VI

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

VI

Мак-Грегор. — Внутреннее устройство Эксмут-Хауза. — Недоверие Мак-Грегора. — Адмирал и Надод. — Отказ Коллингвуда.

МАК-ГРЕГОР ПИТАЛ К СВОЕМУ ХОЗЯИНУ, адмиралу Коллингвуду, самую преданную любовь, доходившую до какого-то обожания. Когда ему было еще двадцать лет отроду, старый лорд Эксмут приставил его к своему восьмилетнему младшему сыну Чарльзу, которого Мак-Грегор и сопровождал во все школы, в которых учился маленький Коллингвуд. В разговоре старый слуга нередко выражался: «Когда мы были в Итонском колледже» или «Мы кончили вторыми в морском училище». Со своей стороны молодой лорд, как истый англичанин, хотя и любил преданного слугу, но все-таки смотрел на него как на существо низшее, в чем, впрочем, и сам Мак-Грегор был искренне убежден. Денежные затруднения своего господина старый слуга всегда принимал очень близко к сердцу и возненавидел старшего его брата всеми силами души за то, что к этому брату должны были со временем перейти титул и богатство герцогов Эксмутских, минуя Чарльза Коллингвуда…

Знал ли Мак-Грегор об убийстве герцога Эксмута?.. Никто не мог этого сказать утвердительно, тем более что старый слуга никогда не говорил о смерти старшего брата своего господина и даже избегал малейшего намека на это обстоятельство.

Но, знал он об этом что-нибудь или нет, во всяком случае, он скорее дал бы себя растерзать на мелкие куски, чем сказал бы хоть одно слово во вред адмиралу.

Впрочем, одно обстоятельство, открывшееся вскоре после перехода Эксмут-Хауза в собственность адмирала, свидетельствует о том, что шотландец кое-что знал о таинственном деле.

Прежде чем решиться переехать в отель, адмирал Коллингвуд, терзаемый угрызениями совести, пожелал радикально переделать там все внутри, чтобы ничто не напоминало ему о брате. За переделками наблюдать поручено было Мак-Грегору.

По окончании всех работ адмирал въехал в отель и изумился: там все было приспособлено точно для самого темного заговора. Снаружи ничто не бросалось в глаза, но стоило пожать рукой в том или другом месте старинную дубовую резьбу — и открывалась потайная дверь на какую-нибудь витую лестницу, которая вела сперва в верхний этаж, а оттуда — в какое-нибудь подземелье. Каждая комната, каждый коридор, каждый закоулок были снабжены секретной дверью и секретной лестницей, через которые можно было скрыться в один миг.

Но это не все. В отеле был, кроме того, устроен тайный механизм, посредством которого можно было моментально запереть там все двери, окна и коридоры при помощи опускных железных заслонов. Этим способом все комнаты разом изолировались одна от другой, и находившиеся в них люди попали бы в мышеловку. Вместе с тем дом был роскошно отделан и обставлен с самым изысканным комфортом.

Осмотрев отель, Коллингвуд остался чрезвычайно доволен. Он понял, что верный слуга стремился всячески оградить его от покушений со стороны Бьёрнов, предполагая, что те не пожалеют никаких трудов и расходов для борьбы со своим врагом, для отмщения ему. Но в таком случае Мак-Грегору, стало быть, была известна трагедия на Лофоденских островах? Адмирал решил проверить это и спросил своего слугу поддельно равнодушным тоном:

— К чему столько предосторожностей?

— Здешний квартал очень ненадежен, милорд, — отвечал шотландец, — и еще недавно «Грабители», забравшись в дом лорда Лейчестера, выбрали из него все ценное, до последней булавки, не говоря уж о том, что они захватили в плен молодого сына лорда и отпустили его лишь за выкуп в сорок тысяч фунтов стерлингов.

— А! Так ты выдумал все это против «Грабителей»?

— Против них и вообще против всех врагов вашей светлости.

— Какие же у меня еще враги? Разве ты еще кого-нибудь знаешь, Мак-Грегор?

— У человека в вашем положении, милорд, всегда много врагов, — проговорил он. — Но, — прибавил слуга с сумрачным видом, — горе тем, которые вздумают тронуть хоть один волос у вас на голове!

Таким образом, шотландец уклонился от прямого ответа, но зато сам воспользовался случаем, чтобы обратиться к своему лорду с просьбой, которая чрезвычайно удивила Коллингвуда.

— Милорд, — сказал он, — по поводу всех этих переделок у меня к вам есть очень большая просьба.

— Заранее исполняю ее, если только могу. В чем дело?

— Позвольте вас просить, милорд, чтобы секрет всего этого устройства знали только вы да я.

— Вижу, вижу, куда ты клонишь. Ты терпеть не можешь моего секретаря.

— Я не его лично имел в виду, хотя, действительно не люблю его. Я намекал на его должность.

— Объяснись. Я не понимаю.

— Видите ли, милорд, ваш секретарь у вас в доме не свой человек, не то, что я. Мак-Грегоры пятьсот лет служат герцогам Эксмутским, я смотрю на себя, как на вашу собственность, на вашу вещь. Для меня нет ни короля, ни отечества; для меня существует только герцог Эксмут, как для собаки ее хозяин.

— Я это знаю, мой честный Мак-Грегор, — произнес герцог, против воли растроганный такой преданностью, несмотря на ее несколько дикий характер.

— Я не стану вам говорить, что ненавижу вашего секретаря за то, что он кажется мне подозрительным, что все в нем, на мой взгляд, фальшиво и неестественно. Я вам скажу только, что ведь он не более, как наемный секретарь, и не вечно будет служить у вас. Сегодня он, завтра — другой кто-нибудь. И каждому секретарю вы будете сообщать тайну отеля? Тайна только тогда тайна, когда она известна одному человеку и уж самое большое — двум: если же она известна троим или четверым, то перестает быть тайной.

— С этой точки зрения я нахожу, что ты совершенно прав, — согласился лорд после минутного размышления. — Даю тебе слово, что маркиз де Тревьер не узнает ничего о тайных приспособлениях в отеле.

Мак-Грегор возненавидел де Тревьера с первого же дня его поступления к Коллингвуду. Причин для ненависти было много. Во-первых, Мак-Грегор ревновал адмирала к молодому секретарю, во-вторых, ему порой казалось, что Фредерик кидает на лорда взгляды, исполненные ненависти. Наконец, шотландцу удалось однажды ночью подсмотреть, как молодой человек, саркастически улыбаясь, упивался страданиями адмирала, когда тот метался по своей постели, преследуемый галлюцинациями. С этого дня Мак-Грегор окончательно убедился, что Фредерик де Тревьер поступил к Коллингвуду неспроста, что он шпион, действующий либо в собственных интересах, либо подосланный другими. Верный слуга понял, что, во всяком случае, его господину грозит опасность.

Сначала он хотел рассказать все герцогу, но потом раздумал, решив собрать побольше данных для изобличения коварного секретаря и для этой цели не спуская с него глаз ни на одну минуту.

С этого времени Мак-Грегор сделался, так сказать, тенью Фредерика де Тревьера, подстерегал малейший его взгляд, малейший жест, перетолковывая их по-своему. Частые отлучки секретаря по приезде в Лондон еще более заинтриговали Мак-Грегора. Шотландец заметил, что молодой человек знает столицу Англии как свои пять пальцев, хотя адмиралу говорил, будто ни разу в жизни здесь не был.

Однако, несмотря на всю бдительность, Мак-Грегор еще не открыл ничего определенного.

Теперь понятно, почему шотландец взглянул с такой ненавистью на секретаря, когда тот велел ему уйти из библиотеки. Отношения между ними обоими были крайне натянуты, хотя Фредерик Бьёрн и не подозревал всего.

Молодой человек едва успел обменяться с Надодом несколькими банальными фразами, как вошел лорд Коллингвуд, к великому удовольствию обоих собеседников, не знавших, о чем им говорить и как себя держать друг с другом.

Фредерик де Тревьер сейчас же ушел из библиотеки, и адмирал остался с Надодом наедине.

— Извините, что я заставил вас ждать, — сказал Коллингвуд. — Заседание палаты было очень бурное и затянулось… Мой секретарь говорил вам, какой у нас вышел досадный случай?

— У вас нет денег наличными? — перебил его со своей обычной живостью Надод, испугавшись за свое место на корабле, удержанное им заранее.

В этом восклицании было столько тревоги!..

— Извините, Надод, — возразил удивленный адмирал, — деньги здесь — вся сумма, какая нужна.

И он указал ему на небольшую шкатулку черного дерева с перламутровой инкрустацией.

Надод перевел дух.

— Так за чем же дело стало? — спросил он.

— Вот прочитайте, — ответил Коллингвуд, подавая ему письмо Пеггама.

Надод взял письмо и, начав читать, позеленел… На лбу у него выступил холодный пот. Итак, мечты его разлетелись прахом!..

Когда он поднял голову, то заметил, что Коллингвуд с любопытством глядит на него. Действительно, адмирал, не зная о намерении бандита прикарманить деньги, которые ему поручалось взять от Коллингвуда, был чрезвычайно удивлен его волнением.

Чтобы хоть немного прийти в себя, Надод стал перечитывать письмо Пеггама и вдруг ударил себя по лбу.

— Это письмо подложное! — вскричал он с прежней самоуверенностью. — Почерк и подпись не похожи на то, как пишет глава общества «Грабителей».

— Вы вполне уверены в этом? — усомнился лорд Коллингвуд.

— Совершенно уверен! Это подделка, и даже очень грубая.

— Боюсь, что вы ошибаетесь. Письмо, правда, написано на клочке, очевидно, наскоро, быть может, даже в темноте, но нет никаких данных для того, чтоб утверждать его подложность.

— Поверьте, это чей-нибудь фокус. Ну, посудите сами: какая опасность может грозить вам вследствие того, что вы передадите деньги мне? Не все ли равно, через чьи руки пройдут они в кассу общества — через мои или через руки самого Пеггама?

— Это верно, но вот именно потому, что тут есть какое-то сомнение, я и воздержусь до поры до времени.

— Стало быть, вы отказываетесь заплатить сто тысяч фунтов стерлингов? — возмутился Надод, вставая и гневно выпрямляясь во весь рост.

— Не отказываюсь, а только откладываю уплату впредь до разъяснения дела. Впрочем, ждать придется недолго: Пеггам обещал явиться сюда сам через час после этого. Прошло уже больше часа, и ему давно бы пора прийти.

— Вот вам и доказательство, что это все вздор и что Пеггам не придет. Выслушайте меня внимательно, Коллингвуд, и вы увидите, в какое положение вы себя поставите, если не заплатите мне деньги. Я уверен, что вашей гибели желает какой-нибудь ваш тайный враг, который, конечно, и написал это письмо.

— Объяснитесь. Я буду очень рад, если это дело выяснится начистоту.

— Сумма, которую я уполномочен от вас получить, имеет очень важное значение для «Грабителей». Я непременно должен иметь ее в руках, прежде чем взойдет солнце. Если я ее не получу, то общество, конечно, обойдется и без нее, но вам оно за это страшно отомстит.

— Я вас не понимаю.

— Удивляюсь, как это вы не понимаете! Чтобы вас наказать, нам стоит только переслать генеральному атторнею[12] кое-какие бумаги, которые докажут, что «Грабители» действуют иногда по указаниям некоторых пэров Англии…

— Негодяй!.. Ты смеешь!..

— Слушайте, Коллингвуд, давайте играть в открытую. Это будет выгодно и для вас, и для меня.

— Говори.

— Во-первых, я бы вас попросил не говорить со мной на ты. Такое обращение означает или короткость, или презрение. В коротких отношениях с лордом Эксмутом я не имею чести состоять, хотя мы и убивали вместе, а презрение переносить я тоже ни от кого не желаю. Поэтому, встречая от вас презрение, я буду платить вам тем же.

— О! Как тяжело быть в зависимости от подобного негодяя!

— Вот уже два раза, Коллингвуд, вы назвали меня негодяем, а между тем кто из нас двоих больший негодяй — это еще вопрос. Правда, я убивал людей, но на моих руках нет крови брата, его жены и детей.

Надод стал рассказывать про свою молодость.

Коллингвуд внимательно слушал матерого бандита, голос которого дышал дикой энергией.

— Так ты был слугой молодого Бьёрна? — спросил он Надода.

Это известие показалось адмиралу очень важным.

— Я был к нему приставлен для надзора, и ребенок очень меня любил. Это не помешало мне ненавидеть его, и я решил сыграть с ним злую шутку. Случай мне благоприятствовал…

Коллингвуд с любопытством смотрел на бандита и ничего не отвечал.

Надод продолжал:

— Мне страстно хотелось видеть этого мальчишку голодным, плохо одетым, подвергнутым дурному обращению. Однажды мы катались с ним в лодке по Розольфскому фиорду, и тут я увидал чью-то неизвестную яхту. Притворившись, что я сирота-рыбак, без всяких средств к жизни, и что этот мальчик — мой братишка, я изобразил целую историю, растрогавшую незнакомцев, и согласился на их предложение — отдать им ребенка. Таким образом я похитил у герцога Норландского его старшего сына и наследника.

Адмирал вздрогнул и пролепетал:

— Сына герцога Норландского!

— Да, ваша светлость. Вы видите, между мной и Бьёрнами не было родства, тогда как вы утопили в море своего родного брата со всей семьей. Как бледно мое преступление в сравнении с вашим!.. И за свое преступление я понес варварское наказание: меня избили, изуродовали, я сделался отверженцем общества, и не мудрено, если объявил ему беспощадную войну. Врагам своим я жестоко мстил. Год тому назад я убил Черного герцога и одного из его сыновей, а сегодня ночью покончил в таверне «Висельник» счеты с Гуттором.

— Розольфским богатырем?

— Да, с ним, а также и с Грундвигом, его товарищем… Так вот, ваша светлость, клятву свою я сдержал и врагам отомстил, наружность моя исправлена благодаря искусству доктора Паттерсона, следовательно, я могу теперь жить по-человечески. Двадцать с лишком лет я злодействовал, и не было дня, чтобы я не желал сделаться честным человеком. Не смейтесь надо мной, это я говорю совершенно серьезно. И вот, лорд Коллингвуд, для меня наконец пробил желанный час. Поэтому я говорю вам: давайте играть в открытую. Мое предложение такого рода…

— Постойте минутку, Надод, — перебил его адмирал. — Ваш рассказ меня заинтересовал, я с удовольствием готов вас слушать, но скажите мне сначала, что сталось с молодым Бьёрном, которого вы уступили неизвестным людям?

— О, это такая романтическая история! Его взял к себе один богатый арматор, и он сделался знаменитым капитаном Ингольфом.

— Как! Тем самым, который отличился в шведско-русскую войну и которого я чуть было не повесил в Розольфсе?

— Вот именно. И в ту минуту, когда вы его арестовали, он сам собирался арестовать герцога Норландского и его сыновей, обвинявшихся в заговоре против короля.

— Стало быть, человек, которого я хотел повесить как пирата, как капитана Вельзевула…

— Этот самый человек — в настоящее время герцог Норландский по праву первородства в фамилии Бьёрнов.

— Странная, странная история!.. Скажите, Надод, вы разве не боитесь, что он станет мстить вам за смерть отца и брата?

— Не думаю, милорд. Но посмотрите, какая прочная связь между моими и вашими преступлениями; разве вы, в свою очередь, не опасаетесь, что он станет вам мстить за сестру и племянников?

— Для этого нужно, чтобы он знал истинную подкладку трагической катастрофы, а между тем все Бьёрны поверили официальному сообщению о крушении корабля.

— А помните, в чем вас обвинил перебежчик Иоиль?

— Что значат слова одного человека, когда сто свидетелей подтвердили на следствии факт крушения судна? Нет, с этой стороны я ничего не боюсь и в случае надобности сумею защититься… Однако продолжайте, пожалуйста. В чем состоит предложение, которое вы собираетесь мне сделать?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.