Интересы

Что делали бы студенты, если бы у них появилось дополнительное свободное время? На этот вопрос отвечает анкета, распространенная среди ста радиофизфаковцев. Шесть человек сказали, что ничего бы не делали, валялись бы на кроватях, думали, набирались сил. Шестнадцать человек толпой повалили бы в кино, театры, музеи, — и действительно, на каждого студента университета падает двухразовое посещение кинотеатра в неделю. Семнадцать человек занялись бы более глубоким изучением любимых наук. Ни один студент, как ни странно, не пожелал использовать дополнительный досуг на общественную работу. Двадцать студентов сказали, что занялись бы спортом или туризмом. Двое отправились бы на подработки: туго с деньгами (хотя я знаю, что туго не только двоим). Десять человек занялись бы конструированием. Два студента выразили желание пойти на танцы, а остальные заявили, что стали бы читать художественную литературу, но, откровенно говоря, мне очень хотелось бы звать, что они под этим подразумевают.

К данным анкеты остается добавить, что мечты студентов о дополнительном досуге, выражаясь осторожно, находятся на грани с реальностью.

Но вернемся к Лебедеву. На пятый день нашего знакомства я случайно узнал, что он играет на фортепиано, — не бог весть какое открытие.

Затем я выяснил, что на курсе никто понятия не имеет о том, что Лебедев хорошо играет на пианино. Четыре года его знали как безотказного художника, которого можно запрячь в любую редколлегию, и он действительно рисовал отменно. Портрет, который вы видите на следующей странице, является его автопортретом. Правда, Лебедев себя немного «перезлил» и «пересерьезнил», на самом деле у него более мягкие глаза, в уголках губ спрятана иронинка, и вообще во всем его облике нет такой монументальности. он живее и проще. Что же касается «музицирования», то Лебедев считает его стыдным своим увлечением.

Он не умеет быть центром компании и будоражить людей, он садится обычно в угол и оттуда «кусается», как говорят ребята, — вставляет в разговор точные и едкие замечания и ко всему присматривается. Он любит покопаться в чем-либо, вникнуть в суть — не очень глубоко, а ровно настолько, чтобы удовлетворить свое любопытство. Однажды он купил губную гармошку, она до сих пор валяется дома, и долго изучал, как рождается в ней звук. Играть не научился, но «звук нашел».

К конструированию у него определенная тяга, и он убил много вечеров на то, чтобы собрать собственный магнитофон, как говорится, «из ничего». Зато к туризму относится прохладно. У него нет ни собственного штурмкостюма, ни палатки, ни даже традиционной тетради с переписанными студенческими и туристскими песнями.

И все же, подводя итог, я могу сказать, что широта его интересов налицо. И непременное кино, и театр, и музыка («Из классической я люблю ту, которая во мне остается, вот, например, «Лунную» Бетховена, а опера в меня не лезет...»), и рисование («Не понимал Гойю, а потом прочел его биографию — совсем другой художник!»), и спорт (он даже изредка ходит в секцию слаломистов), и политика, в которой каждый студент чувствует себя «чемберленом», и довольно серьезное конструирование, и экономическая реформа, с которой он может до хрипоты спорить с отцом («Мне — практику — видней, чем тебе!»—-говорит отец), и художественная литература, правда, которая «покороче», и, конечно же, наука, предмет особой лебедевской любви...