Отступать не дано

Отступать не дано

Павел Гудзь

24 апреля 2014 0

Политика Общество

Граждане Донецка между страхом и долгом

Медчасть развёрнута на втором этаже - классика жанра. Пониже, чтоб нести раненых недалеко, не первый - чтоб не потоптали при штурме. Прошёл день - уже перевязано множество порезанных при штурме кистей, когда люди голыми руками рвали колючку и выносили стальные решётки.

- Ну, кто ж ходит на такое дело без перчаток, ребята!

- Да кто ж знал! Я шёл мимо, а тут такое! Надо было помочь.

Развёрнут ППД - Пункт полевой дислокации, в поле на подходах к зданию - тоже классика жанра. Это и пункт помощи пациентам на улице, и "демонстрация флага" народу, ради которого мы здесь, и запасная база на случай, если будет команда на эвакуацию. Задача командира - "задолбать" подчинённых, чтоб не было времени и лишних гормонов на панику, приходится её добросовестно выполнять: выход по тревоге в составе отряда, развёртывание по группам, обеспечение эвакуации раненых, свёртывание групп, передислокация. "В военное время бег вызывает панику" и специально обученные ребята из стоящих в толпе громко комментируют: "Медики тренируются!", чтобы народ не ломанулся в панике при виде влачимого на носилках тела.

Словом, всё строго по учебникам, без самодеятельности и отсебятины.

Наконец, отряд возвращён в расположение, раскрасневшиеся от беготни на свежем воздухе красавицы-девушки и немногие, но крайне решительные мужчины дружно "ржут" друг над другом и глотают чай. Чистая физиология: целенаправленная двигательная активность в составе группы единомышленников апеллирует к "чувству сопричастности" и вызывает выброс гормонов счастья.

- Командира - в штаб!

Здесь все эмоции очень обострены, чувствительность повышена: организм понимает, что речь идёт о его жизни и собирает каждую нервную клеточку в единый сверхчувствительный радар. Мне очень не нравится угрюмое, с чуть перекошенным правым углом рта лицо нашего Главного.

- Ожидается общий штурм. Численность противника - усиленный батальон, до шестисот человек, из западенцев, вооружение - тяжёлое пехотное, планируется применение нервно-паралитических газов.

Тягучая, горячая волна прокатывается по спине, от затылка до пят. Как ни готовься к тому, что это будет, - окончательно не приготовишься никак. У противника - крупнокалиберные пулемёты и огнемёты, газы и броня, у нас - арматура и дубьё.

- Нам аргументы подвезут?

- Стоим с тем, что есть. Ничего больше не будет.

- Наша задача?

- Стоять до конца.

- Задача моего подразделения?

- У тебя отдельный отряд, ты командир - ты и решай. Хочешь - всех выведи, хочешь - всех оставь здесь.

Краски в окружающем мире медленно гаснут - так всегда бывает при тяжёлом стрессе. Наша задача ясна. Мы должны лечь здесь все, до последнего. Массовая жертва нас, безоружного населения, должна разбудить тот самый алгоритм "массовых убийств русскоязычного населения", который воспламенит пламя народного восстания, если надо будет - приведёт сюда спасительные войска наших северных братьев.

В принципе, как говорят мудрые зулусы, "всё, что есть сейчас, когда-то было и будет ещё когда-то". Ничего не ново в истории. Когда-то Леонид вёл своих триста избранных воинов к узкому Фермопильскому проходу, не рассчитывая победить - его задача была лечь вместе со своими людьми. И тем пробудить свой народ, сплотить разрозненную, погрязшую в дрязгах Грецию на общее святое дело - отпор безжалостному и могущественному врагу. Но эти триста были лучшие воины своей страны, отборные бойцы, которых с детства готовили защитить Родину. Мы - простые граждане самых мирных профессий, безо всякой спецподготовки. Медпункт кипит жизнью: сестрички, врачи и фельдшера сортируют медикаменты, оказывают помощь раненым, раздают таблетки тем, у кого прихватило от нервов желудок или сердчишко. Я смотрю на всех них, и ощущаю, как медленно твёрдая тяжёлая рука сжимает моё сердце, дышать становится всё труднее. Баран, почему я сегодня не взял противогазов? Впрочем, от них толку нет. Вслед за невидимой смертью из вентиляционных шахт при зачистке всегда входят в двери и окна бойцы из спецподразделений - в бронескафандрах, со стрелковым наизготовку. Короткие удары выстрелов в упор во всех подряд - в тех, кто уже лежит без признаков жизни, и тех, кто ещё не околел в своих старых противогазах с просроченным сроком хранения. Недостаток вооружения и спецсредств можно нейтрализовать правильной тактикой. Думай ты, командир, думай! Так, что же делать?

Ответственность командира - страшное дело. Кто не пробовал, тот не знает. У меня здесь более тридцати человек, из них четыре пятых - женщины. Юные и в летах, те кто ещё не познал мужчины, и те, кого дома ждут дома маленькие дети. Они вверили мне свои жизни, и сейчас безропотно и, не задумываясь, выполнят любой приказ. Но приказ, вся его сила и мера - это только я. Мой долг - выполнение боевой задачи. Мой долг - сохранение личного состава. На каких весах взвесить эти две гири, легшие мне сейчас на душу?

- Группер, со мной!

Молодая, но очень толковая комгруппы, позывной "Венера", с медкомплектом за плечом размашисто шагает рядом. Выход из обречённого здания, спасение - вот оно.

Взгляд в низкое, плачущее небо, вдох-выдох.

"Георгий-победоносец, мой Святой Небесный покровитель, вразуми.."

Если бы у нас стояла задача отстоять здание и был хоть один шанс это сделать, я бы оставил всё подразделение внутри - до самого конца. Каждый перевязанный раненый - малая крупица в плюс к стойкости общей обороны, крошечное слагаемое общего успеха и возможной Победы - пусть не здесь и сейчас. Но шансов нет никаких, и наша задача - сакральная жертва за народ и Родину. А раз так..

- Отряд, слушай мою команду! Всем бойцам-женщинам: взять индивидуальные медицинские наборы. Задача: выдвижение в ППД, развёртывание по машинам эвакогруппы, наблюдение за обстановкой. В случае массового штурма - стандартная работа по тем раненым, которые будут снаружи. В здание не входить! При неудаче нашей обороны - всем переход на нелегальное положение, установление контактов с местными партизанскими отрядами, после прибытия войск Северного Брата - вхождение в их состав для выполнения медицинских обязанностей. Быстрее, бегом б!

Побледневшие девочки сразу всё поняли - молча, мгновенно пакуются и притихшей стремительной стайкой вылетают следом за мной. Вообще, здесь все и всё понимают очень быстро.

Крайние девушки - бойцы отряда, бесшумно растворились в дворах. Гиря сразу упала с души куда-то вниз, дышать стало гораздо легче. Вдох-выдох, поворот - и вот я снова в здании. Если сравнивать решимость человека с чем-то мощным, то не похоже, чтобы я чувствовал себя паровозом, несущимся по рельсам: скорее я ощущаю себя рельсом, прибитым к шпалам и готовым нести на себе любую тяжесть эшелонов. У меня нет варианта даже вперёд или назад, тем более - отступить и уйти: Всевышний милостью своей просто отключил у меня функцию страха и включил функцию долга. Мне гораздо легче, чем людям вокруг меня. Мне гораздо тяжелее, чем им.

Я не спрашиваю ни о чём оставшуюся в медпункте мужскую часть подразделения. Тем более о том, "кто хочет остаться". Это не кино, где герои изъясняются в пафосных длинных диалогах. Здесь все говорят очень кратко и просто. "Чем ближе к смерти - тем чище люди.." Все, кто остался в медпункте, - мужчины, военнообязанные как медработники. Они ничем не хуже и не лучше тех, кто сейчас готовится принять мученическую смерть на всех этажах здания за наше общее дело. И самое главное - вход в здание на выход открыт. Любой желающий может быстро свинтить, пока не истекли два часа ультиматума. И все понимают, что будет, если не свинтит.

Так что я ничего не говорю никому - я прохожу в медпункт, сажусь в простенок между окнами и молча смотрю, как толково, без лишних движений, работает наличный состав подразделения: измерение давления, раздача медикаментов, перевязка легко оцарапанных при штурме здания. Инстинкт самосохранения, самый базовый из человеческих, бьётся о стенки души - в закрытом здании, с единственным выходом, умирать не хочется очень сильно. Но гораздо сильнее, чем нежелание умирать, бьётся мысль: правильно ли я понял свой долг командира? Может, нужно было оставить девчат здесь?

Когда-то давно, в Великую Отечественную войну, первые два года нашей армии не хватало опыта проведения больших наступательных операций. Соответственно, каждая попытка организовать их заканчивалась окружением наших ударных сил, провалом операции, жертвами в сотни тысяч убитых, раненых и пленных. И когда наступал решающий момент перелома в войне - наше контрнаступление под Сталинградом, - сложилась крайне драматическая обстановка в верхах. Отдельные механизированные корпуса должны были войти в прорыв и двигаться навстречу друг другу, чтобы замкнуть кольцо окружения. Однако ударные пехотные части не смогли до конца прорвать полевую оборону противника. И тогда командирам мехкорпусов поступил приказ верховного главнокомандующего: идти в атаку, допрорвать оборону. Они начали мешкать: оттягивать начало атаки в надежде, что пехота всё-таки пробьёт им дорогу.

Раньше, до всего этого, я не понимал их. Теперь, когда я представил всю неизмеримую меру их ответственности: перед страной, перед своими людьми, перед самими собой, мне стало нехорошо. Им предстоял не только прорыв - им нужно было продвинуться на сотни километров по тылам мощнейшей армии мира всех времён и народов, успешно замкнуть окружение и удержать в кольце самую мощную вражескую группировку на фронте. В этих условиях начало выдвижения в не до конца проделанный прорыв грозило провалом наступления и проигрышем войны. Миллионы жизней легли на совесть каждого. Теперь я понимаю тех командиров гораздо лучше, нежели раньше..

Вдох-выдох. Ребята с той стороны, вы где? Мы ждём вас, идите, мы готовы! А вы?..

г. Донецк