Бурбоны и железный Феликс

Бурбоны и железный Феликс

Максим Соколов

Максим Соколов

Обсуждение в Мосгордуме судьбы памятника Ф. Э. Дзержинскому, до 1991 г. стоявшего в центре Лубянской площади, и последующее решительное опровержение разговоров о планах поставить его на прежнее место производят впечатление некоторого лукавства. Если вообще никаких планов не было, неясно, зачем было обсуждать, — памятник стоит себе на задворках ЦДХ в полном порядке и есть не просит. Как говорил граф Толстой об обществах трезвости, «Это когда собираются вместе, чтобы водку не пить? Вздор — чтобы не пить, незачем собираться. А если уж собираются, то надо пить».

Подозрения усугубляются тем, что несравненная МГД, избранная в 2009 г., сплошь состоит из птенцов гнезда Лужкова, а бывший мэр любил эту тему и поднимал ее еще в 2002 г., отмечая, что памятник Дзержинскому безупречен «в скульптурном и архитектурном плане», а сам Феликс Эдмундович был «сильной, яркой личностью, проявившей себя в созидательном ключе». Причем, по данным Ю. М. Лужкова, в 2002 г. 60–75% москвичей и россиян выступали за то, чтобы вернуть памятник на Лубянку. С тех пор только Ю. М. Лужков канул в Лету, а так вряд ли что-нибудь сильно переменилось. Так что предположение, что МГД зондировала почву, имеет право на существование.

Если обратиться к истории, то примеров восстановления статуй, низвергнутых при народных волнениях, не так много. Случаев, когда восстанавливали памятники Ленину в городах, освобожденных из-под немца, мы не берем, ибо свергал их не народ. Равно как памятник кайзеру Вильгельму I в Кобленце, в месте слияния Рейна и Мозеля, разрушенный артиллерийским огнем в 1945 г. и восстановленный в 1993-м, — это все же другой жанр. И Вильгельм — это не совсем символ Третьего рейха, а американские войска, стрелявшие по статуе, — это не свои собственные санкюлоты.

В сущности, единственной страной, дающей нам примеры восстановления символов прежнего режима на прежнем месте и в прежнем виде, является Франция. Как сокрушение статуй было массовым занятием в 1792 г., так после воцарения Людовика XVIII наступило их восстановление. Конный памятник Людовику XIII вернулся на Королевскую площадь (ныне площадь Вогезов), памятник Генриху IV — на стрелку Сите, памятник Людовику XIV — на площадь Побед, хотя и в несколько преобразованном виде: до 1792 г. Король-Солнце был пешим, а с 1828-го — конным. На Вандомскую площадь (прежде — площадь Людовика Великого) Луи-ле-Гран не вернулся, потому что там уже стояла Вандомская колонна. Не вернулся на площадь Согласия (прежде — площадь Людовика XV) и тезоименитый король. После 1815 г. идее восстановить дореволюционный памятник противостояла не менее обоснованная идея увековечить память короля-мученика Людовика XVI, казненного на этой площади, когда она называлась площадью Революции. Споры прервала революция 1830 г., и при Луи-Филиппе поставили египетский обелиск из Луксора. Кстати, неплохая идея для Лубянки — по крайней мере, есть что обсудить следующий раз в МГД.

Сходно сложная судьба была и у Наполеона на Вандомской площади. В 1815 г. статую, венчающую колонну, сняли (причем бронза пошла на восстановление памятника Генриху IV, своеобразный круговорот), при июльской монархии на колонне опять появился император, по решению Парижской Коммуны колонну вообще свалили вместе с императором, при Третьей Республике ее восстановили, причем за счет Г. Курбе, который при коммуне заведовал культурой и руководил обрушением колонны (грозное предупреждение тогдашнему зампреду Моссовета С. Б. Станкевичу, исполнявшему аналогичную роль в деле низвержения железного Феликса).

Теоретически говоря, можно было бы и Москве приобщиться к данному аспекту парижского шика (все прочее в Москве и так шикарно), но есть и некоторые тонкости монументальной реституции, наличествовавшие во Франции и отсутствующие у нас.

Восстановление королевских статуй происходило в рамках восстановления прежней династии. То время так и называется: эпоха Реставрации. Формально Людовик XVIII вообще был королем Франции с 1795 г., ибо формально династия и не прерывалась, le roi est mort, vive le roi, так что восстановление символов ancien regime было делом естественным. Чего нельзя сказать о нынешней РФ: формально нынешние власти никак не являются правильными наследниками лиц, правивших СССР до 1991 г.

С другой стороны, и Ф. Э. Дзержинский по занимаемой им должности никак не может быть сравнен с монархами (вообще с первыми лицами) прошлого. Известность он приобрел как первый начальник советской тайной (впрочем, даже не очень тайной, красный террор был весьма и весьма явным) полиции ВЧК-ОГПУ. Не сказать чтобы властители прошлого не нуждались в карательных органах. Преображенский приказ при Петре I, Тайная канцелярия и Тайная экспедиция при его преемниках тоже были не самыми гуманными учреждениями, однако памятники Ф. Ю. Ромодановскому (и даже екатерининскому сподвижнику С. И. Шешковскому) все же трудно себе представить.

Рассказы о деятельности Ф. Э. Дзержинского по борьбе (вполне похвальной) с детской беспризорностью несколько напоминают стишок «Дедушка Ленин влюблен был в детей. // “Где твои папа и мама, Андрей?” // “Папа расстрелян, а мама в ЧК”. // Долго Ильич утешал паренька». Не видеть некоторой причинно-следственной связи между красным террором и детской беспризорностью — для этого нужно обладать весьма специфическим зрением.

Г. Л. Скуратов-Бельский (Малюта) был мужественным воином и пал на войне честно, как солдат, но в памяти народной он оказался отмечен не этим. Точно так же, как памятник Ф. Э. Дзержинскому, стоявший на Лубянке, не мог не ассоциироваться с возвышенным учреждением и еще в 70-е гг. на жаргоне московских таксистов назывался пугалом. Народная память — она такая.

Поэтому приобщаться к парижскому шику эпохи Реставрации, начиная шик с начальника тайной полиции, вряд ли стоит. В культуре таких прецедентов нет.