Владимир Бондаренко МОЙ "БЕСТ"ИАРИ

Владимир Бондаренко МОЙ "БЕСТ"ИАРИ

Эти краткие заметки о нашумевших книгах возникли благодаря моему участию в Большом жюри новой литературной премии "Национальный бестселлер". Пришлось на короткий срок погрузиться в чтение и одолеть более шестидесяти самых нашумевших произведений последнего времени. Критику это даже очень полезно, видны все мэйнстримы нашей литературы, все улицы и закоулки нашего единого литературного процесса. На уровне Большого жюри, это, пожалуй, самая объективная литературная премия, открытая и самым левым, и самым правым представителям литературы. Увы, необходимая либерально-демократическая корректировка предусматривается на завершающем этапе работы, Малое жюри составлено таким образом, что шансов, скажем, у Николая Лескова или Федора Достоевского не было бы никаких. Трудно представить Ирину Хакамаду с воистину диктаторскими полномочиями на единоличное определение главного призера в качестве объективного судьи. Даже либеральная пресса смеялась при мысли о том, как Хакамада будет объясняться в любви к писателю Проханову. Но хоть первое приближение к истине налицо. Во-первых, допускались к участию и левые и правые писатели от Станислава Куняева до Татьяны Толстой. Во-вторых, достаточно объективно сформированное Большое жюри представило изумленной публике весьма неожиданный шорт-лист из лучших произведений шести писателей. Лидером в списке стал Александр Проханов с романом "Идущие в ночи" — 9 баллов. Второе и третье место заняли Эдуард Лимонов с "Книгой мертвых" и Сергей Болмат с романом "Сами по себе" — 8 баллов. По шесть баллов набрали Владимир Сорокин "Пир" и Дмитрий Быков "Оправдание". Замыкает список с пятью баллами Леонид Юзефович. 25 мая в Санкт-Петербурге Малое жюри назовет главного лауреата и присудит солидную денежную премию. А мы будем ждать следующего года — сумеют ли вновь организаторы премии продемонстрировать свою объективность и широту?!

"КЫСЬ" ТАТЬЯНЫ ТОЛСТОЙ

Татьяна Толстая сама похожа на кысь. И манерами поведения, и обликом, и эстетикой письма. Десять лет в Америке готовилась к коварному броску на русскую литературу, и вот — налет кыси. Налет "Кыси". Она хотела поразить всех своим видением советской эпохи, своей пародией на советский стиль жизни, своим ехидным изображением совка. Специалисты по литературе, по истории и по политике стали сравнивать ее антиутопию с замятинским "Мы", со "Скотным двором" Оруэлла, находить прототипы в сталинских чекистах, парторгах и министрах. Пусть ищут. Но читатель-то не любит ковыряться в учебниках, выискивать параллели в прошлом. Он живет сегодня. И если книга вся в прошлом и не задевает какие-то струнки в сердце ныне живущего человека, то книга сама становится прошлым, так и не имея ни настоящего, ни будущего. И потому как пародия на советский строй, как антиутопия, демонстрирующая тупик уже ушедшей системы, книга Татьяны Толстой абсолютно никому не интересна. Может быть, ее прочитают как некий сказ, как талантливую стилизацию а-ля Ремизов, как занимательную игровую, постмодернистскую композицию на тему конца истории? Для этого книга Татьяны Толстой чересчур скучна и однообразна. Слава Курицын и Андрей Немзер скажут: "Не верю", и земляк Татьяны Толстой по Америке Миша Эпштейн теоретически подтвердит постмодернистскую несостоятельность текста. Но все-таки — читают же? Читает соскучившийся по чтению интеллигент, читает пока еще интересующийся жизнью студент. Читает средний бизнесмен и политик. В чем же дело? А вы посмотрите, о чем повествует эта самая "Кысь"...

В некоем государстве, стабильно существующем, произошел какой-то чудовищный взрыв, катастрофа. Миллионы людей погибли, а остальные или отсиживаются в подполье, став "бывшими", или же превратились в мутантов. Новое поколение воспитывается в новых псевдодемократических условиях. Уровень жизни на порядок хуже докатастрофного. Питаться приходится мышами и всякой зеленью. Постепенно из прошлого доходят то какие-то технические усовершенствования, то стихи, то картинки. Бывшие интеллигенты тайком вспоминают прошлое, живут культурой прошлого. Санитары, как омоновцы образца 1993 года, рыщут в поисках недобитых ценителей довзрывного времени. Вся промышленность рухнула, ни заводов, ни фабрик. Сплошная чистая природа... Главный герой Бенедикт, оболваненный новой пропагандой, все старается докопаться до истины: а что же раньше-то было? При этом сам служит санитаром, воюя с голубчиками, начитавшимися газеты "Завтра". Кончается все новым пожаром и гибелью всех наиглавнейших... Что дальше будет? Остаются то ли в небесах, то ли на земле все те же недобитые голубчики. Один — Никита Иваныч, любитель "Завтра" и народного лада, другой — прогрессист и вообще Лев Львович, из диссидентов. Третий — так ничего и не понявший представитель новой, послевзрывной поросли, мутант, смутно мечтающий избавиться от своего мутантского хвостика, санитар-книгочей Бенедикт...

Может быть, писалась Татьяной Толстой антисоветская пародия, но в результате получилась пародия на всю нашу перестройку, издевка над демократами с их истошным "Раздавите гадину". Получилась ностальгия по великой эпохе и великой культуре. Кстати, и "1984" Оруэла с его Старшим братом и министерством правды сейчас, после событий в Югославии, прочитывается как антиамериканская сатира… Потому и читают охотно эту самую "Кысь", что видят в ней созвучие своему лютому неприятию этого послевзрывного, послеперестроечного времени. Пока четырнадцать лет Татьяна Толстая писала свою "Кысь" в американской глухомани, прошла целая эпоха. Роман ее в рукописи успел устареть, умереть и переродиться, став символом уже иного общества и иных настроений. К счастью, Татьяна Толстая чересчур глубоко для рядового читателя запрятала все свои антисоветские аллюзии. Пусть изощренная Алла Латынина докапывается, кто там Сталин, кто Брежнев, а кто глава КГБ. Новому читателю, поколению Бенедиктов — это все неведомо. Они сравнивают события в книге с событиями своей жизни и находят много схожего. Они читают эту книгу по-своему, переводят на свой протестный язык. И потому нынешние либеральные санитары могут, учуя в книге запах ностальгии, возмутиться подобно персонажу из "Кыси": "Это попахивает газетой "Завтра"! Душок! Не в первый раз замечаю! Попахивает!" И что Татьяна Толстая ответит? Как будет оправдываться? Такие случаются приключения с книгой, ежели она пишется четырнадцать лет вдали от родины.

"ГОЛАЯ ПИОНЕРКА" МИХАИЛА КОНОНОВА

Книге Михаила Кононова "Голая пионерка" уже дали хорошую рекламу в печати. Сравнили его и с Набоковым, и с Татьяной Толстой, и с Войновичем. Этакий срамной сказ про срамную пионерку Муху, на фронте смело сражающуюся с лейтенантами и майорами, лежа на спине. То ли утопия, то ли антиутопия. Муха по отдельности хороша, лейтенанты и майоры по отдельности тоже хороши. От достоверности фронтовой в книге ничегошеньки, это уже новое поколение писателей мистифицирует события Великой Отечественной войны, как анекдоты про Чапаева. Такой же длинный анекдот про Муху, не понимающую, чем она занимается и зачем она этим занимается. Есть мастерство стиля, есть сентиментальный образ самой Мухи и ни на грош какой-нибудь эротики. Ибо на фронте эротики не бывает. Потому и про подвиги лейтенантов в мухиной постели после очередного рейда в тыл к немцам не очень-то верится. После боев все какое-то время импотенты.

Тем более все воспринимаешь как некую мистификацию. Стилизацию под тридцатые годы. Литературный соц-арт. Кому-то это и интересно, и даже захватывающе, но думаю, читательского успеха у романа не будет, как и у любой подобной стилизации.

"ДЕД ПИХТО" ВЛАДИМИРА КИРШИНА

Владимир Киршин писать может, умеет, но не знаю, почему ему так скучно писать. Увы, я согласен с мнением Николая Коляды: "Длинно, скучно, ни о чем, банально". Тут уже нет дела, в каком он союзе и каких убеждений. Вообще никаких убеждений, никаких желаний у автора не возникает. Так можно писать километрами. Герой Киршина киношник Калачев, наверное, похож на автора, не знает, что делает, зачем делает. Но даже цинизм должен быть интересен. Непрерывное пустословие, ни интриги, ни сюжета, ни кульминации. Ему читатель как бы не нужен вовсе. Тогда зачем пишет и печатается? Нет в книге и стилистических открытий, нет авангарда, каскада приемов, нет жизни, но нет и литературной игры. А слово, которым автор более-менее владеет, без жесткого оформления очень быстро рассыпается. Ему бы чем-нибудь увлечься. Попасть в какой-нибудь кризис, в драму, на худой конец, влезть в авантюру, хотя бы литературную.

"ОДИН В ЗЕРКАЛЕ" ОЛЬГИ СЛАВНИКОВОЙ

Я с надеждой начинал читать новый роман Ольги Славниковой, уже признанного прозаика, постоянного автора "Нового мира", финалиста Букера за 1996 год.

С надеждой еще и потому, что критические статьи Славниковой всегда читаю с интересом, она по-настоящему живой и мыслящий критик. И вдруг я уткнулся в вязкий материал нового романа, заставляя себя героически дочитать до конца. Типичнейшая женская проза, вряд ли выделяющаяся из потока подобных. Здесь нет ни драматизма Людмилы Петрушевской, ни занимательности Токаревой, ни детективной интриги Марининой. Есть герой, есть героиня, и есть вялотекущие отношения между ними. Преподаватель женился на студентке, проходили это тысячу раз и в советское время, и в царское, и в нынешнее. Что дальше? Роман тонет в тоскливых деталях быта, в подробностях этих никому не интересных отношений. То ли любят, то ли не любят. Насколько живее и страстнее написаны ее же, Славниковой, критические статьи! Вот бы ей, как критику и разобрать свой же роман. Уверен, получится интереснее. Мы хоть узнаем, зачем и почему он написан. Такое бывает нередко: автор умнее и интереснее своей же книги.

"ЗАМЫСЛИЛ Я ПОБЕГ" ЮРИЯ ПОЛЯКОВА

Юрий Поляков — автор бестселлеров. Иначе он писать не может и не умеет. Может быть, поэтому он и недооценен нашей критикой. Ибо в русской литературе практически отсутствовала традиция бестселлеров. В двадцатые годы ее пытались создать "Серапионовы братья" — одно из самых сильных литературных течений, куда входили Каверин, Зощенко, Федин и другие. Сейчас, как в советское время, так и в антисоветское, в жанре бестселлера пишет Юрий Поляков. Замечу еще одно качество писателя — постоянный рост мастерства. Первые бестселлеры советского времени включая самый шумный "Сто дней до приказа" были скорее крепкой беллетристикой, остросюжетными книгами, которым недоставало глубины характеров героев. Последние его книги "Козленок в молоке", "Демгородок", и особенно "Замыслил я побег", дали нам более сокровенного, более глубинного писателя, заставляющего уже серьезно думать и о времени, и о себе. При этом не снизилась занимательность чтения. Роман "Замыслил я побег" — это как бы финал всей прозы "сорокалетних" с их амбивалентным героем и поисками индивидуальной отдушины из коллективистского соборного мира. Такой герой, лишенный и веры и идеалов, уже спокойно просмотрел, как рушится его держава, как рушатся все устои его жизни. Он не разрушитель, лишь соглядатай, но именно благодаря равнодушию интеллигенции и ее скептицизму к власти пришли разрушители и хапуги. Таков финал нашей жизни. Таков грустный финал книги Юрия Полякова. Он как бы прикрыт семейными и любовными приключениями героя, его личным благородством. Но какова цена порядочности в разрушенном обществе? И где ей место? На обочине жизни. Там и очутился герой книги.

Талантливо. Занимательно. И трагично.

"ИСТОРИЯ СТРАДАНИЙ БЕДОЛАГИ, ИЛИ СЕМЬ ПУТЕШЕСТВИЙ ПОЛОВИНКИНА" ДМИТРИЯ СТАХОВА

Еще одна развлекательная история из жизни простого русского парня с простой фамилией Половинкин. При желании и при хорошей раскрутке могла бы стать бестселлером. Не знаю возраста писателя Стахова, но если он молод, то у него наверняка может быть хорошее будущее. Нечто в духе кинофильма "Брат-2" со стрельбой, самыми невероятными и захватывающими приключениями, из которых наш герой, а также его как бы второе "я" — однофамилец-мафиози с крутыми деньгами, выкручивается не моргнув глазом. Все им по силам: любые красавицы и любые подвиги.

Такие истории хорошо рассказывать где-нибудь в бане. Байки из жизни новых русских, а также о возможности выживания и простых русских. Для поднятия духа. Правда, под конец истории почти все герои погибают. Но это тоже по-русски, без надоевшего американского хеппи-энда.

"ПОЭЗИЯ. СУДЬБА. РОССИЯ" СТАНИСЛАВА КУНЯЕВА

Двухтомник воспоминаний известного поэта, главного редактора журнала "Наш современник", без сомнения, одной из главных фигур в литературной жизни России последних тридцати лет, несомненно станет одним из национальных бестселлеров не только года, но и десятилетия. Тем более что Станислав Куняев продолжает писать свои воспоминания. Он не обходит всех острейших проблем нашей литературной и общественной жизни. Мемуары написаны сочно, живописно. Их будут читать и друзья и враги. В поэте открылся дар яркого мемуариста. Знаю, что многие друзья упрекали его за субъективизм, я считаю это достижением автора. Конечно же — это не официальная хроника событий и не политическая платформа лидера движения. Это его, куняевские мемуары, дающие именно его взгляд на все литературные события конца ХХ века. К тому же поэт обладает блестящим чувством рассказчика, умеет подать детали, держит читателя в напряжении, как при чтении хорошего детектива. И сочный юмор. Уникальная память. Запоминающиеся портреты Евтушенко и Соколова, Рубцова и Кожинова, Межирова и Слуцкого, Передреева и Астафьева, Глушковой и Кузнецова. Ценнейший памятник эпохи.

"КНИГА МЕРТВЫХ" ЭДУАРДА ЛИМОНОВА

Эта книга заранее писалась как бестселлер. Задумывалась как бестселлер и автором, и издателем. И они оказались правы. Скандально известные имена героев книги, всемирно известных художников, политиков, писателей. Но обязательно мертвых. Такие своеобразные воспоминания об умерших, с кем свела жизнь, с кем дружил и с кем враждовал. Мемуары об ушедших придуманы не Лимоновым. Добропорядочный драматург Виктор Розов тоже писал воспоминания о друзьях, которых вычеркивал одного за другим из своей записной книжки, из книжки живых. Но только у Лимонова сама идея выпячивается уже названием — "Книга мертвых". О живых почти ни слова. Хочешь, чтобы я о тебе написал, — умирай, и побыстрей.

Эдуард Лимонов не один раз заявлял в прессе, что он отказывается от звания писатель, от литературы как таковой. Что он теперь только политик, только революционный боец. И он искренне хотел стать только политиком. Но, к счастью для читателей и почитателей, на жизнь не хватало денег, на борьбу не хватало денег, на партию не хватало денег, и писатель Эдуард Лимонов, как в свое время Федор Достоевский, заключал договора с прибыльными издательствами под конкретный срок на конкретную тему. И как бы ради заработка писал то детективный роман, то свою "Книгу мертвых". Но куда денешься от таланта? И "Книга мертвых", написанная по заказу, стала блестящим продолжением развития писательского таланта Эдуарда Лимонова. Уверен, что ее будут успешно переводить на многие языки, как бы ни относились к самому Лимонову и его национально-большевистской партии.

Писатель победил политика. С чем и поздравляем писателя.

"АКВАРЕЛЬ ДЛЯ МАТАДОРА" ВЯЧЕСЛАВА КУРИЦЫНА

Известный и ершистый критик Вячеслав Курицын решил побаловать себя и зрителей прозой, левым пальцем чеша правое ухо, написав зубодробительную историю о разведчиках, наркоманах, убийцах, и, конечно же, красотках для постели. Тут тебе и страстная любовь, и ужасные тайны, и новый вид наркотика, от которого все очень даже балдеют. Главные наркобароны — чекисты, они же и главные наркоманы. Чушь потрясающая. Сам критик называет роман — радикальной прозой. Он даже не понимает, что такое радикализм. Думает, если матерится через слово и бьет морду противнику, то в результате становится радикалом. Постмодернист давно забыл о реальности, это его и погубило. Его радикализм — это радикализм мальчика Вовочки, в песочнице играющего игрушечным автоматом и думающего, что этим он перевернет мир. Ни к радикализму, ни к литературе "Акварель для матадора" никакого отношения не имеет. После такого чтива и к критике Курицына всерьез относиться не будешь. Все — игра, все — понарошку. А в результате — пшик.

Думаю, не заинтересует эта проза и читателей любого толка.

"ПРИВРАТНИК БЕЗДНЫ" СЕРГЕЯ СИБИРЦЕВА

Молодой писатель Сергей Сибирцев умудряется соединять в себе метафизику и детективность, острый сюжет и философичность, авангард и традицию. В роман медленно втягиваешься, привыкаешь к его постмодернистскому построению. А затем вдруг оказываешься один на один с простым и серьезным миром простых и серьезных героев. Он поражает и притягивает, он чересчур откровенен в изображении "свинцовых мерзостей жизни" и сентиментален в изображении главных героев. Традиции деревенской прозы, помноженные на влияние Эдуарда Лимонова и Виктора Ерофеева. Но этой довольно неожиданной и парадоксальной смесью он и становится силен. Свет сквозь мрак. Чистота сквозь грязь. Нет любования чернухой, а есть преодоление ее. Думаю, автор стоит на пороге самых своих значимых произведений.