Александр Алексеевич Богданов Стихи и революция

Александр Алексеевич Богданов

Стихи и революция

В ноябре 1907 года во время общероссийской социал-демократической конференции в Гельсингфорсе фракция большевиков совещалась по вопросу о неучастии социал-демократов в буржуазной прессе. Проектируемая резолюция была заострена главным образом против «товарищей» из кадетско-меньшевистской газеты «Товарищ». Почти вся большевистская легальная пресса была закрыта, но меньшевики, имея, как тогда выражались, «вхожесть в переднюю буржуазии», использовали свое положение для бешеной фракционной борьбы против большевиков.

Владимиру Ильичу, который руководил совещанием, был задан вопрос: «А как быть с художественными произведениями – стихами, рассказами и т. д.?» Многим из участвовавших на собрании самая постановка этого вопроса показалась странной: где же у большевиков собственные поэты и беллетристы? И вопрос о художественной литературе не подвергался на конференции обсуждению. Это показывало, насколько слабы в те годы были в рядах партии кадры художников слова. Но вместе с тем это отнюдь не говорило о том, что наши партийные товарищи снижали то огромное значение, какое имеет художественная литература в революционной борьбе и политическом воспитании масс. Напротив, начиная с легальной большевистской газеты 1905 года «Новая жизнь», где помещали свои произведения Н. Минский и другие поэты и прозаики, и кончая всеми последующими изданиями, большевистская печать стремилась привлечь писателей, произведения которых могли бы служить целям революционной борьбы.

Всем известны высказывания Ильича по вопросу о значении художественного слова. И, обращаясь к прошлому, вспоминая первые проявления растущего рабочего движения, необходимо отметить, что художественная литература широко использовалась в революционной борьбе. Если сейчас говорят: «Стихи делают сталь», то с не меньшим правом можно сказать: «Стихи помогли делать революцию». Вспоминаются дни революционного предгрозья – конец 90-х – начало 900-х годов, когда на заре рабочего движения изживались кружковщина и экономизм, а на всех полулегальных и нелегальных собраниях горячо и упорно спорили об одном: экономика – политика, интеллигенция – рабочие.

Социально-политических брошюр и книг, освещающих задачи и пути революционной борьбы, в те годы было очень мало. Легальная печать была зажата в цензурные рогатки; по меткому выражению Алексея Максимовича, цензоры бродили по рукописям, как свиньи в огороде. Но читатели учились и с успехом достигали уменья улавливать сокровенный смысл не только в строках, но и в намеках между строками, даже в символах. Пишущему эти строки часто приходилось быть в своих произведениях символистом поневоле. Исключительной непревзойденной популярностью пользовались такие вещи, как «Песня о Соколе» и «Буревестник» М. Горького. На этих произведениях воспитывались рабочие, им старались подражать начинающие писатели. Понятно, что сильное впечатление должны были производить те нелегальные рукописи и листки, в которых правдиво и горячо, без всяких маскировок и сокрытий, показывалась революционная правда жизни. Нелегальные стихи выходили в виде прокламаций, переписывались, заучивались наизусть, распевались, пересылались – часто с невольными искажениями – за границу. О том, как впечатлялась в сознании и чувствах молодежи вся эта нелегальщина, можно судить по следующим на первый взгляд незначительным фактам.

Один из старых большевиков П. И. Воеводин, рабочий, произнесший известную речь во время суда над саратовскими демонстрантами в 1902 году, рассказывал не так давно на одном из литературных вечеров, чтотпосле чтения народовольческого стихотворения Ольхина «У гроба» он и другие слушатели были настолько охвачены революционным экстазом, что впору было хоть сейчас же броситься в бой, на баррикады… Помню, как на многолюдной вечеринке у писателя Гарина-Михайловского при встрече Нового года после чтения этого стихотворения вся аудитория была растрогана до слез и Многие бросились крепко сжимать в объятиях юного чтеца.

Мелочь, штрих… но этот штрих рисует романтические настроения той отдаленной эпохи.

В связи со студенческим движением и избиением демонстрантов 4 марта 1901 года у Казанского собора в Петербурге мной был написан ряд стихотворений – «Студенческая марсельеза», «Опричники» и др. Часть стихотворений была немедленно же распространена в гектографированных списках и попала за границу. Некоторые из них Комитетом студенческих организаций были расклеены в стенах университета, что вынудило академика Сонина даже издать по этому поводу специальный циркуляр.

Время было такое, что стихи с революционным содержанием становились прокламациями, а прокламации писались как стихи. Под ударами поднимающихся революционных волн рабочего движения вынуждена была дрогнуть даже такая цитадель «экономизма», как «Рабочая мысль», нелегальный орган петербургской социал-демократической организации. Перед выходом в свет № 12 на одном из заседаний литературной группы был поставлен вопрос об изменении лица газеты. Не помню, была ли напечатана в «Рабочей мысли» передовая статья, написанная сотрудником журнала «Жизнь» С. С. Штейнбергом (номер «Рабочей мысли» я нашел только через двадцать лет после того в библиотеке Истпарта), но стихи с политическим звучанием увидели свет на страницах «Рабочей мысли». Мало того, в № 13 той же «Рабочей мысли» было в июне напечатано стихотворение, написанное в Крестах и переданное на волю спрятанным в папироске. Тема стихотворения – политическая демонстрация, назначенная на 18 апреля (1 мая) 1901 года.

Так стихи пробивали брешь в экономизме. Приблизительно в то же время, в 1900 году, от известной общественной деятельницы А. М. Калмыковой я получил, так сказать, «социальный заказ» – написать для рабочих стихи, отвечающие запросам политического момента. Стихи должны были удовлетворять следующим требованиям: 1) быть правдиво художественными, 2) доступными для масс и 3) агитационно-политическими, подчеркивая необходимость борьбы с царизмом.

Для облегчения работы у меня имелся подстрочный перевод песни польских пролетариев.

В кабинете Александры Михайловны за строгим письменным столом среди друзей-книг мы устанавливали окончательную редакцию стихотворения, которое далеко отступало от подстрочного перевода и было написано заново. Взвешивали и расценивали с точки зрения политической значимости буквально каждую строчку, каждое слово. Стихотворение начиналось у меня словами: «Кто добыл из тьмы рудников миллионы?» После обсуждения для усиления политического оттенка мы поставили: «Кто золото добыл для царской короны?» Рядом со словом «пролетарий» было оставлено и пояснительное слово «рабочий» потому, что в те годы многим слово «пролетарий» было еще неизвестно. Так была написана «Песня пролетариев», пересланная А. М. Калмыковой за границу и напечатанная в женевском сборнике «Песни борьбы» (изд. 1902 г.):

Кто золото добыл для царской короны,

Кто сталь для солдатских штыков отточил,

Воздвиг из гранита и мрамора троны,

В ненастье и холод за плугом ходил?

Кто дал богачам и вино и пшеницу

И горько томится в нужде безысходной?

Не ты ль, пролетарий, рабочий голодный?

Стачки, столкновения с властями и администрацией на заводах, крупные политические события, особенно демонстрации – вот главные темы подпольных стихов того периода. Прокламация по поводу убийства министра Сипягина, изданная саратовским социал-демократическим комитетом, предварялась стихами «Опричнина»:

Что кручинишься, боишься, государь…

Призови своих опричников, как встарь,

Будем бить мы, не жалеючи руки.

Кровь рабочая, теки, теки, теки…

И т. д.

При обсуждении листовки один из товарищей, впоследствии видный большевик, выслушав прочитанное, заметил: «Ну, эти стихи смахивают на „Камаринскую“: „Ах, такой-сякой кам-маринский мужик…“»

Стихи были урезаны, и оставлено всего четыре строчки. Стихи в летучках, прокламациях, газетах помешались очень часто. В те годы действие прокламаций и листовок, в которых рассказывалось о самом главном и нужном в жизни, об эксплуатации, насилиях, борьбе с угнетателями, можно сравнить только с действием разрывного патрона, заложенного в твердую горную породу. Об этом в майском стихотворении «Подполье» – позднейшего периода (1904 г.) – было сказано так:

Сколько гневных, огневых, разящих слов,

Сколько дум таит убористый петит.

Мы зальем завод потоками листков, —

В каждой букве, в каждой строчке – динамит.

И вполне понятно, что стихи на смерть Н. Э. Баумана, убитого в 1905 году черносотенцами, были выпущены отдельной листовкой от имени московского социал-демократического комитета.

Так происходило на воле. В стенах тюрем заключенные часто спасались стихами от тяжелых настроений, которые могла породить тюремная обстановка. Перед революцией 1905 года и в первые дни после революции, когда тюремный режим не был так свиреп, как в другие периоды, заключенные в некоторых тюрьмах издавали рукописные журналы.

Вот стихи, выписанные из журналов петербургской пересыльной тюрьмы и сохранившиеся благодаря тому, что рукопись была спрятана за подкладку ботинок и таким образом спасена от жандармских ищеек при обысках и на этапах.