый пучок стратегий. Сама процедура осмотра, выбора и приобретения товара может войти в библейское определение обыкновенного женского, несколько расширив и дополнив это понятие, но не изменив его сути. Не то чтобы в воронку шопинга не попадались мужчины – еще как попадаются, но виртуозом в этом деле все же является женщина, и ее опыт поневоле оказывается эталонным. Именно для обыкновенного женского в его расширенном понимании мир посредством шопинга предстает как коллективный соблазнитель (с точки зрения Фрейда и Юнга оба начала, и мужское и женское, присутствуют в каждой психике и окончательная гендерная принадлежность определяется лишь степенью актуализации того или иного полюса). Соблазняемые шопингом особи мужского пола тоже тем самым выказывают наличие женской ипостаси или, попросту говоря, демонстрируют «свое бабье».

Чтобы возбудить обыкновенное женское в каждом покупателе (клиенте), используются отработанные веками ухищрения, сравнимые с лучшими элементами флирта в исполнении истинных мастеров этого дела, советских шестидесятников (благодаря этому своему искусству и вошедших в историю). Главную роль играют даже не рекламные навороты – они всего лишь манящие, обещающие взгляды, бросаемые с экранов, постеров и страниц глянцевых журналов. Они тоже важны – но еще важнее касания. То, что затрагивает специфически чувствительные места: игра ценников, слегка меняющихся от магазина к магазину, сопоставления воображаемого с наличным – и заполнение лакун воображения внезапным попаданием в свой товар. Опять же продавцы – живые манекены разной степени одушевленности… Сами товары, умеющие не только быть на виду, но и не сразу бросаться в глаза, способные обнаруживаться покупательницей, как грибы в лесу… Все это и многое другое вовлечено в игру, лучше даже сказать в Игру – по степени важности она может претендовать на то, чтобы писаться с большой буквы.

В играх шопинга нет дискриминации по возрасту, цвету кожи или фактору внешней привлекательности – всякий обладающий средствами есть желанный предмет обольщения. Реестр касаний многообразен: они могут быть нежными – в каком-нибудь бутике, могут быть терпкими – в манере уличных торговцев, но и на такие есть спрос: не так уж и мало любителей, например, поторговаться на рынке. В пределе касания могут переходить и в «тычки» – тут можно вспомнить удивительный феномен советской торговли, когда продавцы не просто испытывали отвращение к покупателям, но и всячески его подчеркивали. Однако и это не останавливало Игру: модификация правил, привнесение элементов садо-мазо требовало лишь применения назубок усвоенного принципа: вовремя расслабиться и получить удовольствие. Впрочем, до прихода Бланка ни один коммунистический эксперимент не смог хотя бы поколебать устои вселенной вещеглотов.

* * *

Сравнения шопинга с эросом, конечно же, не случайны: с позиций принципа наслаждения эти две сферы соседствуют друг с другом и располагают, так сказать, территориями двойной юрисдикции. И хотя чувственная интенсивность шопинга уступает эротическим всплескам, зато общая площадь ублажаемой шопингом поверхности чувственного да и стойкость очага возбуждения в подавляющем большинстве рядовых случаев превышают возможности эроса.

Самые разнородные человеческие практики и устремления втягиваются в воронку шопинга. В их числе и страсть коллекционера, о которой немало писали Ролан Барт, Бодрийяр и Нуну Гонсалвеш. Органично вписана в шопинг и стратегия выборочного присвоения, порождающая иллюзию выстраивания своей индивидуальности. Согласно Гегелю, хитрость разума развивается из принуждения к труду, ее инициирует господин, но реализует раб, проявляя изощренность в обработке вещей. Будучи «поставленным» господином, раб, в свою очередь, стремится поставить вместо себя технику. Замещение такого рода требует изобретательности, и история этой изобретательности образует основные вехи технического прогресса. Даже если согласиться с данной схемой, придется признать, что практически одновременно поднимается и вторая волна хитрости разума, связанная уже с играми потребления, которые и достигают формального совершенства в практике шопинга. Шопинг предстает как партнер и конкурент технического прогресса. Происходит интерференция двух волн хитрости разума, усиливающая импульс стяжательства и, наоборот, подавляющая другие импульсы духа. В практике шопинга обыгрывается целая россыпь маленьких хитростей (они же ловушки): как изловчиться, чтобы купить подешевле, успеть на распродажу, а главное, чтобы быть в курсе «что-где-почем»? Быть в курсе этого гораздо важнее, чем держать руку на пульсе политических событий, – некоторые, впрочем, для того и держат там руку, чтобы быть в курсе основного вопроса практической жизни.

Множество силовых линий, вдоль которых ориентировано человеческое поведение, сходятся в каждом единичном акте шопинга и уж тем более в повседневной принудительности этого явления. Ежедневный опыт решения основного вопроса – это великая сила и в то же время страшная сила. Несмотря на извлекаемое удовольствие (от применения тех же маленьких хитростей), расходящиеся круги потребительства достигают самых сокровенных уголков души и оставляют после себя руины. В отличие от роковых ошибок трагического героя или страданий юного Вертера, потребительские заморочки непросветляемы в принципе, а замороченная ими душа – неспасаема. Душевная рана, «освежаемая» каждым актом пользоприношения, вроде бы зарубцовывается терапией шопинга, но при этом происходит замещение высоких порывов духа челночными монотонными движениями управляемого воображения. Именно так выглядит и так происходит прижизненное угасание, коллапс души.

Стоит привести любопытный рассказ Стаса Николаева (ник Хоба), вождя чижиков, небольшого нестяжательского племени Петербурга, близкого к бланкистам.

Моя Лариса, в сущности, замечательная женщина – чуткая, преданная и, я бы сказал, чувственная. Она была хорошей женой. Но вот одно обстоятельство вызывало у меня изумление с самого начала: едва ли не каждый раз после наших занятий любовью, когда волны блаженства еще не окончательно улеглись, Лариса вдруг говорила мечтательным тоном: «Стасик, тебе не кажется, что наш вытяжной шкаф на кухне слишком шумит? Я тут присмотрела…» или «Сегодня в нашем любимом универсамчике мне попался чудесный рифленый коврик для ванной. Денег, как назло, не было, но я попросила отложить…» Такие дела. Сначала я удивлялся, то есть удивляюсь я до сих пор, а сначала даже обижался: может, я сделал что-то не так, не смог зацепить по-настоящему?.. Ну, соответственно, комплексовал насчет своих мужских достоинств… Но потом перестал обижаться. Просто я понял, даже можно сказать отследил, что, по мере того как острота ощущений спадает, дело доходит до отложенного очага возбуждения и то, что в нем было, озвучивается… Получается как бы вторая волна оргазма, и без обращения к какому-нибудь рифленому коврику оргазм будет неполным.

Я потом даже старался рассматривать эти постсексуальные откровения как проявления беззащитности, доверия, что ли… Правда, периодически меня мучило страшное подозрение: а что если она после того просто произносит наконец вслух то, о чем думала во время того? И это подозрение касалось не столько самой Ларисы, сколько вообще природы женщины. Что опять же не прибавляло мне оптимизма. Да. Но расстались мы по-хорошему.

А свою любимую Юльку я встретил в маршрутке – тоже получилась целая история, очень даже поучительная. Там ехала одна дама, приятная во всех отношениях, и всю дорогу говорила по мобильнику, рассказывала о своих сегодняшних покупках. Причем сначала одной подруге, а потом то же самое – другой: кафель, плитка, изразцы… Народ, надо сказать, прислушивался с интересом, некоторые, наверное, сопереживали. Я, естественно, мучился и еще подумал про себя: «Вот за что вас называют тетками, независимо от возраста…» Ну, это самое цензурное из того, что я подумал. Рядом со мной сидела девушка – сначала я ее даже не заметил. Видимо, девушка тоже страдала, потому что я вдруг расслышал, как она очень тихо, про себя, сказала: «Вот с-с-сука», – как раз именно эти слова вертелись у меня в голове. В общем, я проехал лишних пять остановок и вышел вместе с ней. С тех пор мы неразлучны.

Сейчас я понимаю, что полюбил ее за целомудренность. В смысле полного отсутствия потреблятства. Теперь-то я знаю, какая это редкость – чистый секс, без примеси потреблятского разврата. У нас с ней одни и те же аллергены и одинаковые рвотные реакции.

Хоба не возражал против записи этой истории. Любовь, о которой он говорит, действительно существует среди дезертиров с Острова Сокровищ и связывает людей друг с другом. Эта любовь основана на проявлениях настоящего мужского и необыкновенного женского.

* * *

В русском языке слово «шопинг» содержит неустранимый отрицательный оттенок, возможно, благодаря подспудным созвучиям. С позиций психологического плацдарма бланкистов это можно назвать благоприятным обстоятельством, хотя для теоретического анализа более нейтральный термин был бы предпочтительнее. Как бы там ни было, заменить «шопинг» нечем, границы явления очерчены более или менее точно: пойти по базару, посмотреть кой-какого товару. Будет ли при этом куплен товар, не столь важно, как может показаться. Это не столь важно даже для самой индустрии, для товарного производства в целом и уж тем более для основополагающего человеческого феномена, включившего в себя все привативные, «несобственные» модусы бытия, описанные Хайдеггером. Заниматься шопингом можно и не доставая кошелька, прибегая лишь к услугам воображаемого бумажника. Воображаемые «сто талеров», о которых с насмешкой говорил Кант, конечно же не сделают их обладателей богаче, но для занятий шопингом и этой мнимой наличности достаточно. Запримеченный товар попадает в отложенный спрос, возможно, со временем он будет куплен. Совокупного продавца в принципе устраивает уже сама эта возможность, поэтому он всячески поощряет любое праздношатание по базару. Зато результаты такого праздношатания дают повод для нескончаемых «бесед». Пресловутая роскошь человеческого общения в значительной мере сводится к обсуждению результатов шопинга.

Неукротимая стихия безответственной речи именуется Хайдеггером «болтовня» («Gerede») – нетрудно заметить близость и даже сущностное родство этой стихии с шопингом. Сопоставление близкородственных проявлений позволяет предположить, что болтовня отнюдь не является чисто лингвистическим феноменом. Да, этот феномен пышным цветом расцвел в сфере речи, где он, собственно, и получил свое имя. Но само по себе отсутствие словесной оболочки не прекращает болтовни. Ведь и обмен жестами на языке глухонемых может быть типичной болтовней, даже если при этом не произносится ни единого слова.

Петербургский исследователь Константин Пигров в свойственной ему оригинальной манере отнес к болтовне и груминг, широко распространенный у приматов. Действительно, груминг (поиск насекомых друг у друга, так сказать взаимопочесывание) заполняет собой почти весь фон совместного пребывания в безопасности.

Взаимное вылавливание блох, сближающее и объединяющее одностадников, разумеется, биологически целесообразно. Но есть основания полагать, что эта генетически первичная функция груминга отнюдь не главная, ведь обходятся же без него большинство млекопитающих. Несомненно, важнее другое: то, что груминг успокаивает, продуцирует коммуникацию ради коммуникации. В ходе антропогенеза (во время первой антропогенной революции) та же насущная задача была решена уже другими средствами – путем использования голосовых связок и колебаний гортани. Благодаря такому расширению болтовня смогла вместить целый мир, но ее сущностное родство с грумингом сохранилось. Это родство схвачено в интуиции русской речи, в замечательном выражении «хватит чесать языками» – любой антрополог мог бы позавидовать подобной наблюдательности.

Но если языковым воплощением груминга стала болтовня как таковая, то ее аналогом для опорно-двигательной системы явился шопинг. Груминг и шопинг – близнецы и братья, и, вновь обращаясь к лексической сокровищнице русского языка, можно добавить: у одного ни отца, ни матери, у другого ни стыда, ни совести… Шопинг как раз и удовлетворяет «потребительский зуд», сравнение Сократа здесь прекрасно работает. Отличный повод для чесания языками в свою очередь является медиатором ускоренного товарообмена – так возникает замкнутый круг противоестественного хода вещей, где властвует исследованный Марксом товарный фетишизм.

Что ж, груминг был венцом эволюции и своего рода высшим удовольствием у приматов. Преобразившись в шопинг в человеческом мире, он тем не менее сохранил свой статус и по-прежнему является высшим удовольствием приматов. Он все так же сближает и объединяет одностадников.

* * *

Но шопинг выступает не только в роли наполнителя сточных вод времени, будучи, как справедливо замечает Бланк, «растяжкой» человеческой жизни, устанавливаемой между ее началом и концом. Шопинг, в частности такое его социально-психологическое отложение, как вещизм, успешно имитирует смысл жизни. В нем есть все нужное для того, чтобы обеспечить субъекта пожизненным занятием, – все, начиная от скромного обаяния мира, переоборудованного в торговый зал, до тщательно разработанной системы поощрений для пользоприносителей.

Тип современного преуспевающего человека сформировался около ста лет назад. Один из жрецов Мельницы-Гидры, Дейл Карнеги, не мудрствуя лукаво заявил: преуспевает тот, кто рационально распоряжается своим временем. В чем-то жрец был прав, хотя ни одному дезертиру с Острова Сокровищ не пришло бы в голову назвать это время «своим». Опять же совершенно не ясно, кто тут кем распоряжается. Тем не менее человек успеха, во всяком случае, «не теряет времени даром», по этой причине он всегда занят и ему некогда отвлекаться на посторонние позывные. Однако, в соответствии с мыслью Хайдеггера, его «неотложные занятия» суть всего лишь прикрытие пустоты. Сотня дел придумана для того, чтобы скрыть гнетущее внутреннее безделье, духовную инерцию и душевную лень. Да еще чувство «никомуненужности» – его тоже постоянно приходится припудривать подтвержденными знаками успеха.

Отсюда такое хлопотливое служение идолищу, отсюда же и нешуточная самоотверженность, ведь у преуспевающего вещеглота зачастую и вправду нет времени даже на шопинг… Приходится отказывать себе чуть ли не в единственной радости жизни, в «контактах первой степени» с миром товаров, миром, особенно приветливым к рыцарям пользоприношения. Остаются, правда, контакты второй степени, в которых и воплощен принцип наслаждения для «делового человека». Такие контакты через посредников, точнее говоря, через посредниц можно назвать дистанционным шопингом. В отличие от любимой женщины механика Гаврилова любимая женщина бизнесмена Смита играет роль выносного органа удовольствия. Ее самозабвенное погружение в шопинг компенсирует занятость одержимого пользоприносителя. Только на первый взгляд подобная ситуация может показаться абсурдной или метафорической: здесь как нигде работает правило «муж и жена одна сатана». Жрица успеха, одурманенная вещизмом (удавалось ли пифиям в Дельфах приводить себя в столь полное состояние самозабвения?), часами бродит по Супергипермаркету, удовлетворяя себя шопингом. Резонанс с выносного органа удовольствия достигает чувствительных центров второй сатанинской половины и производит надлежащее действие. Мистер Смит, во-первых, получает чувственное подтверждение своего успеха и правильности совершенного им выбора. Он даже умиляется тонкости душевной организации своей спутницы жизни, которая в одних случаях предпочитает Боша Филипсу, а в других, наоборот, Филипса Бошу. А во-вторых, уже ублаженная шопингом, насытившая свое обыкновенное женское, половина не требует потом слишком многого от супруга.

И она в свою очередь думает с умилением: как немного надо этому дурачку, чтобы чувствовать себя хозяином жизни. Ну, пусть похозяйствует на моих условиях… Получается типичная фигура превратности, из тех, что описываются Гегелем в «Феноменологии духа». Он думает, что имеет ее, она уверена, что имеет по полной программе его, а в результате их обоих имеет Монстр – тот самый, что погубил всех донкихотов и перехватил приношения, адресованные прочим богам. Это и есть точное описание оргии потреблятства, и глагол «иметь» с его характерной двусмысленностью как нельзя лучше передает суть ситуации.

* * *

Помимо широко известной истории о подвешенном кафе, в «Гирлянде желтых лютиков» приводятся и детские воспоминания, которыми Парящая-над-Землей поделилась однажды со слушателями Петербургского подвесного университета.

Мне было уже лет семь, когда я усомнилась в мудрости взрослых. Виновником этого оказались мои родные. Помню, у нас тогда гостил дядя, человек обеспеченный и, как выражалась мама, «правильный». По «ящику» как раз показывали какой-то репортаж про американских бродяг в Индии – на экране мелькнула фотография парня лет двадцати, помнится, у него был какой-то очень удивленный вид. Показали еще его гитару и какую-то сумку, увешанную плетеными ремешками. Голос за кадром сообщил, что этот человек погиб, вероятно, от передозировки наркотиков. Сообщили также, что имя и фамилия погибшего не установлены, местные жители, которые его хорошо знали, называли его просто «янки».

Глядя на меня, дядя прокомментировал услышанное примерно так: «Бессмысленная смерть, бессмысленная жизнь. Сгинул ни за грош, а мог бы ведь человеком стать. Делай выводы, Лиска» – и погладил меня по голове.

Выводов я никаких не сделала, но почему-то подумала: «А может быть, хорошо, что он не стал человеком. А то был бы таким, как дядя… нудным… неинтересным». И еще я подумала: неужели и мне придется стать человеком – на работу каждый день ходить, заполнять всякие квитанции. А нельзя ли туда, в Индию, он ведь там пожил со своей гитарой и сумкой… И я, помнится, спросила у дяди: «Дядя Валера, а если бы я там была, вот возле этих гор… меня бы, наверное, называли просто „русская“?» И дядя тут же меня утешил: «Что ты, девочка, у тебя будет жизнь как картинка. Вырастешь, замуж выйдешь, домом своим обзаведешься – и звать тебя будут по имени-отчеству».

Вот тогда мне стало страшно, и я заплакала. Первый раз заплакала над смыслом жизни, хотя уже тогда понимала, что когда-нибудь однажды непременно умру.

Из рассказа видно, что Гелиос уже девочкой обнаружила нестяжательские задатки. У многих детей они присутствуют. Но такого рода задатки не только не востребуются, но, наоборот, активно подавляются, поэтому с возрастом обычно проходят. Кнут и пряник, анонимные воспитательные инструменты общества вещеглотов, действуют синхронно и достаточно успешно осуществляют воспитательный процесс. Однако законы всеобщей иммунологии, к счастью, не знают исключений. Подобно тому как среди разгула эпидемий чумы или холеры всегда находилась группа индивидов, просто не способных заболеть, несмотря на контакты любой степени (иначе человечество давно бы уже погибло), духовные соблазны тоже непременно наталкивались на кого-нибудь Фому неверующего с компанией. Ген резистентности к вещизму, и конкретно к шопингу как к самому притягательному его проявлению, всегда присутствовал в генофонде духовного опыта человечества. Хотя «особи»-носители этого отнюдь не доминирующего гена неизбежно становились маргиналами. Да, подавляющее большинство субъектов не представляют себе более захватывающего занятия, чем посмотреть кой-какого товару. Но, с другой стороны, всегда находится какой-нибудь Балда (Иван-дурак, Емеля или младший братец, которому достается кот в сапогах), ничего не смыслящий в этом занятии. Все движутся по накатанной колее, а он поступает поперек и живет поперек.

Окончательный исход противостояния нестяжателей и вещеглотов, разумеется, далеко еще не решен. Большинство теоретиков общества потребления (они же, впрочем, и критики, апологетов, как уже отмечалось, практически нет) предрекают тем не менее неизбежное поражение нестяжательскому движению. Они делают это «скрепя сердце», но находят множество аргументов для своего пессимизма. Любопытна позиция Чарльза Дилли, одного из самых красноречивых «гробовщиков» второго антропогенеза. Помимо всего прочего, Дилли отталкивается от генетического аргумента, однозначно интерпретируя его в свою пользу. Он опирается на теоретическое предсказание, сделанное генетиками еще в самом начале XXI века.

Так, анализируя эволюционные изменения в частоте встречаемости так называемого «мужского» (ХY) и «женского» (ХХ) наборов хромосом, ученые зафиксировали тенденцию к «постепенному вымыванию из генетического пула вида homo sapiens хромосомного набора ХY». Экстраполируя обнаруженную тенденцию на не такое уж отдаленное будущее, ученые-генетики сделали вывод, что через 700–800 лет набор ХY полностью исчезнет и все генетически закрепленное в наследственности человека будет кодироваться «женским» набором ХХ. Это само по себе не приведет к непременному исчезновению вторичных мужских половых признаков, поскольку набором ХХ могут кодироваться как женские половые признаки (в подавляющем большинстве случаев), так и мужские, а вот набором ХY – только мужские. Но кое-какие изменения все же произойдут, и назвать их «прогрессирующей феминизацией» было бы слишком мягко. Однако используемый в Подвесном университете более точный термин – расХYяривание человечества – почему-то так и не прижился в научных кругах.

Как бы там ни было, последующие десятилетия подтвердили прогноз биологов, тенденция к «вымыванию» хромосомного набора ХY только усилилась. Это породило множество самых разных спекуляций. Некоторые (например, Люк Лякомб и вся антверпенская школа антропологии), подготавливая себя к неизбежному, рассуждают в том духе, что со временем «вымывшееся» человечество будет рассматривать исчезнувших ХY-носителей, как сегодня рассматривают вымерших палеоантропов, то есть как тупиковую варварскую ветвь, здорово подпортившую репутацию homo sapiens. Что же касается сэра Дилли, то он, несмотря на то что наборы хромосом не имеют прямого отношения даже к гендерному фенотипу, поместил «ген нестяжательства», ответственный, в частности, за врожденное отвращение к шопингу, в исчезающий «мужской набор», что в значительной мере предопределило его выводы. Помимо этого, Дилли очень любит ссылаться на опыт истории и на неисправимость человечества, которое чего только не повидало на своем веку, и вообще ничто не ново под луной…

Не относящееся к делу ворчание можно отбросить, поскольку все в истории когда-то происходило впервые. Когда-то впервые появились нестяжатели, возможно, что когда-то им впервые суждено будет победить. Почему же именно не сегодня? Ведь успехи движения налицо, созданы важные предпосылки духовной и материальной автономии, включая подвеску, некоторые акции бытия-поперек стали диверсиями всемирного масштаба. Бланк, конечно, прав, толоконный лоб еще крепок. Но дезертиров уже не вернуть на Остров Сокровищ. И племена уже не согнать к алтарю пользоприношения – их можно только уничтожить.

Теперь вернемся к женскому вопросу. Несравненно более глубокая погруженность женщины в экстаз потребления и по сей день является очевидным фактом. Такова уж природа обыкновенного женского в рассмотренном выше смысле. Но никто не утверждал, что подобное положение дел сохранится навечно. Есть еще стихия необыкновенного женского, и в ней заключен колоссальный экзистенциальный ресурс воинствующего и победоносного нестяжательства.

Одна из провозвестниц крестового похода против вещеглотов, Татьяна Горичева, вспоминает о своей жизни в Париже: «Я ничего не могла себе купить в этом потребительском раю. Сначала надо преодолеть себя, чтобы зайти в магазин. Потом как-то устоять перед водопадом похожих, но перекрикивающих друг друга товаров: платья, сумочки, подушки, снова сумочки… Хочется взять первое попавшееся, хоть что-то, раз уж зашла в магазин. Ведь потом снова придется себя настраивать неизвестно сколько. Но часто это оказывалось выше моих сил, и я выходила ни с чем. И все равно радовалась, что по крайней мере сегодня пытка мне больше не грозит».

Как знакомы эти страдания дезертирам с Острова Сокровищ! И как они смешны и непонятны прочим смертным… И хотя статистика в джунглях мегаполисов ненадежна, число девушек и женщин в рядах нестяжателей растет, при том что им приходится преодолевать куда как более сильное сопротивление всей суммы обстоятельств. Авторитет Гелиос, Парящей-над-Землей, в нестяжательском мире сопоставим только с авторитетом Бланка, а примеры необыкновенной самоотверженности тем более впечатляют, что в отличие от покидаемого мира в мире обретаемом никакой феминизации нет и в помине. Матриархат постиндустриального общества обрывается у черты оседлости, на вновь освоенных и заселенных территориях сразу видно, who is XY. Там живут гетеросексуальные мальчики, становящиеся воинами, – и как же их не полюбить…

Параметр совокупного эротического выбора был и остается одним из важнейших в человеческом мире. Ева Кукиш, избранная недавно ректором Петербургского подвесного университета, рассказала примечательную историю:

Какие решительные девушки сейчас приходят… и женщины всех возрастов!.. Вот Женя Кротова просто чудо. Без всяких примерок и страховок бросила все, что было (а было немало, даже какие-то успехи в шоу-бизнесе), и пришла к бланкистам. Взяла себе ник Мария Франциска Бланка и сразу вступила в отряд. Более того, тут же присоединилась к вознесенным и наверняка пройдет испытания (для причисления к лику вознесенных требуется как минимум два года строгого нестяжательства). Мы много беседовали, и я как-то спросила ее насчет мужа. Ответ был достойным. Вместо того чтобы спеть песенку обыкновенного женского: мол, что? муж, никакой от него пользы, не заботится обо мне… совершенно не ценит, ну и так далее, эта Женя Мария Франциска Бланка вдруг говорит: «Да муж как муж. Обычное пользоприносящее уёбище». Это трогательное признание показалось мне симптоматичным.

«Симптоматичным» – это хорошо сказано. И если это действительно так, вещеглотам стоит призадуматься. Ибо близится новый виток перманентной революции, способный сокрушить самый прочный бастион жлобства. В ответе Жени-Марии скрывается некое предчувствие. Предчувствие того, как именно будет нанесен третий щелчок по лбу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.