Плачеи и скоморохи
Плачеи и скоморохи
Георгий Семенов
17 октября 2013 0
Культура Общество
Архив архангельского литературного журнала "Двина", сложенный стопой, образует увесистый "золотой" фолиант. В срезе - будто годовые кольца, разные по толщине, согласно погодным условиям финансирования. Но само дерево - цельное, сортовое. Пронизано волокнами множества тем.
В сердцевине - тема деревни.
И просто деревни, места временного пребывания на земле определенного рода-племени, в нашем случае северо-русского. И деревни как Космоса со своим первым Днём творения и Концом света.
Эпична история любого поселения от крика младенца в семье первопроходцев до смертного всхлипа последней старухи на остывшей печи. Над пустынным местом, оставшимся после деревни, витает лёгкое облако, собранное из капелек душ всех когда-то живших здесь. У этого облака две стороны: светлая, улыбчивая, и тёмная, грозовая.
Там в вечном, неразлучном единении парят и деревенский праведник, и злодей, язычник и христолюбец, тароватый и лихоимный, трезвенник и гуляка, стяжатель и бессребреник.
Случается, тень от этого облака накрывает землю, тогда чуткий глаз художника усматривает в бликах лица когда-то живших.
Ухо слышит голоса. Нос чует запахи. Руки тянутся потрогать
В таких прозрениях рождаются лучшие и "деревенские", и "городские" страницы в журнале "Двина".
Авторы различаются не столько по именитости, сколько по интонации.
Слышатся под обложками журнала и слёзные, горестные "бабьи" голошения по утерянному раю, и резкие оценочные речи пророков, и бесшабашные, частушечные восклики.
Протопоп Аввакум, академик Ломоносов, писатели Борис Шергин, Фёдор Абрамов, Владимир Личутин, Степан Писахов, Михаил Попов, Сергей Кириллов, поэты Николай Рубцов, Александр Росков, Александр Логинов и многие, многие другие, будто бы все когда-то пожили в этой общей, образ которой из года в год, из номера в номер дополняется новыми подробностями и смыслами.
В бесконечном ряду персонажей можно различить полюса характеров.
Вот покладистые терпеливцы, а вот необузданные вольнолюбцы За каждым - своеобычные авторы, их породившие и выпестовавшие.
С.Кириллов в своём романе выставил напоказ рассудительных "уйдомлян", у В.Личутина с пера сорвался "анархист". Рядом стоят чинные, пристойные персонажи Б.Шергина и озоруны С.Писахова. Выглядывает из-за их спин страстотерпец-паломник А.Роскова и неистовый "архангельский мужик" М.Попова. Безбашенный морячок Н.Рубцова растягивает меха гармошки, что не нарушает покоя тихих странниц М.Аввакумовой, и не заглушает "бойкий колоколец" Елены Кузьминой.
Тут и шукшинские чудики были бы ко двору, и завиральщики В.Белова.
И взирающий на них с осуждением абрамовский трудяга Михаил Пряслин.
Сотни авторов, тысячи персонажей родных и по духу, и по крови населяют литературные чертоги "Двины". Гул стоит от множества голосов. Слышится "говоря" уйдомлян, которую С.Кириллов намеренно подаёт в чистом виде, как бы записав на диктофон и потом расшифровав. Звукопись у него - основное художественное орудие для достижения сердечного отклика читателей. Тут и личутинский фольклорно-авангардный язык переливается всеми красотами. Если слово "лёд" у поморов имеет тридцать два синонима, то Личутин пользуется непременно одним ему известным тридцать третьим. Он создатель не только оригинальных художественных образов, но и, одновременно, небывалой, авторской, лексики. В этом отношении он дал всей русской литературе урок на век вперёд.
Исторические романы в "Двине" питаются энергиями бабьих причетов, пословиц и частушек - энергией национального здоровья. В отличие, например, от произведений Алексея Толстого, который постигал прошлое русского народа через записи в пыточных камерах.
Все эти сотни персонажей, будучи созданиями духовными, воображаемыми, и составляют душу (понятие неопределённое) той части русского народа, которая живёт в городках и деревнях дельты "Двины".
А что же большой Город?
Образы людей современного "полиса" В.Чубара тоже, без зазора, встраиваются в ряд традиционных для журнала типов. Интеллектуальные, духовидческие вещи М.Попова естественным образом ложатся на душу "Двины".
Казалось бы, редакции журнала, произрастающего в столь благодатном языковом крае, как архангелогородчина, достаточно было лишь поливать сиё дивное древо и любоваться его цветением, но она не чурается и прививок.
С немалым риском для себя пытается приживлять московские литературные сорта.
Совсем недавно читатели журнала с удивлением обнаружили в кроне "Двины" плоды творений десятка молодых столичных писателей во главе с огнедышащим литературным ветераном А.Прохановым, настолько необычные на вкус, что по прочтении вынуждены были даже заглядывать на обложку и удостоверяться, ужель та самая "Двина"?
Прививка оказалась перспективной. Экзотичность (на взгляд северянина) тем, языка и интонаций - приемлемой.
Пускай и на этой ветви "Двины" распускаются цветы, а сердцевина остаётся прежней, и тематические волокна - основополагающими. Море. Православие. Война. Патриотизм. Русский национализм. Советское величие. Жуть Гулага. Белая и Красная гвардия. История России. Литературный архив
Какой бы породе таёжных деревьев уподобить "Двину"? Скорее всего, это - кедр. Довольно "капризное" растение. Может питаться только чистыми подземными водами и дышать свежим воздухом. Чахнет в политизированной гари. В модной литературной суете теряет свою целебную и мистическую силу.