Ущербность советских военных теоретиков

Ущербность советских военных теоретиков

— Вы хотите сказать, что среди них не могли появиться теоретики?

— Нет, теоретиков как раз в такой армии было полно, поскольку болтовня на военные темы позволяет болтуну считаться высокопрофессиональным военным, достойным высоких званий и зарплаты, и при этом в войне не участвовать. Я вообще с отвращением отношусь к понятию «теоретик», даже если речь касается, скажем, физики. Что это такое? И как может обычный физик-экспериментатор не разрабатывать теорию того, что он исследует в лаборатории? Так и в армии. Есть генералы, которые обязаны организовать победу в бою. Эта организация должна складываться в генеральской голове в виде некоего плана — теории. Как иначе? И что это за теоретик, который сам не выигрывает боев, а учит боевых генералов, по какому плану им бои выигрывать? Умеешь — иди сам воюй!

— А как же учить военных? — Учить должны те, кто умеет воевать и доказал это. Генералы, которым непосредственно предстоит воевать, сами же разработают и теории, как воевать. У нас же, как воевать, придумывали теоретики, которые сами не собирались воевать. И заставляли этим руководствоваться практиков, которые, впрочем, тоже воевать не собирались, исходя из главенствующей идеи русской армии — авось пронесет до пенсии дожить без баталий.

— Полагаю, что так было и есть во всех армиях.

— К сожалению, в немецкой армии тех лет было не так — там теории того, как воевать, создавали те, кто собирался лично водить солдат в бой.

К примеру, все знают, что немцы создали и внедрили теорию блицкрига — молниеносной войны. До сих пор ни у военных, ни у историков не встретил внятного объяснения, что этот такое — блицкриг.

— Это — быстрая война. — Да с тех пор, когда человек взял в руки палку, его целью стало провести войну быстро. Все хотят быстро, да только у немцев это получалось до поры до времени — до нападения на СССР. В чем смысл, в чем план, в чем была технология их блицкрига? Ведь понимаете, если говорить языком инженера, то до тех пор, пока ты не выбрал технологию изготовления того, что нужно, ты не можешь ничего — ни подобрать станки и инструменты, ни построить цех для получения того, что нужно, ни набрать и обучить рабочих. Так какой принцип молниеносной победы заложили немцы в создание своей армии?

— Думаю, что это массированное использование танков и авиации. — Да, именно этим и объясняют немецкие победы все историки и во всех странах. На самом деле уже франко-британские войска в войне 1940 года превосходили немцев числом танков и в несколько раз превосходила немцев числом танков и самолетов Красная Армия. А побеждали немцы.

— Значит, они применяли танки массированно.

Во-первых, «массированно» — это всего лишь умное слово. На самом деле по-настоящему массированно они применили танки только на Курской дуге в 1943 году, и уже без большого успеха. А до этого как раз Красная Армия применяла танки массированно, да только без толку.

Во-вторых, если это и так, то, значит, были некие отличные друг от друга теории применения танков, теории строительства и использования войск у немцев и у Красной Армии, которые позволяли немцам вести молниеносную войну, а Красную Армию заставляли терпеть поражения. В чем был смысл этой немецкой теории блицкрига? Этот вопрос по сей день как бы «не интересен» ни историкам, ни военным теоретикам.

— И в чем этот смысл?

— Начать, пожалуй, нужно с того, что войны бывают двух типов — на военное поражение противника и на изнурение его. Некоторые говорят о применении в войне стратегий сокрушения или истощения. Немцы, в частности Гитлер, признавали только «войну на сокрушение». Такая бескомпромиссность настраивала немецких генералов на то, что им, безусловно, придется лично уничтожать военные силы противника. Следовательно, немецким генералам приходилось думать над тем, как именно им придется это делать.

В принципе как победить врага с минимальными собственными потерями, было известно чуть ли не со времен царя Гороха. Нужно обрушить на противника, как можно больше ударов, например, огня всех видов оружия, и при этом самому получать ударов противника как можно меньше. Это легко сказать, но трудно сделать, поскольку противник тоже хочет именно этого.

До Первой мировой войны вопрос решался искусством полководца маневрировать на поле боя — искусством расположить свои войска так, чтобы противнику было неудобно вести массированный огонь, выйти ему в тыл и разгромить тыловые части, заставить противника отступать и бить его в преследовании. Но Первая мировая война с ее сплошной линией фронта поставила на этом полководческом искусстве крест.

— Почему? — Ну, представьте, что какая-то из противоборствующих сторон готовит вожделенный прорыв фронта, чтобы выйти противнику в тылы и занять ключевые объекты снабжения или маневра войсками, и этим решить войну. Подтягивает к месту наступления войска и артиллерию, начинает артподготовку, перепахивая оборону противника снарядами. Но противник снимает с других участков фронта войска и артиллерию и начинает вести ответный огонь. Начинается атака, и уцелевшие от артогня пулеметчики противника выкашивают идущую в атаку пехоту. Снова ведется артиллерийская подготовка, на нее отвечает артиллерия противника, снова атака, снова уцелевшие пулеметчики ее выкашивают, а если есть продвижение, то теперь артиллерия противника перепахивает занятые позиции и противник контратакует подтянутыми с других участков фронта силами. Битвы превратились в «мясорубки» — в убийство огромного количества солдат без какого-либо продвижения или успеха. Особенно это проявилось на Западном фронте. Скажем, битва под Верденом принесла суммарные для сторон потери почти миллион человек без каких-либо существенных результатов, битва на Сомме — потери почти миллион триста тысяч. Ни о какой молниеносной войне и говорить не приходилось. Тупик! Как писал маршал Пилсудский, полководческому искусству пришел конец.

— И какой же выход из этого тупика нашли немцы?

— Не они, но об этом чуть позже. Надо образно представить себе проблему — ты не мог прорвать фронт по двум причинам. Во-первых, из-за того, что твои войска перемещались с такой же скоростью, как и противник, в связи с чем ты не мог создать превосходство в силах, необходимое для прорыва. Даже если и находил у противника слабое место, то пока преодолевал его укрепления, он успевал подтянуть к этому месту войска. Во-вторых, когда твои войска поднимались в атаку, они от пулеметного огня противника несли такие потери, что о быстром прорыве фронта и говорить не приходилось.

Решение второй проблемы наметилось — танки. Они шли перед пехотой и уничтожали пулеметчиков противника. Но они в Первой мировой были малоподвижны, что давало возможность противнику организованно встретить их атаку на второй линии обороны, еще не подавленной артиллерийским огнем, давали возможность подтянуть силы к месту танковой атаки и ликвидировать ее. Причем малоподвижность танков не давала им возможности и быстро выйти из боя. Но первая проблема всем мировым генералитетом вообще не была решена, и даже не было идей, как ее решить.

— И кто же изобрел блицкриг, если генералы были бессильны? — Анархисту, партизану Нестору Ивановичу Махно нужно отдать приоритет этого изобретения. А унтер-офицер Семен Михайлович Буденный сумел применить блицкриг в масштабах фронтовой операции в войне с Польшей в 1920 году. Недаром единственным советским военачальником, которого с опаской вспомнил начальник Генштаба сухопутных войск Германии Ф. Гальдер 22 июня 1941 года, в день нападения Германии на СССР, был Семен Буденный.

— Но ведь у Махно и Буденного в Гражданской войне не было танков.

— В том-то и дело — в этом их дополнительное величие как полководцев.

Буденный и Махно нашли способ, как малыми силами решать крупные стратегические задачи войны. Оба поняли, что век контактного способа борьбы солдата с солдатом уходит в прошлое, что главным становится уничтожение противника огнем на расстоянии. Оба поняли, что для победы огонь нужно сосредоточивать в нужном месте театра войны как можно быстрее, иначе противник тоже перебросит к этому месту свои огневые средства. И не имея танков, они для этой цели поставили носители огня — пулеметы — на тачанки и при атаке позиций противника массой пулеметного огня начали давить на поле боя его ответный ружейный и пулеметный огонь.

— Расскажите немного о тачанке: почему она, почему не просто телега или повозка?

— Тачанка — изобретение немецких колонистов юга России, которые поставляли основную массу бойцов в отряды немцев, оккупировавших Украину в 1918 году. Махно громил за это их колонии, и у него было достаточно даже трофейных тачанок. Но не это главное.

Станковой пулемет русской армии «максим», обеспечивавший основную огневую мощь войск, имел на станине колеса только для перекатки по полю боя. В походе пулемет требовалось разбирать на три части, и его так несли или везли на повозках, а перед боем собирали. Связано это с тем, что при тряске от езды расшатывались оси крепления пулемета, и он начисто терял точность стрельбы.

А тачанка была 4-местным рессорным экипажем с очень мягким ходом, который не расшатывал подшипники станка «максима». Махно понял эту особенность, поставил на тачанку пулемет в собранном виде, впряг к двум коренным лошадям еще двух пристяжных, посадил к двум пулеметчикам и кучеру еще 2–3 пехотинцев — и получил очень подвижную и мощную по огню боевую группу.

Эти группы партизан Махно могли быстро подлетать к еще не готовому к обороне противнику, открывать по нему огонь, не давая поднять голову, и этим позволяли кавалерии партизан атаковать противника без потерь и вырубать его. Если противник все же успевал организовать оборону, скажем, открывал артиллерийский огонь, то эти группы немедленно откатывались, сами не неся больших потерь. И вся партизанская армия быстро перемещалась в то место фронта, где противник был слаб и где появлялась возможность прорвать фронт и выйти к противнику в тыл.

Армия батьки Махно была способна совершать в обычном режиме переходы в 60–70 километров в сутки, вместо 30–35 расчетных для строевой кавалерии той поры — при том, что пехота и близкие к ней рода войск имели расчетную скорость при наступательном марше в 20–25 километров в сутки.

А Буденный отшлифовал проведение операций блицкрига и усовершенствовал его тактику, добавив к пулеметным тачанкам еще и легкие трехдюймовые пушки с большими щитами. Сначала на противника на рысях выскакивали тачанки и конная артиллерия, разворачивались в 200–300 метрах перед противником и начинали поливать его огнем пулеметов или снарядов, включая картечь. Если перед окопами противника были проволочные заграждения, то артиллерия своим картечным огнем их рвала, делая проходы для кавалеристов. И в момент, когда противник не мог поднять головы, из глубины атакующих войск атака кавалерийских полков, которых противник до того просто не видел. Тачанкам и артиллерии нужно было удержать противника в прижатом положении 5—10 минут, пока кавалеристы доберутся до него. Если доберутся, то противнику полный конец, а кавалерия начинает рубить его почти без потерь. Мой отец видел такую успешную атаку казаков в 1941 году. Можете почитать очень ангажированного немецкого историка П. Кареля, он тоже пишет о таких атаках нашей кавалерии в ходе Великой Отечественной войны.

Махно и Буденный не были теоретиками, не были абстрактными полководцами, свое дело они представляли образно и конкретно, поэтому открывшуюся возможность использовать подвижные массы войск и сосредоточенный огонь они не упустили.

И тем не менее сразу после войны на поверхность «военной науки» всплыли не Буденный и реальные полководцы, а какие-то бездари бывшей царской армии, присвоившие себе титулы «теоретиков».

И эти «теоретики» не только не приняли к развитию открытые Махно и Буденным идеи молниеносной войны на уровне новой механизированной техники (как тактика кавалерии эти идеи были сохранены), но так организовали и вооружили Красную Армию, что она при формально огромном превосходстве над немцами в танках и авиации, несла от них тяжелейшие потери.

— А что конкретно было у нас в Красной Армии «не так»?

— Многое, почти все, начиная от тактики боя, отсутствия радиосвязи, заканчивая индивидуальным вооружением стрелка. Если постараться оценить это кратко, то можно сказать следующее.

Взгляд на цель боевых действий. Как мне видится, у советских генералов целью боевых действий был рубеж. Рубежи либо достигались в наступлении, либо отстаивались в обороне. Уничтожение противника являлось как бы следствием выхода на рубеж: враг мешал это сделать, и его уничтожали. А для удержания рубежа или его занятия наши полководцы не жалели никаких средств. Это, кстати, отмечают и те немецкие генералы, которые в своих воспоминаниях пытаются оценить своего советского противника.

Отмечают и удивляются. Поскольку у немцев целью боевых действий было только уничтожение противника, рубежи имели второстепенное значение. Немцы исходили из мысли, что если уничтожить противника, то занять или удержать любой рубеж не составит проблем.

Главный фактор победы. Судя по всему, немцы главным фактором победы считали нанесение по противнику удара как можно большей силы, ради чего у них предусматривалось участие в бою одновременно всех сил и всех родов войск.

А вот из теорий и практики советских генералов совершенно явственно видно и даже выпирает, что они главным фактором победы считали огромное численное преимущество над врагом.

Сможет ли страна обеспечить это преимущество или не сможет — их это в основном не колыхало.

Взгляд на последний удар. Судя по многим факторам, последний удар в бою согласно советской военной мысли до— и военной поры наносился штыком. Пехота должна была сблизиться с противником до расстояния штыкового удара и ставить точку в бою рукопашной схваткой. Четырехгранный штык, который для других целей невозможно было применить, являлся неотъемлемой частью (по смыслу, хотя и не по конструкции) винтовки Мосина — основного оружия тогдашней советской пехоты. В 1943 году ее модернизировали в карабин, но штык оставили, причем несъемным. Даже автомат Калашникова образца 1947 года не мыслили без штыка. Штыковому бою учили пехоту и до войны, и всю войну. А у кавалерии шашка являлась обязательной для солдата-конника, и кавалерия должна была последнюю точку в бою ставить холодным оружием.

Думаю, это потому, что для нас целью атаки был захват рубежа, а для немцев рубеж сам по себе не имел значения — им требовалось только уничтожение противника. В рукопашной схватке вероятность гибели своего солдата формально составляет 50 процентов Или ты — или тебя. Для немцев такая пропорция была недопустима. И последнюю точку в бою они ставили только огнем и с расстояния, при котором гибель своего солдата была минимально вероятной.

Соответственно немецкие генералы разрабатывали тактику и оружие пехоты так, чтобы иметь возможность поразить огнем противника везде, в любом укрытии без рукопашного боя. Нашим генералам при наличии штыка-молодца это, по-видимому, казалось излишеством.

…В любой науке, финансируемой государством, главенствующие позиции очень быстро занимают алчущие денег и славы бездари, после чего они душат все талантливое и действительно полезное. Перед войной в советской военной науке главенствующие позиции заняли теоретики, способные болтать на военные темы, но неспособные воевать.

— Это все негативные свойства советского генералитета?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.