Гроссмейстер

Гроссмейстер

Эпоха

Гроссмейстер

Вспоминая легендарного главного редактора «ЛГ» Александра Чаковского

Юрий ИЗЮМОВ, первый заместитель главного редактора «ЛГ» с 1980 по 1990 год

За 55 лет в журналистике я знал трёх по-настоящему ярких газетных редакторов: Константина Симонова, Алексея Аджубея и Александра Чаковского.

Александр Борисович Чаковский был последним из этой плеяды. С неизменной сигарой во рту, всегда элегантно одетый, со множеством людей первой величины знакомый и абсолютно всем известный, напористый, острый на язык, он выделялся в любой среде, в любой обстановке. Иногда его упрекали в нескромности. Он отвечал: «Скромность – верный путь к безвестности».

Чаковский рано вступил в литературу. Его первая публикация датируется 1937 годом. У него не было ни протекции, ни связей. Всего, чего он достиг, он достиг сам, собственным трудом и талантом. Член ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской, Сталинской и нескольких Государственных премий, секретарь правления Союза писателей СССР – это только основные знаки его общественного положения. Главным же, что всё определяло, была «Литературная газета».

Я считаю Чаковского редактором номер один всего советского периода. Придуманная и созданная им 16-страничная газета была совершенно новым типом издания. Единственная и неповторимая, как её редактор, «ЛГ» во многом выражала, а в чём-то и предопределяла развитие общества, была неотъемлемым явлением его духовной жизни. Миллионы людей самого читающего тогда народа даже представить себе не могли существование без «Литературки». Это не преувеличение, что могут подтвердить представители самых разных социальных слоёв, возраста и положения.

Мне довелось проработать с Александром Борисовичем 8 с лишним лет в качестве его первого зама. За это время тираж газеты вырос с 2,4 миллиона до 6,5 миллиона экземпляров.

Он был уникальной личностью, в которой соединялись незаурядные творческие способности, талант политика, живой ум, твёрдый характер, прекрасное знание литературы и истории, потрясающая трудоспособность, постоянная собранность и ещё много других качеств, выделяющих людей из общей массы.

ДОРОГИ, КОТОРЫЕ МЫ ВЫБИРАЕМ

Александр Борисович Чаковский родился 26 августа 1913 года в Петербурге. Он происходит из состоятельной еврейской буржуазной семьи. Его дед был купцом первой гильдии в Самаре, отец – известным врачом-венерологом. Детские и отроческие годы Чаковского прошли в Самаре; здесь он в 1930 году окончил школу, здесь сделал первые шаги на общественном поприще: старшеклассником ездил в деревню ликвидировать неграмотность, был «подручным» уполномоченного по коллективизации, редактором стенгазеты. А в 17 лет отправился в Москву – начинать самостоятельную жизнь.

В первые десятилетия Советской власти таких, как он, в университеты и институты почти не принимали. Исправляя многовековую социальную несправедливость в отношении детей рабочих и крестьян, именно им предоставляли преимущественное право на высшее образование. Благодаря этому мой отец, крестьянский сын, стал инженером-путейцем. Немыслимое прежде дело! Стоит напомнить, что в царской России грамотной была только треть населения. Новая власть готовила новую интеллигенцию из самой гущи народа. Ту, которая преобразила отсталую Россию в великую мировую державу, отстояла её в смертельной битве с фашизмом, вывела на передовые позиции в науке и культуре. Для молодёжи из той среды, что до революции была «всем», путь к высшему образованию лежал через заводы, фабрики, стройки. Александр Борисович поступил на Московский электрозавод, освоил рабочую специальность электрика, вступил в комсомол, начал печататься в заводской многотиражке. По прошествии некоторого времени выходит первая книга, которой А.Б.Ч. гордился до конца жизни, – брошюрка «Как термичка изгоняла брак». Много лет спустя он вспоминал: «Самыми яркими периодами моей жизни, то есть такими, которые наложили отпечаток на все последующие годы, были первая пятилетка и война. События первой пятилетки, которую наш завод, где я работал, первым в стране выполнил за два с половиной года, – вошли в мою плоть и кровь. Именно тогда в душе моей вырабатывались критерии отношения к людям, понятия добра и зла. Именно тогда в сердце моём запечатлелись образы, воплощающие в себе эти понятия. С тех пор прошли десятилетия. Но нет ни одной написанной мной книги, в которой, так или иначе, не участвовал бы тот мой далёкий опыт».

Дальше жизнь развивалась так. Чаковский поступает на вечернее отделение юридического института, затем переходит в только что открывшийся Литературный институт, который оканчивает в 1939 году. В Литинститут ему посоветовал идти Фёдор Панфёров, редактор журнала «Октябрь», после того как опубликовал очерк Чаковского об Анри Барбюсе. Далее Александр Борисович работает в редакции газеты Московского военного округа «Красный воин» и продолжает учёбу в аспирантуре знаменитого ИФЛИ (Института философии, литературы, искусства). Пишет литературные портреты Мартина Андерсена-Нексе, Николая Островского, Адама Мицкевича, Эмиля Золя, первую повесть о Парижской коммуне и её участнице, поэтессе Луизе Мишель. В 1941 году выходит последняя работа этого цикла – «Кого фашисты сжигают», посвящённая Генриху Гейне.

С началом войны Чаковский становится военным корреспондентом газет Волховского, Ленинградского, а затем 3-го Прибалтийского фронтов. В 1941 году вступает в партию. Много ездит, много пишет. Часто бывает в осаждённом Ленинграде. Виденное и пережитое там легло в основу повести «Это было в Ленинграде». Александр Борисович говорил о ней: «Лучшее, что я написал».

Потом выходят романы «У нас уже утро», получивший в 1950 году Сталинскую премию, и «Дороги, которые мы выбираем», повести «Год жизни», «Свет далёкой звезды», «Невеста». 1950–1951 годы Чаковский проводит в Северной Корее, в разгар американской агрессии, в качестве специального корреспондента «Литературной газеты», пишет там повесть «Хван Чер стоит на посту».

По возвращении активно включается в общественную жизнь страны, в работу Союза писателей, много ездит по миру. В 1955 году Чаковского назначают главным редактором журнала «Иностранная литература». А.Б.Ч. сделал отличный журнал, быстро завоевавший большую популярность. И если тиражи его предшественника – журнала «Интернациональная литература» – измерялись тысячами экземпляров, то тиражи «Иностранной литературы» – сотнями тысяч.

Полагаю, именно успехи Александра Борисовича на редакторском поприще предопределили его назначение в «Литературную газету».

Уже будучи её главным редактором, он создаёт свою главную книгу – роман-эпопею «Блокада», ставшую вершиной его творчества. События героической и трагической обороны Ленинграда он изображает на широком фоне Второй мировой войны с её главными действующими лицами. Автор ввёл в состав персонажей романа Сталина, Жукова, Ворошилова, Жданова, Кузнецова (под псевдонимом), Говорова, описал их действия и поведение в реальных ситуациях. Таких книг о войне до «Блокады» не было. С хрущёвских времён не было в литературе и объективного изображения Сталина, чьё имя долгое время вообще возбранялось упоминать в положительном контексте. Не только из-за цензурных запретов, но и вследствие умело сформированного антисталинского общественного мнения, особенно среди интеллигенции.

Чаковский это сделал первым. Он воздал должное и военным заслугам Жукова, восстановив его полководческую репутацию после жестокой и вероломной хрущёвской опалы. Написанная ярко, темпераментно, талантливо, да ещё внутренне полемично, «Блокада» получила признание и читательское, и официальное. Александру Борисовичу была присуждена Ленинская премия. Многие годы она была в числе книг, самых популярных во всех слоях общества. Не приняли «Блокаду» лишь те, кто стал потом активом перестройки, разрушения страны. Эти сразу окрестили Чаковского сталинистом, что в их устах было худшим ругательством, и недоброжелательствовали ему где и в чём могли.

Работа над «Блокадой», а затем над сценарием по ней заняла у Александра Борисовича много лет, пришедшихся на наиболее плодотворные в творческом отношении годы. В дальнейшем он написал политический роман (опять первым) «Победа», книгу о последнем годе жизни Рузвельта «Неоконченный портрет», роман «Нюрнбергские призраки», выпустил сборник своей публицистики «Литература, политика, жизнь».

Мне пришлось быть свидетелем того, как А.Б.Ч. строил свой творческий процесс. На самом первом этапе, этапе замысла, он многократно советовался с членами редколлегии «Литгазеты» – людьми много знающими, творческими, искушёнными и в литературе, и в конъюнктуре. Затем начиналось изучение исторического материала. Чаковский встречался с участниками событий, которые предстояло описать, читал мемуарную литературу, знакомился с документами. В их подборе, отыскании ярких деталей ему помогал один из редакционных уникумов – Валентин Островский, человек редкой эрудиции, владевший 14 языками.

Когда материал был собран, Чаковский в первых числах июля уезжал в писательский Дом творчества в Дубултах и два месяца работал не разгибаясь. Выходило 100–120 страниц. Часть текста он печатал на машинке, часть диктовал и писал от руки. Его рукописи выглядели весьма оригинально. К каждому листу Чаковский приклеивал слева ещё один лист для вставок и обычно заполнял его полностью.

Строго через два месяца положенного творческого отпуска А.Б.Ч. возвращался в редакцию. Потом текст читали и обсуждали члены редколлегии, после чего следовала окончательная авторская доработка. На этом ставилась точка. Главный редактор возвращался к своим многочисленным редакционным и общественным обязанностям.

В какой же водоворот страстей он попадал! Писательское сообщество – совершенно особое. Большинство писателей по сути своей эгоисты и индивидуалисты, «центропупы», как выражались в литературной среде. Недоброжелательство к коллегам, зависть, сплетни, борьба групп и группировок достаточно широко распространены. Думаю, для того существовали серьёзные объективные предпосылки. Советская власть создала писателям благоприятнейшие условия для творчества, каких никогда не было ни в одной стране. Членство в Союзе писателей или даже в Литфонде, а позже и в Московском группкоме литераторов создавало правовое основание не состоять на штатной работе: считалось, что творчество – это и есть работа. Что в отношении настоящих писателей абсолютно справедливо. Но настоящих-то никогда не было более ста, может быть, двухсот-трёхсот, а в Союзе состояло 10 тысяч. Всех их обеспечивали бесплатными путёвками в дома творчества, поддерживали ссудами, авансами, оплаченными «внутренними» (т.е. не для публикации) рецензиями на произведения собратьев по перу. Союз писателей СССР и республиканские союзы имели свои журналы, газеты, издательства. Были свои поликлиники, дачные посёлки, жилые дома. Волей-неволей большинство писательской братии постоянно варились в собственном соку. Как тут не быть сплетням и интригам? Особенно когда распределялись Государственные премии (это решалось в основном руководством СП СССР), награды, квартиры, дачи.

Чаковского, «литературного генерала», как тогда называли секретарей СП и редакторов писательских изданий, многие писатели, мягко говоря, недолюбливали. Каждая критическая статья в газете, задевающая кого-то, мгновенно делала этого «кого-то» непримиримым и вечным врагом редактора.

А.Б.Ч. относился к этому как к неизбежному и не особо переживал, услышав от «верных друзей», как его полоскали на той или иной литературной кухне. Он был трезвым в оценках, поэтому ничего иного не ожидал.

СВЕТ ДАЛЁКОЙ ЗВЕЗДЫ

Чаковский создавал ту «Литературную газету», что стала всеобщей любимицей в 70-е и 80-е годы, не на пустом месте. Фундаментальные её основы были заложены Константином Симоновым, а если строго следовать истине – Сталиным.

В 1962 году, когда А.Б.Ч. стал главным редактором, Симонов рассказывал ему о встрече со Сталиным при своём назначении.

– Мы хотим, чтобы «Литературная газета» была левее правительства, – сказал тогда Сталин. – Работайте исходя из этого. Если вы будете ошибаться – вас поправят. Иногда серьёзно поправят. Но вы не обращайте на это внимания и продолжайте делать газету по-прежнему.

Так мне пересказал содержание этого разговора сам Александр Борисович. Симонов дал ему тогда и своё напутствие:

– Саша, сейчас тебе со всех сторон станут подсказывать, как надо редактировать газету. Никого не слушай. Делай так, как сам считаешь нужным.

Решения о таких назначениях принимаются на самом высоком уровне. Следовательно, Чаковский был сочтён подходящей кандидатурой главными идеологами – Сусловым и Демичевым, а также Андроповым. Почему? Потому что, как сказал мне главный кадровик ЦК той поры Николай Александрович Петровичев, была уверенность: он сможет проводить в жизнь политику партии.

В чём секрет огромной популярности «Литературной газеты» Чаковского? В её непохожести на другие газеты? Да.В глубине и смелости её выступлений? Да. В разнообразии тем и жанров? Да. В талантливости авторов? Да. Есть, однако, ещё одна причина, называть которую, может быть, не совсем корректно по отношению к её читателям. Газета в целом была умнее основной читательской массы.

Критические выпады «Литгазеты» почти всегда вызывали бурные протесты объектов критики. Но в ЦК КПСС, куда они поступали от обиженных секретарей обкомов или министров, крайне редко находились желающие передавать их Чаковскому. Даже среди секретарей ЦК. А о работниках ниже рангом и говорить не приходится. Невозможно представить себе, что какой-нибудь инструктор или завсектором «воспитывал» члена ЦК КПСС Чаковского, как редакторов других газет.

Свою высшую политику, обеспечивавшую газете возможность быть такой, какой она была, А.Б.Ч. проводил очень просто. Раз в год он обязательно посещал Л.И. Брежнева, а потом последовавших за ним генсеков. Рассказывал о ситуации в литературе, о тревожных социально-экономических проблемах, о планах редакции, просил совета. Выйдя из кабинета, сообщал помощникам и секретарям генерального: «Линия газеты полностью одобрена!» А затем повторял то же, обзванивая заинтересованных членов Политбюро и секретарей ЦК. Вторым человеком в ЦК КПСС, которого он уважал и к которому регулярно приходил побеседовать «без протокола», был Николай Александрович Петровичев. Обязательной была ежегодная встреча с Ю.В. Андроповым. С остальными руководителями А.Б.Ч. общался по телефону, на пленумах ЦК.

Что же касается отношений с Союзом писателей, где сколько людей, столько и мнений, то было раз и навсегда установлено: указания «Литературной газете» вправе давать только первый секретарь правления Г.М. Марков и его главный помощник по всем вопросам Ю.Н. Верченко, которого А.Б.Ч. заслуженно и глубоко уважал. Остальных секретарей СП он держал на дистанции, особенно когда они требовали хвалы своим книгам. А.Б.Ч. не раз пересказывал мне шуточный совет Симонова: «Саша, старайся меньше хвалить братьев-писателей, а больше ругать. Когда газета кого-то похвалит, это ему одному приятно, а всем остальным неприятно. А вот когда поругает – ему одному неприятно, а для всех остальных – праздник».

В газете существовал твёрдый порядок оценки новых литературных произведений. По прошествии каждого месяца литературные отделы на заседании редколлегии вносили свои предложения: что из новинок похвалить, что поругать, что проигнорировать, что подвергнуть всестороннему анализу. В обсуждении участвовали все желающие, решение принималось коллективно. В спорных случаях редактор советовался с руководством Союза писателей, с отделом культуры ЦК КПСС. Иногда и оттуда поступали рекомендации. Но случалось это крайне редко: слишком высок был авторитет Чаковского, да и подсказки он воспринимал только те, которые соответствовали или не противоречили его точке зрения. Давить на Александра Борисовича было бесполезно, он давал такой «отлуп», который во второй раз никто получать не хотел.

В сущности, А.Б.Ч. был одиноким человеком. В годы, когда я с ним работал, не имел друзей. «Вся моя жизнь в газете», – говорил он. Как относились к главному редактору в коллективе газеты – разговор особый, потому что отношение было сложное. Большая часть сотрудников испытывала к А.Б.Ч. должное уважение и даже теплоту. Люди понимали, что значит Чаковский для газеты, а следовательно, и для каждого из них. В редакции было много талантливых и знающих людей. Но без любого из них, даже самых знаменитых, газета могла обойтись, заменив другим. А без Александра Борисовича не могла.

Многие испытывали чувство благодарности за «выбитые» им квартиры, автомашины и прочие житейские блага. Характерен такой эпизод. В середине 70-х годов для Союза писателей построили, как бы сейчас сказали, элитный жилой дом в Безбожном переулке. Чаковский добился выделения в нём нескольких квартир для своих замов и ответственного секретаря редакции. Но Моссовет выдавать им ордера отказался: по площади они не укладывались ни в какие, даже самые льготные нормы. Тогда Александр Борисович предпринял поход к первому секретарю горкома партии В.В. Гришину с просьбой повлиять на Моссовет. Выслушав его, прочитав документы, Виктор Васильевич сказал, что не может отказать столь известному и авторитетному человеку. Прощаясь же, произнёс фразу, которой Чаковский долго ещё корил своих замов, вынудивших его на этот поход: «Зная, сколько у нас очередников и в каких условиях они живут, лучше бы вы ко мне с такой просьбой не обращались».

Были, конечно, у главного и недруги в редакции, но до поры до времени они тщательно это скрывали. Хотя критика никогда не возбранялась. Были даже записные зоилы, например, редактор отдела экономики Александр Ильич Агранович (А. Левиков – подписывал он свои статьи). Несколько раз в год Агранович, назначаемый дежурным критиком на «летучках», где разбирались вышедшие номера, принимал на себя роль бесстрашного борца за правду и произносил пылкие нелицеприятные речи в адрес руководства газеты. Но к этому все давно привыкли и относились спокойно. У Чаковского обычно тоже хватало чувства юмора, никаких утеснений со стороны администрации наш трибун никогда не ощущал. А.Б.Ч. оценивал его прежде всего как работника. А работником Александр Ильич был превосходным, пользу газете приносил большую.

НЕОКОНЧЕННЫЙ ПОРТРЕТ

По характеру А.Б.Ч. был человеком резким, агрессивным. Это проистекало и из его темперамента, и из убеждения, что наступление – лучшая оборона. На съездах, пленумах и совещаниях он был трибун, воитель, громовержец.

В обыденной же жизни – незлобивый и незлопамятный человек. Не помню случая, когда бы он кого-то уволил, строго наказал. Накричать, не сдерживаясь, – да. Первое время совместной работы меня такие эпизоды здорово выбивали из колеи. Видимо, поняв это, А.Б.Ч. объяснил: «Вы знаете, почему я ору? Орать мне велел мой доктор. Чтобы не было инфаркта или инсульта, сказал он, орите. Вам это необходимо для здоровья».

Выкричавшись, А.Б.Ч. тут же внутренне ставил точку на данной ситуации и затем продолжал общение, словно ничего не произошло.

Вообще же он ценил в людях воспитанность, умение себя вести. О тех, кто не обладал этими качествами, говорил: «Что вы хотите, воспитывался без гувернанток».

Был какой-то повод задать А.Б.Ч. вопрос: «Александр Борисович, вы не обиделись?» Он посмотрел на меня с искренним недоумением и нравоучительно произнёс: «Я обижаюсь только тогда, когда уверен, что меня хотели обидеть. Обижаться в других случаях – значит быть дураком».

Твёрдо держа в руках управление газетой, А.Б.Ч. никогда не вмешивался в мелочи, рутинные составные её производства. Читал только важные материалы. Если что-то не нравилось, сам не правил, а говорил, как надо сделать. К полемическим же заметкам относился с особым вниманием. Не раз бывало, что сам их переписывал. Садился где-нибудь в уголочке и через 10 минут давал свой вариант со словами: «Вот как надо писать такие вещи!»

Полемистом Чаковский был отличным. Вступать с ним в словесный поединок было делом безнадёжным. Если не хватало аргументов, А.Б.Ч. подавлял оппонента неудержимым напором. Его умению высказать и отстоять свою точку зрения оставалось только завидовать. Типичный случай: телеведущий задаёт ему вопрос, скажем, о теме труда в советской литературе. А.Б.Ч. говорить об этом неинтересно.

«Это действительно очень важная тема, – отвечает он, – и мы к ней обязательно вернёмся. Но прежде я бы хотел обсудить вот что…» – и излагает то, что его по-настоящему увлекает или тревожит.

Александр Борисович был чужд приобретательства. Жил на литфондовской даче в Переделкине. Единственной собственностью была «Волга», которой пользовалась его жена Раиса Григорьевна. Служебная машина использовалась именно как служебная. Единственный предмет роскоши, который я у него видел, – часы «Ролекс». Маленькая прихоть большого человека. «Когда где-нибудь в отеле портье видит у меня на руке эти часы, он сразу понимает, с кем имеет дело, и ведёт себя соответственно», – объяснял А.Б.Ч.

Судьба каждому отпускает свой срок, чтобы проявить всё, на что человек способен. Пушкин в одном из писем писал: писать стихи можно до 30 лет. Редактировать одну из газет мирового значения можно тоже только до определённого возраста. Чаковский покинул свой пост в 1988 году по предложению ЦК КПСС. Время наступило такое, что по возрасту и состоянию здоровья он уже не мог твёрдо держать в руках редакцию.

Чаковский оставил газету в зените популярности. Оставил с фантастической по нынешним временам финансовой и производственной базой, инфраструктурой в виде дачных посёлков, детских учреждений, Дома творчества в Абхазии и прочего.

Александр Борисович Чаковский умер 17 ноября 1994 года. Похоронен на Новокунцевском кладбище.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии: