Гений гемблинга. Мейер Лански

Гений гемблинга. Мейер Лански

Великий финансовый гений преступного мира, Мейер Лански, о котором позже «Уолл-Стрит-Джорнэл» писал, что «если бы Лански не сделался бандитом, то он был бы президентом компании „Дженерал Моторс“», родился в 1902 году в городе Гродно, почти на самой границе Российской империи, в местечке, погрязшем в беспросветной нищете и страдавшем от разгула антисемитизма. Его отец, забитый и вечно запуганный портной Сухомлянский, в 1911 году все же решился на смелый шаг — переехать в Америку, поскольку в России для него места не было, это он понял наконец очень ясно. В это время Мейеру было 9 лет, и выглядел он маленьким и тощим оборванцем. Именно таким его увидели иммиграционные чиновники Нью-Йорка. Когда мать Мейера спросили дату рождения ее сына, это оказалось для нее неразрешимой задачей, однако, недолго думая, она назвала 4 июля, День независимости Америки.

Пока Мейер был еще очень мал, а его семья постоянно голодала, впрочем, как и многие миллионы еврейских иммигрантов. Нищета была поистине вопиющей, и так прошло 6 лет, показавшихся мальчику бесконечными. В школу Мейера сумели определить лишь в 1917 году. Учился он относительно слабо. Особенно трудно давался английский язык. Лучше других предметов у него шла математика: ведь язык цифр не требовал великолепного владения английским.

В то же время Мейер понимал: он ничего не добьется в этой жизни, если по-прежнему будет оставаться не в ладах с языком. И мальчик старался, старался изо всех сил. Пожалуй, ему приходилось даже труднее, чем всем остальным иммигрантам, поскольку, как он вспоминал, особенно сложно было избавиться от этого отвратительного местечкового акцента. Только после нескольких лет упорной работы Мейер научился свободно говорить по-английски, так, что никто не смог бы отличить его от настоящего американца. В то же время он имел четкое понятие о том, что такое национальное достоинство, и хотя не стремился соблюдать традиции, никогда не забывал при случае помочь своим соплеменникам.

Бродя по Ист-Сайду, Мейер ежедневно наблюдал ужасную картину: здесь пышным цветом расцветало все дурное, что только может быть в человеческом обществе: преступность, пьянство, проституция, наркомания и азартные игры. Он узнал, что такое рэкет, как проходимцы дают деньги в рост под безумные проценты. Он видел воровство и разбои, которые подчас происходили посреди дня. Здесь бесчинствовали подростковые банды, требуя денег у мелких предпринимателей. Повсюду разыгрывались бесконечные лотереи, велись подпольные азартные игры, в которых выиграть невозможно, и деньги просто бесстыдно отбирались у рабочих людей, зарабатывавших их многочасовым трудом.

Азартные игры особенно привлекли Мейера. Он мог часами наблюдать за карточными шулерами, наивно полагая, что с его исключительными математическими способностями он сможет найти некую закономерность выигрышей. Правила он понял быстро, а потом решил, что неплохо было бы попробовать попытать счастья на этом зыбком поприще. Вскоре мать дала Мейеру последние 5 центов и попросила купить в лавке еды для маленького братишки. Мейер, полагая, что в деле азартных игр он уже едва ли не профессионал, поставил на кон эти жалкие 5 центов и проиграл.

Какой это был для него шок! Он не мог представить, как придет домой и увидит заплаканные глаза матери. Мейер вернулся только далеко за полночь. Его мать действительно плакала тихо и безнадежно от обиды и беспросветного отчаяния. Плакал навзрыд и малыш Джейк: он два дня уже ничего не ел. Нет, Мейера не ругали и даже не били, но, возможно, для него все это было еще хуже. В эту страшную ночь он переменился, стал совсем другим, тем, кто решительно и окончательно выбрал дорогу в этом несправедливейшем из миров. Он стал тем, из кого впоследствии вырос гений преступности, самый могущественный из гангстеров, которого когда-либо знала история человечества.

С раннего утра Мейер снова отправился к тому месту, где вчера проиграл. Снова и снова он изучал и саму игру, и игроков. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять: эти игроки прежде всего непревзойденные психологи. Они умеют точно выбрать свою жертву, завлечь ее в игру, дать несколько раз выиграть, чтобы таким образом затуманить мозги, а уже после этого несчастного бедолагу раздевали до нитки, и он оставлял у игроков все свои деньги, а порой еще и оставался должен. Однако же это было не все, далеко не самое главное. Мейер видел, как к игрокам подходят прилично одетые господа и выигрыш отдается именно им. Мальчик понял: это боссы. Они как бы из чувства человеколюбия отдавали проигравшему его же собственные деньги, однако под большие проценты. Теперь этого несчастного игрока можно было легко раздеть и разуть.

Если подобный сценарий прокручивался по нескольку раз, ситуация приобретала необратимый характер. Когда отдавать боссам было больше нечего, то есть человек превращался в безнадежного должника, его попросту убивали. Спрятавшись за огромными мусорными баками, Мейер сам видел, как убили одного из таких несчастных. Вздрагивая, он считал ножевые удары: один, два, три… Восемнадцать страшных ударов в живот, и жертва азартных игр остался лежать в помойной луже между ржавых мусорных баков. Он умирал еще долго, а мальчик вспоминал, как убийцы незадолго до этого передергивали карты: это не могло укрыться от его внимательного взгляда.

Мейер впоследствии говорил, что ужасная клоака Ист-Сайда стала для него хорошей школой; возможно, не будь этого района, история не узнала бы, каким может быть настоящий гений гемблинга. После многочасовых наблюдений мальчик понял, что даже при бесчестной игре выигрыш возможен, если верно обдумать ситуацию, оценить обстоятельства и правильно распланировать свои действия. В таком случае ты просто обречен на выигрыш. Решив проверить себя вторично, Мейер снова раздобыл монету в 5 центов и выиграл. Но на этот раз он знал, что просто не имеет права на проигрыш. Он должен был выиграть и выиграл.

Став взрослым, Мейер говорил, что вообще никогда не играл, когда не был стопроцентно уверен в своей победе. «Я не знаю такого понятия — счастливый игрок. В любой игре есть победитель и побежденный. Обычно победители контролируют игру. Это профессионалы, которые прекрасно знают, что именно они делают. Что же касается остальных, то они обычные простаки. Когда у меня спрашивали совета, а я никогда никому не отказывал, членам семьи, друзьям, вообще всем, кто хотел знать мое мнение, я отвечал одно и то же: никогда не играйте в азартные игры — будь то кости, рулетка или карты, если вам, конечно, не нравится проигрывать. Не надейтесь на случай. Его не бывает. Он придуман теми, кто жаден. Вообще в игре выигрывает только один человек: хозяин предприятия, босс, и здесь не имеет значения, где проходит игра и каким образом — на улице краплеными картами или же в шикарном казино, где мультимиллионер сидит в своем роскошном бронированном кабинете среди охранников и прочих примет благополучной жизни. Запомните: побеждает всегда и везде только хозяин».

Мейеру исполнилось 12 лет, когда его игровая деятельность стала продвигаться все успешнее, однако он не собирался ограничиваться лишь игрой, а потому не менее внимательно наблюдал, как ребята немного постарше него собирают банды, кто из них становится руководителем и как им удается выживать в условиях беднейших кварталов. В это время он был еще худеньким мальчиком и вроде бы не мог претендовать на место в банде. Но тут все решил случай.

По соседству с еврейскими кварталами располагались итальянские, где местные мальчишки тоже сбивались в стаи, а потом нападали на своих соседей-евреев. В 13 лет Мейера избила банда итальянских подростков. У него отобрали все деньги, сказав при этом: «Так тебе и надо, вонючий жиденок!». Мейер хоть и не отличался большой силой, но никогда еще не чувствовал такой страшной смеси обиды и гнева. Он должен был отомстить своим обидчикам, иначе перестал бы уважать самого себя.

Естественно, он не мог выстоять один против всей банды маленьких итальянцев, однако главаря, здоровенного и крепкого, что был выше самого Мейера едва ли не на две головы, он все-таки выследил. Мейер неожиданно напал на него из засады, повалил на землю и, схватив в руку первый попавшийся камень, стал остервенело бить его по голове, говоря: «А это тебе, вонючий макаронник, от жиденка». С того дня Мейера больше никто не трогал.

И все же что такое настоящий авторитет, Мейер узнал после встречи с юным выходцем с Сицилии, стройным, высоким и симпатичным Сальваторе Лучано, который впоследствии вошел в историю под именем Счастливчика Лучано и стал другом и партнером Мейера. У Сальваторе тоже была своя банда, рэкетировавшая еврейских подростков «за крышу». Сальваторе отличался от других итальянцев тем, что успел уже заметить, что его еврейские сверстники в борьбе за выживание часто предпочитают не грубую силу, а свои умственные способности, которые подчас помогают им гораздо эффективнее справиться с проблемами. Да и учатся они гораздо упорнее, а это качество Сальваторе очень ценил: сколько времени он боролся со своими братьями, пытаясь дать им понять, насколько важно знание английского языка, но в конце концов пришлось махнуть на них рукой.

Итак, в тот день Сальваторе подошел к худенькому Мейеру. Скорее всего, он хотел узнать его поближе, а потому небрежно взглянул на него сверху вниз и сказал: «Эй, брат, а не хотел бы ты отстегнуть мне пару монет? Я ведь могу защитить, а здесь, ты знаешь, так легко нажить неприятностей на свою голову».

Мейер отступил немного назад и немигающим взглядом своих огромных глаз посмотрел прямо в глаза Сальваторе. Как можно вежливее и мягче он произнес: «А не пошел бы ты, брат, к такой-то матери? Видишь ли, я не нуждаюсь в защите, а со своими неприятностями справляюсь сам». Они стояли и смотрели друг на друга. Лучано казался растерянным. Он не мог отвести взгляда от странных печальных глаз Мейера, которые так контрастировали с решительно сжатыми губами, и, казалось, видел что-то необычайно мощное, что могло перевернуть судьбы их обоих, а может быть не только их, но и мировой истории… Как во сне, он протянул руку еврейскому худенькому мальчишке и представился: «Сальваторе». Мейер широко улыбнулся и крепко пожал его ладонь. «Мейер», — произнес он.

Мейер все еще учился в школе, продолжая упорно изучать математику и английский, но уже стал членом организации под названием «Синдикат преступлений», или просто «Организация», или «Синдикат». Его нисколько не смущало больше отвратительное окружение: клопы и приметы вечной нищеты. Он был совершенно уверен в своем будущем и знал, что оно станет блистательным.

Вообще-то Мейер по своему происхождению не имел права быть членом мафиозной семьи, поскольку не был итальянцем, но, несмотря на это, активно сотрудничал с американской ветвью «Коза Ностры», где все посты занимали выходцы с Сицилии. Именно поэтому он и вошел в «Синдикат», где было много представителей разнообразных этнических групп, и евреев особенно.

По сути «Синдикат» в организационном отношении представлял собой копию традиционной сицилийской мафии с ее капо, советниками, командирами отрядов и пиччотти. Естественно, что американская «Коза Ностра» отличалась от итальянской организации. Например, если на Сицилии в банду входили главным образом многочисленные родственники капо — первого среди равных, то в Америке хотя группировка бандитов называлась так же — семьей, но связи между членами группы довольно редко бывали родственными, хотя понятие братства сохранилось. Просто в этом случае люди смешивали кровь друг друга, например порезав или уколов палец или руку.

Главари были совершенно разными на Сицилии и в «Коза Ностре». Так, на Сицилии донов знал каждый, но в Америке такой человек должен был оставаться неизвестным. Его главные характеристики — смелость, хладнокровие, жесткость и хитрость. Дон в Америке должен мгновенно сам пустить в ход руки, если того требуют обстоятельства. Соображать он обязан быстро, а слушать — исключительно внимательно. Если американский дон говорит, то его слова не подлежат обсуждению; он приказывает тоном хозяина, который и сам не может мысли допустить, чтобы его ослушались. Так оно и должно происходить. Американский дон — образец человека из высшего общества, где он, безусловно, принят; он имеет множество влиятельных друзей, идеально ведет себя в обществе, непосредственен на приемах, раутах и в отелях. Он должен уметь договариваться с адвокатами и депутатами, обязан уметь нравиться собеседнику, и при этом тот, какое бы ни занимал положение, должен чувствовать, что до него словно бы слегка снисходят. Дон умеет держать эту незримую дистанцию. Он даже не равный, он всегда выше, несравненно выше…

Кроме того, если на Сицилии дон может быть небогатым, но обязательно всеми уважаемым, то в Америке все по-другому. Босс обязан иметь огромные денежные средства, иначе чем тогда он отличается от миллионов прочих иммигрантов, об которого любой коп вытрет ноги и не заметит? Таким образом, если для сицилийского дона на первом месте стоит уважение, а уже потом деньги, то для американского преступная организация — род бизнеса, а бизнес — это прежде всего деньги.

Ритуал приема в американскую «Коза Ностру» выглядит упрощенным вариантом сицилийского, по сути просто формальностью. Один из американских мафиози рассказывал: «Меня ввели в комнату, велели сесть, а сами расположились во главе стола. На столе я увидел пистолет и нож. Мне сказали: „Ты вступаешь в организацию, где живут ножом и пистолетом и умирают от ножа или пистолета“. Мне разъяснили законы мафии, а я поклялся соблюдать их, в особенности омерта, потом дон уколол мне палец так, чтобы потекла кровь — символ братства. Вместе с тем я поклялся, что никогда не стану вступать в половую связь с женами, сестрами или дочерьми членов своей организации, а также применять по отношению к ним актов физического насилия».

Одно лишь объединяло мафию сицилийскую и американскую. И в той и в другой главарь должен был иметь хорошие связи, поскольку только они имеют истинную ценность. Человек без связей — никто, даже если он считается самым страшным киллером в семействе, при упоминании которого в дрожь бросает все население страны. На самом деле он не имеет ни одного шанса возвыситься до положения босса. Недаром все серьезные мафиози, американские и итальянские, любят повторять: «Убийство — это не заслуга».

Если итальянцы принесли с собой в Америку опыт отлаживания машины устрашения с прекрасной конспирацией, с отлаженной системой насилия, то евреи придали маргинальной деятельности эффектную умственность и изящество. Сицилийские доны просто не могли увидеть такие источники дохода, как гемблинг, профсоюзные кассы и даже бутлегерство. Свободная от расовых предрассудков итальянская молодежь поняла, насколько выгодным может быть сотрудничество с такими выдающимися евреями, как, например, Мейер Лански, Луис Лепке, Арнольд Ропштейн. Американцы оценили по достоинству интеллектуальную преступность — банковские аферы, гемблинг, махинации на спортивных тотализаторах и прочее. Это была преступность, где не было жертв, а работа полиции не давала практически никаких результатов по пресечению данной деятельности.

Правда, бессилие полиции в Америке базировалось, кроме того, на том, что законодательство и уголовно-процессуальные кодексы разных штатов порой значительно отличались друг от друга, а федеральные законы содержали только общие принципы по вопросам уголовной ответственности. Да и сама американская полиция — это нецентрализованная организация. Даже на федеральном уровне известно не менее 50 раз личных подразделений, занимающихся исключительно теми или иными видами преступлений: одно незаконной иммиграцией, другое — наркотиками, третье — нарушениями налогового закона.

В отдельных штатах и городах действуют полицейские силы местных властей, а потому преступники чувствуют себя здесь как рыба в воде. Что касается судей, то они назначаются разного рода политическими группировками, что не может не оказывать влияние на их работу. Кроме того, в Америке существует необычайно широкая практика освобождения заключенных под залог, причем размер суммы устанавливается судьей, и он же решает, освобождать подозреваемого или нет.

Существует и такое понятие, как «сделка о признании вины», специфически американское. Суть его состоит в том, что обвиняемый может выбирать: ждать ему судебного разбирательства его собственного дела или признать себя виновным в менее тяжком преступлении. Любопытно, что на подобные сделки идет до 90 % обвиняемых; таким образом, сделка о признании вины — это не исключение, а норма американской юриспруденции. Если обвиняемый согласен взять вину на себя, то его дело будет рассматриваться одним судьей, но в противном случае процесс значительно усложняется, поскольку здесь потребуется еще и суд присяжных.

В последнем случае подсудимый и его адвокат могут затягивать дело едва ли не до бесконечности, а потом, при оглашении приговора, иметь возможность обжаловать его, просить об отсрочке и т. д. Волокита часто возникает уже тогда, когда заходит вопрос о формировании скамьи присяжных. В выборе участвуют обе стороны — защита и обвинение. Каждого из возможных кандидатов они долго расспрашивают о занятиях, взглядах, пристрастиях и т. п. Всего требуется выбрать 12 человек, но они должны устраивать как одну, так и другую сторону. В результате отбирать присяжных заседателей можно в течение нескольких месяцев, а в это время многочисленные друзья «серьезных людей», оказавшихся в затруднительном положении, могут как следует обработать свидетелей обвинения.

От присяжных требуется одно: вынести вердикт, является ли, по их мнению, подсудимый виновным, после чего судья выносит приговор. После приговора дается время на его обжалование, прошения в разные инстанции, в том числе и губернатору штата, о его смягчении.

В американской юриспруденции практикуются и так называемые неопределенные приговоры, когда осужденный приговаривается к значительным срокам — от 30 до 50 лет. В этом случае вопрос, когда обвиняемый может получить свободу, решает специальная комиссия по условно-досрочному освобождению.

Наконец, еще одна оригинальная особенность американского правосудия заключается в том, что до судебного разбирательства в тюрьме обычно оказываются не только обвиняемые, но и свидетели преступления, а бывает, что и его жертвы. Американская фемида полагает, что лишь таким образом у нее существует возможность реально добиться осуждения преступника, друзья которого всегда имеют множество способов убедить тех же самых свидетелей, что не всегда следует верить своим ушам и глазам.

^{Мейер Лански.}

Американскую систему правосудия Мейер Лански проанализировал самым тщательным образом. Раз судья — лицо выборное, разумно решил он, то его карьера зависит от мнения общественности. Соответственно, с этой самой общественностью ссориться не стоит, главное — никогда не следует злить ее своими финансовыми успехами. И еще необходимо, чтобы твое имя не было засвечено ни в одном скандале, ни в одном деле, связанном с проституцией или наркотиками. Человек, желающий иметь вес и выглядеть действительно серьезным, просто обязан вести себя очень прилично. Можно время от времени играть, не возбраняется также и выпить, но самого важного забывать не следует: нужно регулярно платить налоги.

Сам Мейер именно так всегда и делал. Естественно, что все налоги он платить не собирался, но с заявленных — непременно. Совместно с Багси Сигелом Мейер Лански владел бюро по прокату автомобилей, и его приходно-расходные документы могли привести любого бухгалтера в состояние полного восторга. Сам Мейер в это время крутил уже десятками миллионов долларов, однако по его внешнему виду никто не догадался бы об этом. Выглядел он как обычный средний бизнесмен. Его одежда была очень добротной, но совсем неброской. Он не ходил в бордели, не устраивал гулянок в ресторанах, а по делам ездил в «шевроле», взятом напрокат. Ночевал он всегда исключительно дома, а время от времени делал щедрые благотворительные взносы; иной раз подавал своим землякам до 5 тысяч долларов, словно хотел этим сказать: «Да, я и сам был из этих бедных евреев, которые трудились по 12 часов в день за ничтожное жалованье».

Поскольку Лански был гением, то пути его обогащения были весьма разнообразны и — что главное — безопасны. Его первоначальная ставка на гемблинг сделала его миллионером; он сумел не только выжить в этом жестоком мире, но и подняться до головокружительных высот. Пожалуй, Лански, оказался едва ли не единственным мафиози, кому удалось спокойно умереть в собственной постели — редчайший случай!

Азартные игры в Америке всегда считались достойными порядочных людей, а потому и доходы с них не считались зазорными. В связи с этим многие политики не раз пользовались услугами Лански, беря деньги из его касс для своих избирательных кампаний.

Естественно, опыт пришел со временем, а до той поры и у Лански случались проколы и явные нелады с уголовным кодексом. В молодости он участвовал в ограблениях банков, в компании приятелей совершал налеты на инкассаторов, вправлял мозги туго соображающим свидетелям.

Так, в ноябре 1918 года соседка донесла на Мейера, будто он угрожал кому-то из ее знакомых, чтобы те дали нужные показания в связи с делом «законопослушных» товарищей Лански. Его арестовали, но он заплатил полицейскому 2 доллара, и Мейера отпустили, не желая связываться с подобной мелочью.

Не прошло и 10 дней, как Мейер снова оказался в участке, только теперь уже не один, а в компании Лучано и Багси Сигела. Снова донос. Американская гражданка утверждала, что будто бы видела, как эти молодые люди убили сына одного из полицейских, имевших зуб на Сальваторе Лучано. После этого предприимчивая гражданка требовала с Мейера денег за недонесение, но тот почему-то денег не дал, но оплеуху она заработала хорошую. И снова полицейский тосковал, слушая весь этот бред, и снова означенные молодые люди были выпущены, уплатив 2 доллара штрафа.

Эти штрафы буквально преследовали Мейера. То летом 1920 года он выстрелил из пистолета в общественном месте. Правда, ни в кого не попал, но штраф платить пришлось.

В 1928 году его арестовали по доносу за соучастие в убийстве. Улик, однако, против него не было никаких, да и свидетели испарились как по мановению волшебной палочки. Опять штраф. В 1932 году снова арест в компании с Лучано. Обвинение: участие в поножовщине между двумя криминальными группировками Чикаго. Свидетелей снова не оказалось, жертв тоже, но штрафа избежать не удалось.

Мейеру это порядком надоело, и он поведал всем, что у него обнаружили рак и он того и гляди умрет. Как ни странно, подобное положение дел пришлось полиции по вкусу. Раз этот хитрюга сам помрет, то не стоит и время на него переводить: у стражей порядка имеются дела поважнее. Впоследствии оказалось, что раковая опухоль в организме несчастного Мейера благополучно просуществовала еще 60 лет.

В 16 лет Мейер совместно с Лучано и Багси Сигелом открыл подпольный игровой зал. Дела у друзей быстро пошли в гору, и вскоре их капитал составил 3000 долларов. По совету Мейера Лучано немедленно отправился в банк, где выяснил, имеют ли право несовершеннолетние открывать собственные счета и каковы там проценты. Новости, принесенные Сальваторе, немало порадовали всю юную троицу. Они отправились в тот банк и через час вместо 3000 долларов имели уже 8000. Используя идею Лучано, они снимали наличными чужие вклады, а их капитал рос поистине стремительно, и при этом мошенники не делали ни единого выстрела. Этим можно было действительно гордиться. Когда их совместный капитал достиг четверти миллиона, троица положила свой общак на счет в другом банке.

Правда, бдительные друзья не дремали. Как оказалось, они внимательно следили за успехами Мейера и Лучано и доказали это в 1919 году: в игорный дом юных предпринимателей ворвались шестеро громил, разломали всю мебель и избили игроков, на свое несчастье оказавшихся в том месте в тот час. Мейер понял, что таким образом сицилийский дон Массерио дает понять: делать дело не возбраняется, но отстегивать кое-кому часть прибыли тоже не мешает.

Мейер обиделся всерьез, но вида не показал. До поры, до времени, — так решил он. А Массерио не желал отставать от него. Он даже исхитрился переманить друга Мейера Лучано, заставив его поступить к себе на службу в должности командира десятки пиччотто. Впрочем, у Лучано имелся собственный взгляд на сложившуюся ситуацию. Если уж его и вынудили вступить в семейство, то рвать отношения с Мейером он не собирался, что бы там ни утверждал дон Массерио. Мейер тоже старую дружбу не забывал и не раз выручал Лучано весьма полезными советами, благодаря которым вскоре его сицилийский друг оказался гораздо состоятельнее дона, командовавшего им.

И если Лучано мог обманываться насчет Массерио, то Мейер, глядя на ситуацию со стороны, прекрасно понимал, что недалек тот день, когда босс подставит его друга. Так и произошло в тот день, когда Массерио отдал приказ необстрелянному новичку взять у инкассатора сущую мелочь — всего 8000 долларов. Прикрывать юнца велели Лучано. «Он тебя подставляет, разве ты не видишь? — почти в отчаянии сказал Мейер Лучано. — Если всю вашу бригаду заберут, считай, я тебя предупредил». «Мейер, а как мне ребят оставить?» — обреченно откликнулся Лучано. Некоторое время они молчали. «Ладно, — наконец сказал Мейер и снова, как в детстве, посмотрел на Лучано огромными печальными глазами, а его губы были решительно, почти ожесточенно сжаты. — Я ему тебя не отдам».

Слова Мейера Лучано вспомнил в тот момент, когда неожиданно, как по заказу, всю команду взял наряд полиции. Казалось, стражи порядка ждали Лучано с его людьми специально, о чем свидетельствовали их лица землистого цвета, словно они всю ночь не спали. В тот раз срок получили все, кроме Лучано. Мейер сдержал слово. Он выложил едва ли не все свои деньги, но «отмазал друга. Встретив его, выходящего из полицейского участка, Мейер жестко сказал: „Как хочешь, но за это дело надо платить. Сейчас я тебя вытащил, но дело на этом не закончится. Считай, Массерио — мертвец“. „Да, — отозвался Лучано, — и за моих парней тоже кто-то должен ответить“. — „Я скажу, когда мы сделаем это. Жди и делай вид, что ничего не произошло“. Заметив потухший взгляд Лучано, Мейер добавил: — „Мне ты можешь верить, я тебя не предавал“.

Через некоторое время Мейер сказал Лучано: «Пора», и на следующий день тот пригласил Массерио в ресторан, где угостил по-королевски, после чего триггермены, работавшие на него и на Лански, при помощи «томпсонов» успокоили навечно из зарвавшегося дона.

Правда, на этом дело не закончилось. Мейеру и Лучано немедленно сделал предложение другой дон — Маранзано. «Больше не делай таких глупостей, как с Массерио, — сказал Мейер. — Не соглашайся больше ни на что. Этот предаст так же, как и тот. У него, конечно, одни деньги в голове, но это — наши деньги. Мы с таким трудом налаживали гемблинг, а теперь еще и бутлегинг пошел как нельзя лучше». «Все это дурно пахнет, Мейер, — сказал Лучано, но я твой должник. И, кроме того, я твой друг». Мейер снова смотрел на него, не отводя от его лица взгляда широко распахнутых печальных глаз. Неожиданно он протянул вперед руку и кончиками пальцев провел по глазам и губам Лучано, как слепой, который хочет понять, как выглядит его собеседник. «Ты должен выдержать, Лучано, — произнес он неожиданно дрогнувшим голосом. — Я знаю, что потом все будет хорошо, поверь, пожалуйста». «Хорошо», — ответил Лучано с некоторым удивлением, уже прокручивая в уме возможные варианты вежливых отказов.

Этот странный взгляд Мейера Лучано вспомнил через несколько дней, когда его пальцы и лицо ломали кастетами ребята Маранзано, когда чувствовал, как трещат ребра под ударами их ног, как его подвешивают вниз головой к потолку и рвут коленные связки. Решив, что Лучано мертв, его, изуродованного до неузнаваемости, выбросили в канаву, но, как и говорил Мейер, его друг выжил, несмотря ни на что. Несколько месяцев он провел между жизнью и смертью, но все равно вышел из больницы с новым прозвищем — Счастливчик (Лаки). Полицейским он не сказал ничего, кроме того, что не знает, кто и за что с ним так обошелся.

Зато это прекрасно знал Лански. Знал и прощать не собирался. Он одел шестерых своих триггерменов в форму налоговых служащих и отправил в дом Маранзано. Те в достаточно вежливой форме потребовали от дона бухгалтерские книги, но едва тот развернулся в сторону сейфа, в него выпустили несколько автоматных очередей, сделав своего рода решето, а заодно показали, как следует убивать наверняка: перед уходом полоснули Маранзано по горлу ножом.

Во времена сухого закона, с 1920 по 1933 годы, Мейер понял, что теперь можно сделать теневую экономику непременным следствием и порождением американской жизни, и без нее она просто не сможет обходиться. Те, кого до сих пор называли просто бандитами, стали истеблишментом Америки. Подобные мысли Лански подтверждало и высказывание тогдашнего министра юстиции Рамсея Кларка: «Организованная преступность поставляет товары и услуги большому числу людей — им позарез требуются наличность, наркотики, проститутки, возможность развлекаться, играя в азартные игры. Таковы ее доводы. Таким образом, в подавляющем большинстве преступления сейчас совершаются по взаимному согласию. Это преступления, совершения которых жаждет потребляющая публика. Именно это обстоятельство теперь отличает организованную преступность от большинства других видов преступлений. Мало кто захочет, чтобы его ограбили, или чтобы принадлежащие ему средства были растрачены, или чтобы его машина была угнана; между тем в основе деятельности организованной преступности лежит социальный заказ. В тех случаях, когда этот заказ отличается интенсивностью, правоприменяющие органы действуют вопреки достаточно сильным побуждениям значительной части населения и поэтому в условиях свободного общества никогда не смогут победить противника или при всех обстоятельствах одерживать верх над ним в течение долгого времени».

Не секрет, что Америка являлась прежде всего страной с массовым рынком, который решительно требовал регулярных поставок каких-либо товаров или услуг, а для их обеспечения нужна была отлично отлаженная организация. Конечно, в огромных количествах потреблялись незаконные товары или услуги, а значит, нужны были люди, способные быстро думать и действовать за пределами закона. Они, безусловно, рисковали многим, но взамен получали сверхприбыли.

При этом такие люди никогда не собирались выяснять, где именно пролегает тонкая грань между многочисленными законами, которые они регулярно нарушают, и правоправной деятельностью. А потому если клиенты не платили за поставленный товар, если кто-то не хотел понимать, что, несмотря на противозаконность сделки, на них все равно ложатся определенные обязательства, если кто-то угрожал сообщить об этой противозаконной деятельности в полицию (иными словами — шантажировал), то насилие по отношению к таким людям применялось немедленно. Все установленные мафией условия должны были быть соблюдены (ведь даже общество требовало от нее определенных услуг), иначе должники или конкуренты уничтожались. Впрочем, легальная экономика поступала таким же образом, только пользуясь не пистолетами или автоматами, а законами, часто не менее жестокими, чем гангстерские разборки.

Мейер Лански, не желая останавливаться на достигнутом, продолжал совершенствовать свое образование. Теперь его настольной книгой стала работа профессора Гарвардского университета «Извлечение прибыли», где ученый подробно анализировал проблемы спроса и предложения. В результате изучения этой книги Лански сделал для себя твердый вывод: он может рассчитывать на постоянную клиентуру лишь в том случае, если будет поставлять ей продукт исключительно высокого качества. Только в этом случае у него появится не только прибыль, но и твердые доходы, которые станут неуклонно расти.

Эти законы Мейер, предприниматель по натуре, вывел совершенно и хотел, чтобы и его товарищи выучили их наизусть. Положения Мейера, приносившие невероятные прибыли, даже получили специальное название — «законы Лански».

Мейер содержал ряд заведений, подпольно продававших спиртное, — «спикизи». Здесь всегда можно было видеть только очень богатых и состоятельных клиентов. И это происходило только потому, что Мейер никогда в жизни не опускался до такой, по его мнению, мерзости, как разведение водой денатурата. Его не волновало, что большинство гангстеров так и поступали: их не волновало то, что они травят посетителей своих питейных заведений. Лански организовал провоз виски из Канады; сложнее было получить европейские водку и коньяк, но предприимчивый Лански придумал, что перевозки в данном случае наиболее безболезненно пройдут через Канаду.

Флотилия Лански, предназначенная для бутлегерского бизнеса, была оснащена самым оптимальным способом: он ставил на легкие катера авиационные мощные моторы. Непременным атрибутом палубы и рубки являлись скорострельные пулеметы. Благодаря моторам, способным развивать скорость до 100 км/ч, такие катера с легкостью ускользали от представителей береговой охраны. Если же нападали конкуренты, решившие легко разбогатеть посредством ограбления чужого каравана, то в дело шли пулеметы. В результате рентабельность бутлегерского бизнеса Мейера Лански составляла в те времена 100 % — неслыханная прибыль!

Мейер никогда не забывал и о страсти всей своей жизни — об азартных играх, или гемблинге. Здесь его партнером, а также мудрым наставником являлся Арнольд Ропштейн. Этот человек тоже заслуживает того, чтобы рассказать о нем хотя бы вкратце.

Семья Арни, в которой он увидел свет в 1892 году, была весьма приличной, достаточно состоятельной и обеспеченной. Его отец гордился тем, что нажил свое состояние вполне честным путем, а потому по праву мог считаться приличным и состоятельным буржуа. Крупный и честный предприниматель — что может быть почетнее?

Естественно, родителей весьма радовало то обстоятельство, что Арни — ребенок с незаурядным интеллектом и замечательными способностями. Кроме того, он обладал изящными и мягкими манерами, умел тонко ценить прекрасное, а потому был просто обречен сделать головокружительную карьеру. Собственно, Арни и добился блестящих успехов, только не тем путем, что прочили ему родители. Он к тому же обладал умом совершенно независимым, а потому считал себя вправе выбрать то занятие, которое больше всего подходит его жизненному темпу. А внутренний темп его жизни был поистине стремительным. Арнольд как будто все время бежал вперед и никак не мог остановиться. Остановка для него была равносильна смерти, скука — небытию. Он хотел жить ярко, великолепно, быстро, а потому неизбежные в этом случае проколы если и смущали его, то ненадолго.

Гемблинг понравился ему остротой риска и азартом, а потому, не долго думая, он бросил все свои замечательные качества и способности на алтарь игорного бизнеса. Поскольку денег ему хватало, то он купил роскошный океанский лайнер и там открыл первое предприятие, занимавшееся гемблингом. Деньги лились рекой, но ритм жизни требовал от Арнольда нового: ему нельзя было оставаться на месте, пусть даже приносящем отличный доход.

Тогда Арни пришло в голову совершить первую в Америке спортивную аферу. Думал он недолго — всего несколько дней, а затем Ропштейн подкупил 8 спортсменов-бейсболистов из Чикаго, в результате чего получилась красивая подтасовка результатов на тотализаторе. Выигрыш Арни тогда составил 100 тысяч долларов старыми деньгами, а в пересчете на новые — 4 миллиона.

К этому времени Ропштейн уже обзавелся прозвищем — Голова. Правда, в тот раз какую-то досадную мелочь он не продумал, и скандал был страшный. Арни повсюду называли аферистом, и путь в большой спорт оказался ему заказан.

Арни не долго терзал себя неудачей — у кого в жизни их не бывает — и занялся тщательным изучением фондового рынка. Похоже, он снова играл, но теперь — с ценными бумагами. Ему было весело, когда всю Уолл-стрит трясло как в лихорадке, но вот прошло несколько дней, и внутренний голос снова скомандовал ему: «Вперед! Танцуй, танцуй, Арни, чтобы и тебе, и всем окружающим было весело».

Начало 1920-х годов ознаменовалось небывалым взлетом карьеры Ропштейна. Именно в это время Арни познакомился с Мейером. Этот умный предприимчивый молодой человек ему сразу понравился, и он быстро сдружился с ним, а заодно и с Лучано. Прежде всего Ропштейн научил своих товарищей одеваться с безупречным вкусом. «Забудьте о фраерской одежде, — говорил он. — Костюм должен быть безупречным и неброским, как у банкиров». Он постоянно снабжал Мейера и Лучано литературой по юриспруденции и основам бизнеса. «Кроме того, — учил Ропштейн, — забудьте об уголовщине. Это значит навсегда замараться; потом никогда не отмоешься. Вы уже выбрали для себя гемблинг и бутлегерство; для начала и этого достаточно».

Мальчики оказались послушными на редкость, а потому и репутация у них была на высоте в отличие от прочих бандитов. Когда воспитанники Ропштейна усвоили все прописные истины, он ввел их в высший свет и познакомил с людьми, для которых непременными атрибутами хорошей жизни являлись коньяк и виски. В 1928 году Мейер и Лучано были представлены Ропштейном метившему в американские президенты Элу Смиту. «Какая разница, — говорил Ропштейн. — Политики, полицейские… Покупаются все, запомните это». Арнольд научил своих любимцев всему, что знал сам, и, вероятно, это его и надо было благодарить за то, что и тот и другой умерли естественной смертью, столь редкой в бандитской среде. Правда, самому Арни не повезло, вероятно, потому, что он был чересчур стремителен для этой жизни. Осенью 1928 года, когда он вышел днем прогуляться в Центральный парк Нью-Йорка, какой-то неизвестный изрешетил его очередью из автомата, не обращая внимания на многочисленных прохожих. Мейер и Лучано долго искали убийцу, но при всех своих богатых связях так и не смогли его вычислить.

После гибели Ропштейна единственной, ни с чем не сравнимой звездой гемблинга сделался Мейер Лански. Благодаря ему гемблинг стал общенациональным, а позже международным. Начинал же Лански с малого. Все его замыслы были просты, но чрезвычайно эффективны. Он превратил в филиалы ипподромных тотализаторов все принадлежащие ему лавчонки, а хозяева этих заведений сделались кем-то вроде букмекеров. Они принимали от посетителей ставки и аккуратно записывали, кто именно, сколько и на какую лошадь поставил, получая за эту работу еженедельное жалованье от Мейера в размере 150 долларов. Прибыль же хозяина была поистине впечатляющей.

Но на этом Лански не остановился. Он уже выяснил, что большинству солидных людей тоже очень нравятся лошадиные бега, ходить же на ипподром представляется им чем-то унижающим их достоинство. Но спрос рождает предложение, и вот Мейер открыл роскошные закрытые небольшие рестораны, которые он сам называл «лошадиные гостиные». Здесь можно было вкусно поесть, выпить элитного коньяку, а заодно поиграть. Чуть позже в таких ресторанах появились рулетки и игральные автоматы, и они превратились в казино. Поскольку дело велось подпольно, то ни о каких налогах не могло быть и речи.

«Простота и гениальность» — вот было жизненное кредо Мейера Лански. Его можно считать создателем системы, ставшей позже основой большинства официальных лотерей. Каждый день в игорном заведении Лански имел свой счастливый номер, состоявший из трех однозначных цифр — от 000 до 999. При этом не имело значения, делаются ставки на лошадь, которая должна выиграть забег, на футбольную или бейсбольную команду или же каков будет курс биржевых акций — для всех этих мероприятий ежедневно определялась выигрышная комбинация цифр. Ее придумывал каждый игрок, а потому он мог быть уверен, что его не обманут. Таким образом, к предлагаемой Мейером игре люди испытывали доверие: ведь каждый из них на равных испытывал свою удачу. Если игрок угадывал все три счастливые цифры данного дня, то он получал сумму, размер которой превышал его вложение в игру в 600 раз. При этом Мейер, отличный психолог и расчетливый бизнесмен, допускал минимальные ставки в игре. Каждый хотел рискнуть суммой, которую и потерять не жалко, но зато иметь шанс внезапно сорвать бешеный выигрыш.

Правда, немногие игроки задумывались, что существует такое понятие, как теория вероятности, которую Мейер изучил в совершенстве. Лански знал, что шанс выиграть теоретически существует, но он просто ничтожен, а потому в выигрыше всегда оказывался создатель данной системы. Впервые Мейер запустил такую лотерею в 1925 году в Гарлеме, и результаты превзошли все его самые смелые ожидания. Тогда Мейер и Лучано решили сделать ставку на футбол, поскольку в Америке игра пользовалась бешеной популярностью. Вскоре в гемблинге участвовала вся страна, а Лански создал специальный банк: без него уже невозможно было обходиться, поскольку мелочь шла в его руки нескончаемым потоком. Так все американцы неожиданно для самих себя оказались участниками подобной нехитрой игры. Если же говорить научно, Лански подвел под гемблинг огромную социальную массу.

В 1928 году Мейер женился на девушке благовоспитанной и понятия не имевшей, чем занимается ее супруг. На бракосочетании в Атлантик-Сити присутствовали представители всей американской организованной преступности. Потому даже на празднике такого рода Мейер не расслаблялся ни на минуту: он то и дело проводил совещания, посвященные координации действий отдельных групп, определял будущие перспективы бизнеса. В это же время созрело решение в необходимости объединения разрозненных групп в единую организацию, управляемую коллегиальным органом. Главой этой организации, естественно неформальным, стал Лаки Лучано. Мейер же просто не любил светиться; он считал для себя самым лучшим вариантом — оставаться в тени.

Организация была названа «Синдикат», а один из ее отделов, в функции которого входили разного рода разбирательства, получила наименование «Мёрдер инкорпорейтед». Делами этого отдела заправляли пятеро братьев с Сицилии во главе с Альбертом Анастазиа. Впрочем, в этом ничего принципиально нового не было: еще у Аль Капоне существовал настоящий прейскурант на услуги триггерменов: от 2 долларов за простое избиение и 25 за ножевую рану до 100 долларов за убийство. Анастазия с разрешения руководства принимал киллеров на ежемесячный оклад, составлявший до 150 долларов. Премиальные тоже полагались. Эта организация преспокойно функционировала в течение 20 лет. Известно, что за это время ребята Анастазиа успешно выполнили не менее 1000 заказов.

В 1930-е годы игорные заведения Лански процветали уже в Неваде и Флориде, после чего он всерьез занялся Лас-Вегасом. При этом, к его сожалению, ему пришлось потерять друга, с которым он до сих пор успешно вел общие дела, — Багси Сигела, очаровательного брюнета с миндалевидными глазами и ослепительной улыбкой.

Благодаря своей неординарной внешности, Багси испытывал непреодолимую слабость к Голливуду, который сам же и рэкетировал: под его контролем находились профсоюзы, режиссеры, актеры и продюсеры. И конечно же, актрисы. Этих он не просто любил — обожал, да к тому же зациклился на идее сделаться кинозвездой. Очаровательные дамы постоянно его уверяли, что он талантлив, а Багси в ответ не скупился. Нет, Мейер все мог бы понять и простить, особенно если ты тратишь личные деньги. В этом случае люби кого хочешь и сколько хочешь. Но в данном случае произошло все гораздо хуже. Багси все меньше и меньше думал о делах и о том, что на проституток он тратит уже не свои капиталы, а те, что группа выделила ему конкретно на строительство отеля-казино «Фламинго» в Лас-Вегасе. Счет пошел на сотни тысяч долларов, и, если бы Багси поменьше думал о собственной внешности и о подарках кинодивам, он сумел бы понять, что такими деньгами, какие имелись у него на руках, просто не рискуют. Это слишком серьезно. Мейер пробовал серьезно поговорить с Багси, но понял, что это совершенно бесполезно: он не увидел в его глазах ничего, кроме фальшивых голливудских отблесков и дешевых фейерверков. «Он сам подписал себе приговор», — сдержанно проговорил Мейер, когда ему сообщили, что неудавшаяся звезда кино погибла. Впрочем, Багси погиб уже давно, и пуля только поставила точку на скользкой дороге этого мыльного пузыря.

В 1933 году Лучано и Мейер завязали тесные контакты с Фульхенсио Батистой. Они прибыли к будущему кубинскому диктатору для переговоров, а тот выразил сомнение, что у этих молодых людей вообще хоть когда-нибудь будут в руках 6 миллионов долларов наличными. Недолго думая, Лански открыл свой чемодан и вывалил на стол перед Батистой все его содержимое — пресловутые 6 миллионов долларов. При виде этой волшебной картины Батиста на время потерял дар речи, а пока тот пытался прийти в себя, Лански сказал, что диктатор лично будет получать каждый год от 3 до 5 миллионов долларов при том условии, что предоставит ему исключительные права на строительство и эксплуатацию казино в его благословенной экзотической стране.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.