Алексей Лапшин МИСТИЧЕСКИЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗМ

Алексей Лапшин МИСТИЧЕСКИЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗМ

Один из самых тревожных симптомов болезненного состояния современной России — вновь обострившийся спор между националистами и интернационалистами. Сразу же подчеркнем, что проблема выходит далеко за рамки политического противостояния "правых" и "левых". Речь идет о выборе базовых ценностей, определяющих национальное самосознание русской интеллектуальной элиты.

До недавнего времени принципиальной особенностью постсоветской России было отсутствие четкого разделения на "правых" и "левых" в традиционном смысле этих понятий. Крайне "правые" выступали за социальную справедливость не менее эмоционально, чем "левые" радикалы, а представители "левого" лагеря рассуждали с позиций государственников и даже сторонников "красной" империи. Причины этой ситуации следует искать в дореволюционном прошлом русской мысли. В частности в идеях мессианства и русского универсализма. Являясь "правыми" по форме, эти идеи были "левыми" по сути.

В основе русского мессианства, безусловно, лежал христианский принцип жертвенности. Православная традиция образцом жертвенности считает кенозис — добровольное самоумаление всемогущего Бога до уровня человека ради спасения мира. Закономерно, что основанное на православной метафизике русское мессианство рассматривало историческую судьбу России как трагическую борьбу за утверждение на земле идеалов добра и справедливости. Сформулированная таким образом русская идея делала разделение на "правых" и "левых" бессмысленным. В контексте мессианской философии русский национализм превращался в наднациональное явление, абсолютно чуждое отношениям "господство-подчинение". Уникальными качествами русского народа теоретики мессианства считали открытость и всечеловечность. Именно эти черты, по мнению Достоевского, сделали Россию носительницей богооткровения и идеи всеобщего братства. Согласно логике мессианства, русские, отталкиваясь от национального, приходят к вечному и универсальному закону всеединства.

Существовала, правда, и другая русская версия философии всеединства, не основанная на национальном мессианстве. Ее создатель Владимир Соловьев пытался совместить христианство с идеей прогресса и в определенный период своей жизни склонялся к католицизму. Тем не менее, теократическая утопия Соловьева, как и идеология русского мессианства, была антитезой чисто утилитарной функциональной модели общества. В области политики русский универсализм — это, прежде всего, радикальное неприятие буржуазности и капитализма.

Очевидно, что русское мессианство чрезвычайно близко интернациональной идеологии "левых". Камнем преткновения между ними до сих пор оставалось отношение к религии. Отрицание "левыми" метафизики привело к многочисленным недоразумениям, вызванным ложной трактовкой термина "интернационализм". Русский универсализм и "левый" интернационализм стали противопоставляться как два совершенно разных учения. Под универсализмом понимался идеал единства человечества в Боге, под интернационализмом — механическое объединение обезличенных масс. Эту трактовку интернационализма унаследовали современные русские "правые". На самом деле интернационализм вовсе не отрицает право человека на национальную самоидентификацию. В этом его коренное отличие от космополитизма, действительно игнорирующего понятие "нация". Подлинный же интернационализм возможен лишь при условии солидарности людей, ясно осознающих себя представителями равноправных народов. Только в этом случае в межнациональных отношениях может быть преодолен принцип "господство-подчинение", на ниспровержение которого настаивает "левая" идеология. Космополитическое же растворение, также как и внешне противоположный ему национальный эгоизм, были и остаются признаками буржуазной цивилизации. Это прекрасно понимала Советская власть, поддерживавшая миф об относительно мирном и справедливом объединении евразийских народов под эгидой России. Несмотря на жесткую критику монархии, советская версия русской истории, в сущности, была атеистическим вариантом мессианской идеологии. Как и в теории русского универсализма, важнейшую роль в советской концепции играла идея жертвенности.

Показательно, что сегодняшние противники интернационализма атакуют его именно за те принципы, которые сближают "левых" с религиозным содержанием русского мессианства. В качестве политической альтернативы интернационализму современные "правые" предлагают "разумный национальный эгоизм", выражающийся в лозунге "Россия — для русских". По мере того, как наша страна становилась все менее амбициозной, этот лозунг менял свой смысл. В ельцынскую эпоху фраза "Россия — доля русских" означала сопротивление насильственному втягиванию России в унифицирующую глобалистскую систему. Во времена Путина данное требование уже выглядит признанием исторического провала объединительной евразийской миссии Москвы.

Возникшая ситуация парадоксальна и трагична. Отказываясь от интернационализма в пользу национального эгоизма, патриоты теряют связь не только с большевистским прошлым, но и с метафизической основой русской идеи. В период, когда интернационализм должен наполняться мистическим смыслом и пафосом, происходит откат к брутальному национализму, враждебному самой сути универсализма. Для патриотического движения это обернется дальнейшим вырождением и в конечном итоге капитуляцией перед более мобильными и тонкими противниками. Переломить ситуацию может лишь обновленное понимание русской идеи как мистического и революционного интернационализма.