Глава вторая Народы и феодальный мир
Глава вторая
Народы и феодальный мир
Мир Толкиена — мир первозданный, или, как любят говорить сегодня, первичный. И живет он по внутренним законам, больше свойственным нашему средневековью. В отношениях между Илуватаром и Айнур, Айнур и майар, эльдар и Айнур, людьми, гномами и другими народами существует четко обусловленная иерархия.
Красота Айнур особенно ощущается в «Айнулиндале», где они под руководством Илуватара слагают Великую Музыку, соблюдая при этом строгую подчиненность. Можно вспомнить, что, по мнению Толкиена, преклонить голову перед сеньором для преклоняющего значило нечто большее, чем, быть может, для того же сеньора…
«И вот созвал как–то Илуватар всех Айнур и дал им сыграть мелодию, возвышенную и прекрасную, каких они прежде не слыхали. Блистательное начало и восхитительное окончание до того очаровали Айнур, что они простерлись пред ним ниц, не в силах вымолвить ни слова».
Айнур–музыканты всецело подвластны воле дирижера и сочинителя. Перед ними две партитуры: одна — о начале, другая — о скончании веков.
«Мелодии Илуватара зазвучат истинно и дойдут до самого их естества — каждый услышит и свою партию, и другие, и довольный Илуватар распалит их души тайным пла-
Хотя о том, что представляет собой этот тайный пламень, не говорится ни слова, из приведенных строк вполне можно заключить, что Илуватар — Единый бог, а Айнур — покорные ему ангелы, слагающие по его воле великую, несравненную музыку. Итак, Айнур подвластны Илуватару.
Все, кроме одного. Мелкор явно отличается от остальных. Непокорный Ангел, Лучезарный Исполин, он желает играть свою собственную музыку. Мелкор одинок и очарован Пустотой, где он тщится отыскать неугасимый светоч. Но у Мелкора ничего не выходит, Илуватар гневается и изрекает, что «нельзя сыграть мелодию, коли источник ее не во мне».
Как бы то ни было, именно Айнур привели детей Илуватара в уготованное им жилище.
«Детьми Илуватара были эльфы и люди, Первенцы и Наследники».
Мятежный Айну Мелкор, возомнив себя всесильным, возжелал подчинить детей Илуватара своей воле, ибо «он завидовал дару, коим оделил их Илуватар, и хотел иметь слуг и верноподданных, дабы те величали его Властелином, а сам он мог бы повелевать чужой волей».
Каждый Айну–родоначальник унаследовал стихию: Ульмо — воду, Манве — воздух, Ауле — землю, а что до огня, его можно было бы оставить Мелкору, который, как сказал Ауле Илуватар, «знал, что его ждет огнедышащее пекло», и уж очень любил играть в крайности — со льдом и с огнем.
Мелкору так хочется повелевать другими, что он решает освободиться из–под власти Илуватара. Подобное сочетание ярого анархизма и авторитаризма свойственно многим диктаторам нашего времени. Во всяком случае, Толкиен дает понять, что мятежный ангел ведет себя парадоксально: он восстает против Божьей воли, дабы облечься своей собственной властью, а вовсе не затем, чтобы сеять вокруг себя свободу и добро. Мелкор желает, чтобы земля стала его единоличным царством, и мало–помалу разрушает творения Валар.
А вот что еще пишет Толкиен о Валар:
«Их было девять величайших и благороднейших, но один, Мелкор, сделался отступником, и тогда их осталось восемь — Аратар, Правителей Арды, и звались они так: Манве и Варда, Ульмо, Йаванна и Ауле, Мандос, Ниенна и Ороме. Манве был среди них главный — он следил, чтобы они хранили верность Эру; они были едины в своем величии и несравнимы с другими, будь те из Валар или майар, и ни с одним существом из тех, что Илуватар послал на Эа».
Что до майар, Толкиен представляет их так:
«С Валар пришли другие духи — они существовали задолго до Сотворения мира, как и Валар, правда, были они рангом ниже. То были майар, подданные Валар, их подручные и прислужники. Эльфы не знали им числа, и мало кто носил имена, похожие на те, что значились в языках, на которых говорили Дети Илуватара».
И вновь Толкиен обращает наше внимание на то, что Валар и майар связывали феодальные отношения.
Валар — еще и культурные герои: они пришли дать Детям Илуватара знания. Так, от Ауле «нам досталось все, что мы знаем о Земле и недрах ее, сиречь познания, коими обладают те, кто ничего не производит, а лишь стремится уразуметь, что есть что, как, например, секреты ремесленников, — ткачей, столяров, литейщиков и землепашцев… Ауле еще величают Другом нолдор, ибо со временем те много чего от него узнали, став одареннейшими среди эльфов».
Манве «отдавал из всех эльфов предпочтение ваниар, он учил их, как складывать музыку и стихи, ибо стихосложение ему самому было в радость, а песнь слов была его истинной музыкой».
В результате каждый из Айнур стал выразителем определенного священного искусства, законы которого он потом передавал одному из племени Детей Илуватара:
«Телери многое узнали от Ульмо, и музыка их звучала столь же печально, сколь и проникновенно».
И тут, в связи с упоминанием о печальной, романтической музыке, можно вспомнить яркие строки из «Рене» Шатобриана:
«Сердце наше инструмент несовершенный: оно подобно лире без струн, из которой мы вынуждены извлекать радостные звуки в тональности, больше подходящей для воздыханий».
Далее Толкиен говорит о весьма непростых отношениях между Айнур и эльдар. И здесь сказывается несостоятельность феодальной власти, что только на руку Мелкору:
«Валар много старше Детей Илуватара, и были им они скорее наставниками, нежели повелителями; но когда Валар пытались силой наставлять их, все было тщетно, ни к чему хорошему это не приводило, хотя они это делали из самых добрых побуждений».
Как мы дальше увидим, нолдор под водительством Феанора даже восстанут против власти Валар, а чуть погодя нуменорцы даже попытаются их уничтожить. Таким образом, отношения Валар с подчиненными разладились; и причина тому — непонимание, возникшее из–за несовершенства мира (по крайней мере, так думали люди). Не исключено, что в этом смысле Толкиен разделял точку зрения Лейбница(39), полагавшего, что существующий мир создан Богом как наилучший из всех возможных миров. И уж если невозможно занять место Илуватара и понять божественный замысел, ты вправе воспротивиться, подобно Феанору (тот не может стерпеть, что Мелкор — Вала и что ярость его сильнее), или впасть в философский скептицизм в пример Вольтеру. Толкиен призывает нас любить мир таким, каков он есть, не без всемогущего зла, хотя всемогущество его и оспоримо.
Толкиен говорит и о сходстве между эльфами и Валар:
«Айнур знались в основном с эльфами, ибо Илуватар, уподобил их друг другу, хотя в росте и силе они уступали людям, коих оделил он необычайными свойствами».
К числу последних следует отнести и смертность: ведь эльдар могли пасть в бою.
Люди у Толкиена не настолько чисты, красивы и добры, как эльдар; к тому же они легче поддаются искушению злыми чарами, поскольку сила их — а она у них все же есть — зиждется на свободной воле:
«Он возжелал, чтобы сердца людские бьши извечно устремлены на поиски пределов мира и за оные и не ведали покоя, чтобы им достало храбрости строить жизнь на свой лад, невзирая на случайности и силы, правящие миром, и не внимая музыке».
Дарованная людям свобода тем более поразительна, что она неподвластна исконному иерархическому делению. И тут уместно еще раз вспомнить Шатобриана и «это смятение, страсть и желание, что преследуют меня повсюду…».
Однако свобода — дар опасный:
«Илуватар знал, что люди, оказавшись меж сил, правящих миром, собьются с пути истинного и будут использовать свой дар некстати».
Эльфам же «казалось, будто Манве очень сожалеет, что существуют люди, хотя он вполне разделял помыслы Илуватара, ибо эльфы считали, что среди Айнур люди более всех подобны Мелкору, который остерегался их и ненавидел даже тех из них, что служили ему».
А среди прислужников его были знаменитые пришельцы с востока, а также Духи Кольца. По мнению Толкиена, первой жертвой сотворения Мира всегда становится человек — по крайней мере в «Сильмариллионе». И только во «Властелине Колец» некоторые из людей предстают во всем своем величии, заставляя нас забыть о почти неизбывной нелюбви автора к представителям рода человеческого.
Смерть — один из наиглавнейших даров, данных людям, дар, благодаря которому они и снискали себе прозвище Гостей, или Чужаков; и в этом кроется еще одно недоразумение, потому что «Мелкор и здесь оставил свою тень, дабы все путали смерть с мраком».
Страх перед смертью и стремление продлить себе жизнь (как тут не вспомнить древнеегипетскую цивилизацию) и подвигли нуменорцев восстать против Валар. Но даже долгая жизнь — и она особенно — не радует тех, кто жаждет вечности и готов на все, лишь бы утолить эту жажду.
Другой народ, гномы, тоже наделены «необыкновенными свойствами». Гномов создал Ауле, которому не терпелось обзавестись учениками, «дабы передать им свои знания и умение». Ауле трудится тайно в Подгорном мире — и порождает Семерых Гномьих Отцов, «крепких и непоколебимых». Замысел Ауле оказался на редкость дерзким, за что ему пришлось выслушать от Илуватара строгий выговор:
«Почто, — вопрошает тот, — усердствовать над тем, что, сам знаешь, превыше твоих сил и власти?»
Ауле признает, что «нетерпение побудило его к безрассудству», и, дабы обезопасить себя впредь от гнева Илуватара, предлагает «уничтожить плод своей гордыни». Он берет огромный молот, чтобы обратить гномов в прах, но те молят его о пощаде. Илуватар вдруг проникается жалостью к несчастным, и тогда Ауле просит его благословить свое творение и усовершенствовать.
Ну, а свойства гномов, в общем–то, известны:
«Они крепки, как скала, упрямы, дружелюбны, сколь и враждебны и куда более стойко переносят боль, голод и прочие лишения, нежели все другие говорящие существа…»
Живут гномы по соседству с загробным миром:
«По завершении последней Битвы они взялись помочь Ауле преобразить Арду… гномы также уверяют, будто Семеро их Отцов вернутся и будут жить среди себе подобных, и обретут свои прежние имена. Достославнейшим из них стал Дарин, прародитель Казад–Думских гномов, благорасположенных к эльфам».
Будучи, однако, на редкость себялюбивыми и жадными до золота, гномы не питали ни малейшей любви ко всему, что происходило от Йаванны, в частности, к растениям.
«Они копали недра земные, нисколько не заботясь о том, что произрастает и живет на ее поверхности».
Об этом пагубном свойстве гномов упоминается и во «Властелине Колец» — в рассказе про Морию: из него мы узнаем, что гномы в запале то ли алчности, то ли усердия так глубоко проникли под землю, что растревожили спавших в горе чудовищ.
В «Хоббите» Толкиен отзывается о гномах куда резче: «гномы не герои, а расчетливый народ, для них главное — богатство. Есть среди гномов хитрецы и обманщики, и вообще паршивцы, есть хорошие и весьма порядочные, как, например, Торин и Компания, но не требуйте от них слишком многого».
Худший среди гномов, самый жадный и уродливый, — Мим из «Сильмариллиона», ложный друг Турина и изменник.
Первородные эльдар называли себя квенди, «то есть говорящие; ибо они не знали более никого, кто умел бы разговаривать или петь».
Обнаружил их однажды во время охоты Ороме — Вала–охотник.
«Ороме возлюбил квенди и нарек их эльдар, что на их собственном наречии означало звездный народ».
Жертвами Мелкора стали и эльфы, самые, пожалуй, возвышенные существа:
«те из квенди, что попали в лапы к Мелкору еще до падения Утумно, были брошены в застенки — там их долго изощренно истязали и в конце концов сломили, а после обратили в рабов; так Мелкор и породил орков, сущих выродков… и сделались они самыми, быть может, мерзкими тварями Мелкора, за что Илуватар возненавидел его пуще прежнего».
Мелкор и правда не мог сотворить ничего путного: он мог только губить. Тот факт, что некоторые из эльфов были обращены в орков, наводит на мысль: а не мог ли кто–то из хоббитов (или их ближайших родственников) стать Горлумом? Во всяком случае, так думал Гэндальф, отчего Фродо бросало в дрожь.
Эльфы делились на несколько племен: эльдар, последовавших за Ороме, валинорских эльфов — их еще называли ваниар, любимцами Мацве, — и авари, которые не пошли за Валар, потому что убоялись Мелкора. Еще один большой народ — нолдор, мыслители и друзья Ауле, как назвал их Толкиен. Важную роль играют и телери — самые многочисленные из эльфов и ближе прочих живущие к воде. Впрочем, для нас важнее нолдор, которых Толкиен называет любимцами Ауле — от него они переняли много знаний. Своими качествами нолдор напоминают гномов:
«Язык свой они то и дело меняли, потому что уж очень любили складывать слова и стремились подыскать более подходящие названия всему, что знали или о чем имели представление… Случилось так, что они первыми обнаружили драгоценные камни… засим они изобрели орудия труда, обработали их и придали им разную форму. Они не берегли их, а распространяли повсюду и трудами своими облагодетельствовали весь Валинор».
О подобном умении ловко работать руками и одновременно складывать новые слова упоминается и в «Калевале»: кудесник Вяйнемейнен умудряется даже струг сложить из одних лишь песен. И потом, эльфийский язык куда благозвучнее в сравнении с рыкающим орочьим наречием. Достославнейший из нолдор, Феанор, — непревзойденный златоуст и золотых же дел мастер. Однако затмение, помрачившее его душу, и страшный обет, связавший по рукам семерых его сыновей, обернулись бедой для нолдор.
Эльфийские королевства знали благословенные времена:
«То был расцвет Блаженного Края — долгие лета благоденствия и славы, кои в памяти сохранились ненадолго… Нолдор богатели мудростью и талантами, трудились радостно и что ни год придумывали что–нибудь новенькое и расчудесное. Среди прочего нолдор первыми изобрели письменность…»
Мрачные времена дали о себе знать впервые, когда отец Феанора сочетался вторым браком, неугодным сыну; затем — когда был освобожден Мелкор, провозвестивший погибель «великому Валинорскому краю». Мелкор припал к стопам Манве, прося у него прощения. Ульмо и Тулкас не поддались на обман Мелкора; и все же «они глубоко чтили слово Манве, ибо даже защитники власти не могут протестовать».
Тем более примечательно, что Феанор восстанет против Валар и самого могущественного из них — злодея Мелкора. А Мелкор между тем начал разносить повсюду грязные слухи, которые ускорят падение Феанора и нолдор:
«Наветами, кривотолками и подстрекательствами Мелкор заронил злобу в сердца нолдор, и спустя время порожденная им смута привела к гибели Валинора — на том и померкла его вековая слава».
Да и сам свободолюбивый Феанор, влюбленный, подобно неистовому романтику, в неоглядные дали и не желавший расставаться с Сильмариллами, которые он собственноручно огранил, тоже способствовал гибели Блаженного Края, когда отказался пожертвовать хотя бы одним Сильмариллом ради того, чтобы напоить его светом дерева Тельперион и Лаурелин. Валар предали Феанора позору, и тому пришлось отправиться в ссылку. Но
«гибель дерев не была им горше, нежели падение Феанора, ставшего жертвой самого, пожалуй, презренного из злодеяний Мелкора».
Вместе с Феанором оборвалась цепочка феодальных отношений, связывавших Валар, и воссоединить ее сумеет только Эарендил, «величайший мореход всех времен». С другой стороны, лишились своих прав и наследники Феанора:
«Как и предрекал Мандос, всех Феаноровых потомков стали величать Изгнанниками, ибо верховная власть перешла от их ветви к Финголфиновой, да и к тому же Сильмариллы были утеряны».
Даже над Тургоном, последним правителем нолдор, тяготело заклятие Мандоса. Как сказал Тургону Владыка океанской пучины Ульмо,
«может статься, заклятие нолдор падет и на тебя.. Когда же погибель будет близка, явится к тебе посланник из Невраста — он тебя предостережет, и благодаря ему, невзирая на разруху и пожарища, эльфы и люди вновь обретут надежду».
И надеждой той был, конечно, Эарендил:
«Испросил он милости для нолдор, эльфов и людей и избавления от постигшей их беды».
По большому счету, сюжет «Сильмариллиона» можно истолковать как историю сопротивления феодальному господству, несправедливо признанному незаконным. Мятежниками выступили и Моргот, и Феанор, и его сыновья, связанные проклятым обетом, который под конец вынудит их тоже восстать против Валар, да и всего мира.
Во «Властелине Колец» речь, по сути, идет о том же сопротивлении, правда, на сей раз — таинственному повелителю, господствующему почти над всем Средиземьем. Этот самодержец обладает властью духовной и светской, но он неизвестен, и меч, символ его власти, сломан. Властитель этот — Арагорн, сын Араторна и потомок Исилдура. И третья книга «Властелина Колец» частично посвящена как раз тому, что он мало–помалу собирает под своим началом всех главных героев этой эпопеи.
Однако перед тем знакомые нам хоббиты приносят клятву верности двум старым государям — властителю Мустангрима конунгу Теодену и Верховному Правителю княжества Гондор Денэтору. Обе клятвы почти одинаковы, и дают их два хоббита–воителя, которым суждено прославиться в великой битве, прежде чем они освободят от захватчиков и родную Хоббитанию. Итак, давайте посмотрим, как это было…
Представ перед Денэтором, Пиппин поведал Гондорскому Правителю о последних мгновениях жизни его сына Боромира, павшего в стычке с орками, когда он заслонил грудью хоббитов, то есть самого Пиппина и его родича Мериадока. А затем он прибавил:
««И то сказать, что там какой–то хоббит у трона повелителя людей; подумаешь, невысоклик из северной Хоббитании — ну и пожалуйста, я все равно плачу мой долг: примите мою жизнь». Пин откинул полу плаща, извлек меч из ножен и положил его к ногам Денэтора».
Денэтор, хоть и не ожидал такого, все же принял подношение. Тогда–то Пиппин и дал клятву:
«Сим присягаю верно служить Гондору и государю–наместнику великого княжества, клянусь по слову его молвить и молчать, исполнять и пресекать, являться и ходить — в годину изобилия или нужды, мира или войны, в радостный или же смертный час, отныне и навечно, ежели государь мой не отрешит меня от клятвы, или смерть меня от нее не избавит, или же не рухнет мироздание. Так говорю я, Перегрин, сын Паладина, невысоклик из Хоббитании».
Затем по требованию Денэтора Пиппин рассказывает, как погиб Боромир. Гэндальф одобряет поступок хоббита и говорит, что Денэтор принял его на службу. И лишь благодаря присутствию Пиппина в самую трагическую минуту для Минас–Тирита Фарамир избегнет погребального костра, куда его пытается увлечь за собой родной отец.
Что до Мерри, он присягает несколько позже. Теоден предлагает Мерри стать его оруженосцем. А Мерри отвечает, что меч у него и так есть. И вдруг,
«тронутый чуть не до слез лаской старого конунга, он внезапно опустился на одно колено, взял его руку и поцеловал. — Конунг Теоден, — воскликнул он, — позволь Мериадоку из Хоббитании присягнуть тебе на верность! Можно, я возложу свой меч тебе на колени? — С радостью позволяю, — ответствовал Теоден и в свою очередь возложил длинные старческие пясти на темно–русую голову хоббита…»
Кроме того, Теодену присягают на верность лешаки, дикий лесной народ, при обстоятельствах, не совсем подходящих для столь торжественного случая. Как уточняет Толкиен, лешаковское племя древнее, а службу Теодену от лица лешаков предлагает их вождь Ганбури–Ган. Он поведет Теоденово войско тайной тропой, которая известна лишь ему одному.
«Однако ристанийцам и в голову не приходило опасаться брюханов–лешаков».
А чуть погодя Арагорн повелит трубить в трубы и глашатаи возвестят:
««Внемлите слову Великого Князя Элессара! Друаданский лес отдается навечно во владение Ганбури–Гану и его народу! Отныне без их позволения да не ступит сюда ничья нога!» В ответ прогрохотали и стихли барабаны».
Арагорн торжествует как истинный властелин: он дает обет сохранить в мире порядок и щедро одаривает своих верноподданных, являя всем истинно царские достоинства. Впрочем, достоинства эти традиционны — точно так же описывает их в «Истории британских королей» и Гальфрид Монмутский(40):
«В ту пору был Артур пятнадцатилетним отроком, но доблесть его и щедрость не знали пределов, и по природной доброте своей был он столь великодушен, что народ возлюбил его всею душой. Будучи уже облеченным властью, завел он для себя обычай оделять верноподданных дарами».
Ибо великодушие есть привилегия королей. А кельты «более всего на свете уважали пышные празднества и пиры…»
Великодушие не таит в себе ни малейшей опасности для властителя, поскольку оно служит залогом благоденствия, к тому же оно обеспечивает властителю беззаветную любовь подданных. Но «истинно и то, — пишет Гальфрид Монмутский, — что природная щедрость и отвага могут обездолить благородного храбреца, однако ж быть ему в беде суждено недолго».
А в «Ланселоте»(41) один праведник искренне предостерегает Артура от неблаговидных деяний:
«Великодушие, сам знаешь, ограждает от беды… оно еще никого не доводило до сумы, а жадность многих довела до погибели».
После доблестных побед, пишет Вас(42) в романе «Брут», «Артур одарил почестями всех присных своих; так проявил он любовь и широту души своей к тем, кто был того достоин».
Будучи признанным государем, любил он одаривать и придворных и многочисленную свиту.
Но стоило Артуру отступиться от благородства, как сподвижники оставили его:
«И вот однажды Артур лишился великодушия. И потерял всякое желание содержать двор свой в довольстве… Завидев же, что благодетельствует он все реже, рыцари стали покидать двор его. Из трехсот семидесяти рыцарей, коих он обыкновенно держал при себе, остались с ним не больше двадцати пяти».
Впрочем, подобный финал есть неизменное следствие любого жизненного цикла. Так золотой век короля Артура пришел в упадок, положив начало проклятым временам. У Толкиена же, к счастью, золотой век с возвращением Арагорна воссиял с новой силой. И Арагорн, под стать величайшим самодержцам, выказывает поистине королевское великодушие, особенно своим сотоварищам по Братству Кольца. Когда он вновь встречает Эомера, тот говорит ему:
«С того дня, как возник ты предо мною в зеленой степной траве, я полюбил тебя, и полюбил навсегда».
Между тем «Арагорн просил Хранителей пока что держаться вместе. — Все на свете кончается, — сказал он, — однако же немного погодите: не все еще кончилось из того, в чем мы с вами были соучастниками…»
Он просит друзей дождаться, когда прорастет побег — отпрыск Древнейшего Валинорского Древа, залог мирского благоденствия и духовного блаженства.
И прозорливый Гэндальф говорит ему:
«Вот оно, твое нынешнее королевство, а станет оно несравненно больше. Третья Эпоха кончилась, наступают иные времена, и тебе суждено определить их начало, сохранив все, что можно сохранить… Все земли, какие ты видишь, и те.что лежат за ними, заселят люди, ибо настал черед их владычества, а Первенцы Времен рассеются, сгинут или уплывут».
Под Первенцами, как известно из истории, следует понимать первородные феодальные династии. Однако жестокий феодальный мир обречен — не будет потомков у фангорнских онтов, а эльфам придется уйти из Средиземья, оставив по себе воспоминания в другом мире, который тоже был миром Толкиена.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.