__ 21.30 – 22.30

__ 21.30 – 22.30

Его дети… Они были порождены разными женщинами. Очень разными — и очень похожими одна на другую. Молодыми, красивыми — и не слишком. Любящими — и не совсем. Одну из них, потом вторую он называл когда-то своими женами.

Он, Сталин, некогда Сосо Джугашвили, товарищ Коба, конечно, не будет лежать в Мавзолее — его кровь жива. Жива навсегда, она вошла в Россию, стала Россией. Его Россией, которая больше России Ленина, больше России царей. Даже если падет Москва, даже если падет ее голова на лобном месте, он не умрет, он будет продолжен. И не только Яков, Василий, Светлана — его дети. Он, Сталин — отец народов. Не тех, что живут сейчас, но тех, что станут жить дальше. Его мысль, его дело устроят им место и время жизни. Враг будет разбит. Чего бы это ни стоило, каких бы жертв ни потребовало.

Он, Сталин, готов жертвовать собой. Он готов жертвовать своей любовью. Он всегда жертвовал ею. Ни одна из его женщин не была счастлива с ним. И он не был счастлив. Разве что давно-давно…

Душная волна подкатила к горлу. Память — тяжелая ноша для путника. Невыносимо оставаться с ней наедине. От памяти плоти тянутся нити к памяти души, к сердцу, притягивают узлами. Ни развязать, ни отрезать. Эти нити рвутся только временем, только делами.

Женщинам, всем его женщинам не нужны были его дела. Они хотели счастья для себя, для его детей, а потому, по мудрой слабости своей, желали добра ближним — даже тем, кто обращал их женское добро во зло ему, Сталину.

Но он, товарищ Сталин, давно приучил себя не мыслить категориями счастья, категориями добра и зла. Он приучил себя мыслить категориями чести и долга. Недолжное добро много хуже должного зла. В этой его привычке не было ничего от Ницше, от "белокурых бестий", которые шли уничтожить все его дела, его самого и даже память о нем. Сталин не был и не хотел быть по ту сторону добра и зла. Абстрактного добра и абстрактного зла. Пакт с Гитлером был нужен тогда — и он был заключен, и неукоснительно выполнялся. Сегодня рушилось все, и далекие женщины, уже мертвые так же, как еще, наверное, живые, возвращались памятью давнего телесного тепла, ничуть не помогая делу его жизни.

Только мать, мама… Семь лет назад он, веселый и гордый, сказал ей, что работает почти царем. Мать ответила ему, ставшему отцом народов: "Лучше бы ты стал священником". Наверное, было бы лучше. Чем только лучше? Гитлер не напал бы на Союз? Армии отбили бы врага еще на границе? Москва не стояла бы голой перед немецкими танками? И он, Сталин, возносил бы молитвы в одной из церквей горийских окрестностей за царя Алексея Николаевича? Бред! Но, мама, зачем-то ты сказала своему сыну эти слова?! Ты сказала их, милая? Или Он сказал их через тебя? Как спросить теперь, у кого?

Быть священником… Это не то даже, что быть Верховным главнокомандующим. Величие государства временно и непрочно, как женская душа. Оно требует постоянной заботы, постоянного ухода за ним. Товарищ Сталин по-настоящему любил свое советское государство, сделанное его руками, его волей. Точно так же он любил последнюю жену — спасенную, выросшую на глазах, родившую сына и дочь. И она предала его любовь, убила себя. В его государстве — очень много от этой женщины. Оно сладострастно убивает себя, предавая и его любовь, и его детей, отдает все это той темной силе, которая ничего не возвращает обратно.

Если бы советская наука, да сам Господь воскресили Надежду — та была бы выслана товарищем Сталиным в Магадан, на Колыму, чтобы вычистить в ней это предательство. Пусть через пятнадцать лет, пусть через двадцать пять… И государству своему он, товарищ Сталин, не сумеет простить слабости и измены. Если победит врага.

Но ветер победы еще не пахнул в лицо. Черное, жирное дыхание смерти издали, пока не приближаясь, леденило сердце. Да, все вроде бы работало: солдаты гибли под немецкими танками, резиденты присылали донесения из всех уголков земного шара, народ не убивал партийных начальников. Но это было не то — оцепенело, застыло, безнадежно, через поражения к гибели… Мираж в пустыне. Союз, скроенный из красной материи на дыре от былой империи, проваливался в пустоту, как 16 дивизий две недели назад под Вязьмой.

Мама, зачем родила ты меня, зачем захотела сделать священником? Нет для меня Бога нигде на земле, а с неба сыплются фугасные бомбы. Чем, какой волей воскресить надежду свою, Надежду, какой волей воскресить государство? Пусть они умрут — государства не вечны, и не вечна человеческая плоть, но не такой смертью, не до меня — позже, позже…

Холодная тьма остановилась на мгновение. Оно может продлиться минуту, может сутки. Вряд ли больше. Только немного времени, мама, чтобы понять твои простые слова, раз они вспомнились здесь, в кремлевском кабинете, среди всего нагромождения цифр, карт, докладов, планов… Нет их уже, этих планов, — все провалилось в дыру. Ничего нет, мама, ничего нет и не будет для меня. Нечего сказать товарищу Сталину, нет у него ни друзей, ни семьи, ни веры, ни надежды, ни любви. Только немного времени, мама, совсем немного.

Юровский убивал не семью царя — он убивал семью Николая Романова. Тот тоже ничего не мог сделать — и отрекся, перестал быть царем. Сталин не может отрекаться от себя, мама. И никто не убьет Сталина — убивают слабых. Только где мне взять силы, мама? И перед кем не сможет отречься Сталин? А перед кем отрекался Николай? Вот что надо понять, мама моя. И спросить надо обязательно об этом. Может быть, тогда я перестану работать царем, а буду им, мама моя. И священником стану для всего интернационального нашего прихода. Но во имя какого Бога?..

Интернет магазин флористики - заказ и доставка цветов 4 в Москве. Продажа живых цветов по низким ценам, доставка букетов на дом.