Обвинители Вудхауза Цена предательства

Обвинители Вудхауза

Цена предательства

П. Г. Вудхауз, говоря словами его героев, «кормится и поится» у нацистов в «Адлоне» — самом большом и роскошном отеле Берлина. Создатель и единоличный владелец Берти Вустера удобно устроился в номере на третьем этаже — «очень уютном», как он сам признается, — и будет выступать по радио с еженедельными программами для американских слушателей. «Беседы на общие темы, ни слова о политике, — поясняет Король Смеха и продолжает: — Я совершенно не способен ни на какие воинственные чувства. Только я готов разозлиться на какую-нибудь страну, как я встречаю порядочного человека оттуда. Мы с ним выпиваем, и всякие мысли о войне улетучиваются».

Вудхаузу повезло.

Он не видел, как нынешние его хозяева, эти новые гунны, сравняли с землей целые районы Лондона, Ковентри, Ливерпуля и других городов. Он не слышал грохота пулеметов, под который белокурые бестии из Люфтваффе поливали пулями английских моряков, барахтающихся в воде.

Наверняка Геббельс поздравляет себя с тем, как ловко сможет воспользоваться Вудхаузом на немецких радиоволнах. Объективный голос. Рассудительный голос. «С одной стороны так, с другой стороны эдак…» Но пусть Вудхауз говорит хоть на языке ангелов, нам-то хорошо видны его дьявольские копыта. Пускай Дживс шепчет нам с немецких радиомачт. Пускай этот джентльменнейший джентльмен воркует и мурлычет, как никогда прежде.

Но ребят из клуба «Трутни» ему никогда не увлечь. Никогда, никогда, никогда.

Уильям Коннор.

«Дейли миррор», 28 июня 1941 г.

Сэр!

Многочисленные друзья и поклонники П. Г. Вудхауза с радостью встретили новость о том, что его наконец-то выпустили из силезского лагеря для интернированных и что ему предоставили полную свободу передвижения в пределах Берлина. Вудхаузу уже почти 60 лет, и переносить заключение ему было непросто.

Куда меньше мы были рады новости о том, что он собирается вести в Берлине еженедельные радиопередачи на Америку. Сказать по правде, мы в полном ужасе.

Берлинские выступления всемирно известного англичанина, в каком бы «нейтральном» тоне они ни велись, не могут быть ничем иным, как рекламой для Гитлера, свидетельством нацистской терпимости, ярчайшим примером корректного и гуманного обращения нацистов с военнопленными — иными словами, сильной дозой мягчительного сиропа, чтобы отвлечь внимание американцев от чудовищных злодеяний, совершаемых в немецких лагерях над тысячами военнопленных, которым повезло меньше, чем Вудхаузу.

Нет никаких сомнений, что Вудхауза освободили специально для этой цели. Расчет был блистательный — и, увы, мой старый друг полностью его оправдал. Я берусь утверждать, что он решительно не осознает того, что делает. Он добрый, покладистый человек, отрезанный от родины и лишенный доброго совета, — по-видимому, он согласился выступать потому, что не видел в этом никакого вреда, и еще потому, что это давало ему возможность после долгого плена напомнить о себе своим друзьям в англоязычном мире.

Как бы то ни было, сейчас ни одно его слово не может помочь нам, а помогает только нашему врагу. Необходимо прекратить эти передачи — как ради блага нашей страны, так и ради самого Вудхауза, ведь если он и дальше будет продолжать в том же духе, то лишится всех своих друзей до единого, а имя им сейчас — легион.

Я считаю, что нужно немедленно предпринять соответствующие шаги, для того чтобы наши друзья в Берлине, намекнули нашему любимому, но заблудшему Пламу, что пора дать задний ход.

Ваш покорный слуга Иан Хэй.

(Письмо опубликовано 2 июля 1941 г.)

Сэр!

Весть о том, что П. Г. Вудхауза освободили из концентрационного лагеря, обрадовала его друзей; весть о том, что он поселился со всеми удобствами в отеле «Адлон», взволновала их, а весть о том, что он собирается выступать с еженедельными радиопередачами (правда, не о политике, потому что он «всегда был далек от политики»), уже не позволяет сомневаться, что именно с ним случилось. Он опять удрал от реальности.

Помню, он сказал однажды, что хотел бы иметь сына, и тут же добавил — вполне искренне и совершенно в своем духе: «Но только чтобы он сразу родился пятнадцатилетним, когда набирают в школьную сборную по крикету»[1]. Удобная позиция, что и говорить. Воспитание сына требует от отца большой ответственности, но к пятнадцати годам можно целиком переложить ее на плечи директора школы и только радоваться достижениям своего отпрыска.

И такое отношение к жизни было у Вудхауза всегда. Он намеренно отдалялся от «политики», под которой понимал все то, о чем говорят взрослые за ужином, не догадываясь, что дети подслушивают их из-под стола. «Политикой» была для него и прошлая война, которую он пересидел в Америке, и послевоенные налоги, от которых он бегал туда-сюда через Атлантику, пока не нашел прибежища во Франции.

Неудачного прибежища, как выяснилось прошлым летом, когда политика все-таки настигла его, перемахнув через Сомму.

Безответственность «патентованного юмориста», как его называют газеты, зашла слишком далеко; его наивность тоже зашла слишком далеко. Вудхаузу позволялось очень многое, но теперь, полагаю, настало время отобрать у него патент.

Однако прежде чем это произойдет, я призываю Вудхауза отдать этот патент по доброй воле — осознать, что даже если гений и ставит его над битвой, где бойцы движимы чувством гражданского и общественного долга, приходят времена, когда каждый человек должен выйти на поле брани, присягнуть своей вере и пострадать за нее.

С уважением и проч.

А. А. Милн.

Письмо в газету «Дейли телеграф», 3 июля 1941 г.

Сэр!

О сделке П. Г. Вудхауза с немецким правительством не может быть двух мнений. Полагаю, неприятнее всего должно быть сейчас оксфордскому ученому сообществу, которое в 1939 году присвоило ему степень доктора словесности.

В последние годы на Оксфорд обрушились полчища, если можно так выразиться, мнетожеств, и самым печальным симптомом происходящего стало присуждение одной из высших литературных наград в мире человеку, который в жизни не написал ни одной серьезной строчки.

Это, впрочем, несложно исправить. Те, кто присудил награду, имеют право и лишить ее. Это будет не только наказанием награжденного, но и знаком раскаяния самих награждавших, и я уверен, что большинство выпускников Оксфорда встретят этот поступок с таким же горячим одобрением, как и я.

С уважением и проч.

Э. К. Бентли.

Сэр!

Я — один из самых первых и самых преданных читателей П. Г. Вудхауза, но даже мою преданность подорвала новость о его берлинских радиопередачах.

Пожалуй, самое грустное во всем этом печальном деле — то, что сам он, похоже, совершенно не понимает, что своими передачами совершает моральное и гражданское самоубийство. Но несмотря на это непонимание, если он все же станет выступать на берлинском радио, то увидит после войны, что у него почти не осталось ни друзей, ни читателей.

Вудхауз всегда выбирал в жизни самый легкий и удобный путь. Когда разразилась прошлая война, он был в Америке. Там он и остался и, пока его друзья сражались, накопил значительное состояние. Столь же безответственным он был и в своих денежных делах: о нем заговорили, когда оказалось, что американские власти требуют от него 50000 фунтов невыплаченных налогов.

Бродят и другие слухи. Стоит оказаться в компании знакомых Вудхауза, как, ей-богу, часа не пройдет, чтобы вам не рассказали о какой-нибудь его очередной выходке. Никто не одобрял проделок Вудхауза, но из-за любви к нему его друзья готовы были смотреть на них сквозь пальцы.

Но теперь, безответственно беря в руки вражеский микрофон, он заходит слишком далеко. Кто простит ему эту ошибку из ошибок?

С уважением и проч.

У. О. Дарлингтон.

Сэр!

Немцы взяли в плен около сорока тысяч английских солдат и одного английского писателя. Солдатам их родная страна не дала почти ничего, кроме любви и благодарности. Писателю она дала практически все. Однако только он и согласился сесть к микрофону, предав дело, за которое сражались и страдали остальные сорок тысяч.

Выйдя на свободу и получив возможность жить в отеле «Адлон», П. Г. Вудхауз сказал на весь мир, что ему, по сути, неважно, кто победит в войне. Всякий раз как он ощущает в себе зачатки «воинственных чувств», он встречает «порядочного человека» из вражеского лагеря и понимает, что все в мире суета, и только письменный стол и пишущая машинка (желательно в отеле «Адлон» или в загородном поместье у друзей) действительно имеют значение.

Если бы во время войны он был в Лондоне, или Бристоле, или Портсмуте и помогал вытаскивать из развалин мертвых старух и изуродованных детей, он бы, наверное, думал иначе. Очень может быть, что у него не сохранилось бы ни письменного стола, ни пишущей машинки.

Можно только надеяться, что больше он никогда не вернется в страну, которая так мало для него значит, а будет продолжать играть с немцами в Дживса.

Искренне ваш Джордж Уильямс.

Сэр!

Интересно, почему стольких читателей вашей популярной газеты так удивил и расстроил поступок П. Г. Вудхауза? Неужели из его книг — довольно забавных, надо отдать ему должное, — не видно, каков у него склад ума? Чего еще можно было ждать от такого человека?

С глубоким уважением Л. Б. Уилсон.

Сэр!

Смешно читать всевозможные сетования о злодействе Вудхауза. Не берлинский лепет этого ничтожества вредит достоинству Англии и делу, за которое она борется, а то, что инфантильная часть народа и ученое руководство Оксфорда, у которого давно уже отсохло все, что выше подбородка, принимают его за сколько-нибудь влиятельную фигуру в английской юмористической литературе, да и в литературе вообще. Таково, по иронии судьбы, возмездие тем, кто изгнал Джойса и прославил Вудхауза.

Если у Англии осталось еще хоть какое-то достоинство, хоть какой-то литературный вкус, она навсегда забудет жалкие кривляния своей цирковой блохи. Если немцам нравится этот фигляр, то тем лучше для нас.

С уважением и проч. Шон О’Кейси.

Сэр!

Раскройте любую книгу Вудхауза — и вы увидите там скучающих богачей, которые никогда палец о палец не ударили. Это же настоящая питательная среда для фашизма! Во всех героях Вудхауза живет зародыш фашистского мировоззрения: они — реакционеры, враги прогресса и демократии.

П. Г. Вудхауз нежился в лучах славы и дремал, убаюканный жужжанием своего клуба «Трутни», а тем временем в Европе двигались армии, гибли государства и целые народы попадали под ярмо угнетателей. Его безразличие стало причиной его падения, ибо каждый писатель, каждый поэт и каждый художник, который не несет свой талант на алтарь этой жизненно важной, поистине революционной борьбы — наш враг; такой же враг, как если бы его собственноручно нанял Геббельс.

С уважением Колин Винсент.

Сэр!

Я так любил Дживса и Псмита, и у меня в голове не укладывается, что их создатель сейчас, во время войны, находится в отеле «Адлон». Но с фактами не поспоришь. Увы, прощай, Дживс!

Ваш Г. С. С. Кларк.